М. П. Одинцов
Шрифт:
недвижимым лежал, и то без работы не обходился — лапти для всех домочадцев плел.
В обед обычно все собирались гурьбой возле крепкого, на совесть сработанного, пережившего не одно
поколение, всегда выскобленного до желтизны стола и смотрели на прадеда, ждали его сигнала —
приступить к трапезе. Помолившись, Яков Матвеевич брал огромный каравай хлеба, резал его на ломти и
раздавал каждому. Собирал крошки, смахивал ладонью их в рот и только тогда стукал ложкой о стол —
можно было начинать. Встанет —
бережное, благоговейное.
Охоч старик был до бани. Протапливали ее так, что усидеть в ней хватало духу только у него. Парил себя
неистово, нещадно замоченными в хлебном квасе вениками, а потом, искупавшись в ледяном роднике, огородами возвращался домой в исподней рубахе и холщовых подштанниках.
Любил Миша наблюдать за прадедом, когда тот ужинал после бани. Это было целое событие. Яков
Матвеевич, сидя у старого пузатого самовара, наверное, ведро выхлебывал чайку. Мальчишка с
удивлением смотрел, как убывал мед в банке, в которую дед макал хлеб. Словами свое блаженство не
высказывал, только пот утирал с лица огромным домотканым полотенцем, которое брал поминутно с
колен, и удовлетворенно покряхтывал. [23]
Удивительной женщиной была баба Ксеня — мать матери. Она особенно любила Мишу. Сколько песен
он услышал от нее, сколько поверий, шуток-прибауток, пословиц и поговорок она знала, сколько сказок
от нее узнал! А сказки — носители нравственности, идеалов, которые так нужны детям, жаждущим
добра и справедливости. И работать она его тоже всегда учила, потому что поистине золотые руки были у
нее. И шила, и вязала, а нужно — и скамейку сколотит, плотницкое ремесло знала. И шанежки
получались у нее на диво мягкие и ароматные. А мальчонка все старался запомнить, все принимал в свою
чуткую душу.
И мать частенько говаривала, не уставая, повторяла без назидательности, без навязчивости, что ложь и
доброта никогда не живут вместе. Вроде и простая мудрость, да только в ней истинное величие.
Уже став взрослым, будучи прославленным летчиком-генералом, Михаил Петрович не раз задавал себе
вопрос: кто научил терпению в работе и, главное, способности мечтать? И в поисках ответа он всегда
мысленно возвращался к своему раннему детству, к прадеду и прабабушке, к бабушке Ксении, к теткам и
дядьям. Они нередко заменяли ему мать и особенно отца на крутых поворотах, которых случалось
немало.
Шло время, и постепенно разъехалась по белу свету большая семья Пикулевых. Рассыпалась семья, опустела изба. Разладились отношения у отца с матерью. Разошлись без шумных скандалов. Детей
разделили. Младшая Розетта осталась с матерью, а пятилетний Миша начал колесить с отцом по разным
местам. Потом появилась мачеха. Петр Федорович Одинцов работал тогда в ОГПУ следователем. Жили в
селе Чернавское, в городах
Барнауле, Ижевске, Воткинске. Не сказать чтобы Мишу обижали в этой [24]семье, но он так и не прирос сердцем к ней, жил дичком. И чем больше подрастал, тем заметнее
становилась граница, отделявшая его от мачехи, отца и двух их детей. Не чувствуя любви и ласки, он
понял: чужой он в этой семье всем, терпят его только из жалости.
Когда уяснил для себя эту тяжелую истину, подался к матери, она в то время жила с дочерью в
Свердловске, куда приехала к своей старшей сестре и работала в Уральском индустриальном институте
препаратором в чертежном кабинете. Уехал, чтобы никогда не возвращаться к отцу. Случилось это, когда
ему было неполных четырнадцать лет. Отец через год после его отъезда прибыл в Свердловск, просил у
матери и у него прощения, изъявлял готовность вернуться. Но Михаил решительно воспротивился. Не в
пример матери он не мог себя пересилить и прямо заявил:
— Нечего, отец, людей смешить. Мы с Розеттой уже взрослые, а там трое малолеток. Исправляй свои
ошибки, воспитай хотя бы их.
Быстро возмужавший сердцем юноша уже тогда преподал своим родителям урок человеческого
достоинства. Мать — Анна Ивановна — даже удивилась такой его твердости. У нее хватало
самообладания и ума не разжигать в детях ненависть к отцу. Рассудила: если Петр Федорович все-таки
потерял у сына уважение, то виноват он один, заслужил, значит, того.
Итак, стал Михаил Одинцов свердловчанином. В школе учился не то чтобы блестяще, но и в числе
середняков не числился. Как вспоминает его бывшая классная руководительница, потом ставшая
заслуженной учительницей школы РСФСР Зинаида Калиновна Маковкина, очень любил Миша читать.
Еще в пятом классе воткинской школы он перечитал все [25] книги школьной библиотеки, а в 36-й
свердловской школе страсть к чтению еще больше окрепла. Ее всячески поддерживали учителя.
Уроки литературы Зинаиды Калиновны учили гражданственности, душевному благородству, силе чувств.
И общению: умению жить с людьми, чувствовать их боль и радость.
Хотелось учиться дальше, но надеяться было не на кого, никто не мог помочь, приходилось рассчитывать
лишь на свои силы. После окончания семилетки встал вопрос: как жить дальше?
Поступил в строительный техникум. Почему именно туда? Стипендию обещали, но не дали. Оказалось, что по тогдашним меркам маленькой зарплаты матери-лаборантки было достаточно, чтобы отнести
семью, состоявшую из трех человек, в разряд материально обеспеченных. С техникумом после первого
курса пришлось расстаться. Надо было зарабатывать на хлеб. А шел в ту пору мальчишке лишь
шестнадцатый год.
Устроился на фабрику Уралобувь. Взяли обувщиком-затяжчиком. Работа нравилась, жадному до дела