М. П. Одинцов

ударную силу. Огромен их кропотливый труд по укреплению боевого братства и товарищества воинов, по

воспитанию их в духе пролетарского интернационализма и дружбы народов.

— А в полку нашем, — пошутил как-то Михаил Петрович, — как в Верховном Совете, все

национальности страны были представлены.

К январю 1944 года все коммунисты были удостоены правительственных наград, а шестеро из них стали

Героями Советского Союза. Этим Сергей Фролович Мельников очень гордился, как и тем, что, когда он

был политработником полка, часть стала гвардейской, получила почетное наименование Киевской.

В архивах сохранился «Боевой листок», выпущенный 15 апреля 1943 года. В нем помещена «Клятва

летчика» — штурмана полка капитана Михаила Забненкова. Вот что в ней говорилось: «Я и мои два

брата с первого дня войны с немецкими захватчиками стали на защиту горячо любимой Родины.

Фашистские изверги одного брата убили, другого сделали навек калекой. Они навсегда разлучили меня с

лучшими моими боевыми товарищами. Я мщу за братьев, за товарищей, за поругание Родины, за

издевательство и насилие над мирным нашим народом. Пока видят мои глаза, а руки крепко держат

штурвал — я клянусь матери-Родине, партии Ленина, что [68] отдам все свои силы, а если потребуется, то и. жизнь для скорейшего разгрома врага».

Сергей Фролович любил повторять командирам и политработникам слова В. П. Чкалова:

«Бессмысленный риск никогда не заслуживал и не заслуживает название — геройство. По-настоящему

смелый человек никогда не будет рисковать без смысла, без необходимости. Надо воспитывать в себе

качество, которое всегда идет рука об руку со смелостью. Это — дисциплинированность».

Михаил Петрович вспоминает:

«Был такой воздушный бой зимой сорок второго года. Группе, в которой летал и я, предстояло нанести

удар по узловой станции. Прорвавшись через зону заградительного огня, мы перешли в пикирование.

Действовали и над станцией в сплошных трассах огня противника. Но удар нанесли точно. И вот в

момент выхода из атаки прозвучал голос моего фронтового друга Степана Пошивальникова: «Руль

высоты перебит. Иду в последнюю атаку. Прощайте!»

В этой фразе, которую до сих пор слышу, просто и спокойно, без панической скороговорки и нотки

обреченности летчик докладывал обстановку и свое решение, но всех словно ножом кольнуло. Оглянулся

и увидел самолет Степана. Пикируя под небольшим углом, его машина стремительно неслась к земле.

Пошивальников решил вогнать ее, раненую, падающую, во вражеский эшелон. И вот тут пораженные

происходящим летчики услышали в ответ резкий, властный голос командира «Не сметь! Запрещаю!

Триммер! Выводи триммером!» Я сжался в комок. «Все! — подумал. — Нет друга и боевого товарища...»

Триммер — это маленькая пластинка на руле высоты, облегчающая нагрузку на рули штурмовика.

Управлять самолетом только с помощью триммера очень сложно. И вдруг голос Степана: «Понял.

Попробую». [69]

У самой земли Пошивальников сумел вывести машину из пикирования, дотянул к своим. Мы вместе

пришли на аэродром. И самолет с перебитыми, искореженными рулями мой друг благополучно посадил с

помощью триммера. Когда же собрались на полковом командном пункте, командир полка спросил

летчика: «Почему прощался? Почему сразу не воспользовался триммером?» Ответил: «Что же оставалось

делать? Руль высоты не действует, самолет неуправляем. Вот и решил «довернуться» на другую цель... А

о триммере не успел сообразить...»

Вот так. О триммере не сообразил, а вот о том, как нанести последний удар по врагу, он сообразил сразу.

Меня тогда особенно поразило, что сказано это было обыденно и просто. А ведь речь шла о том, чтобы

«довернуться» и, как Гастелло, своей подраненной машиной, ценой жизни уничтожить как можно

больше врагов. И все мы понимали: Степан, которому тогда только что исполнилось двадцать, сделал бы

это наверняка, ибо в груди его билось горячее сердце патриота.

Он сумел бы погибнуть славно, геройски, но это было в тот момент совсем необязательно. Благодаря

командиру он не только вывел самолет из критического состояния, но и дотянул до своих. Позже он стал

мастером высочайшего класса, Героем Советского Союза. Погиб Пошивальников в конце войны, погиб

как ас, рационально действующий в последние секунды жизни. Тяжело об этом вспоминать. Но тем и

страшна война, что даже высокое мастерство, помогающее уцелеть в сотнях опаснейших ситуаций, порой

не может спасти от гибели».

Замполит Мельников всегда поддерживал боевой дух у людей, своим оптимизмом возвращал

уверенность начинающим терять силы. И сегодня, в минуты [70] размышлений над пережитыми

событиями, многие бывшие однополчане спрашивают себя: как сложилась бы их судьба, не окажись

рядом такого человека, как Мельников? И сумели ли они достойно ответить на его доброту и заботу?

Много лет спустя Герой Советского Союза А. И. Петров, прошедший сполна всю Великую

Отечественную, на вопрос о том, кто из однополчан больше ему запомнился, ответил:

— Комиссар!

И потом рассказал:

— Пришло время, и не стало у него отличительных нарукавных звездочек, ввели погоны и общие для

всего командного состава офицерские звания, а мы все продолжали называть его комиссаром — не по

званию и должности. Он и не возражал, понимал, что называли так из-за особой веры в человека партии, связывали с этим словом самые лучшие надежды и помыслы. Люди рядом с ним добрели, примеряя к

нему себя самих.

Чему особенному учил он нас? До конца понимать ответственность за свободу, честь и независимость

Родины, чувствовать полную меру народного подвига и горя, хотя говорить красиво не умел и не любил.