М7

– И что ты со сделанными деньгами делать будешь? Построишь дом на берегу моря и станешь мизантропом?
– В. давно уже скучал по молодым и дерзким человеческим проявлениям.

– Встречу прекрасного принца с ужасным характером. Влюблюсь в молодого, буду независима и всегда неправа.

– А ты смешная.

Снова укол. Снова Кати передернуло. Снова это чувство неловкости. «Какая одиозная личность», - пронеслось у нее в голове, но пронеслось настолько быстро и мимо, что уже спустя мгновение она растворилась в этой беседе, почувствовав, как ее ледяная маска дает трещинки и как ручьями стекает страх быть непонятой под натиском самых едких комментариев.

– Можно маленькую ремарку?

– решила с улыбкой подлить масла в огонь Кати и, не дождавшись его согласия, выпалила: - Вы абсолютно не умеете делать комплименты.

– Права. Ладно, давай так - вот половина, - В. открыл кошелек и отсчитал двадцать пять стодолларовых купюр (в момент этого отсчета у Кати потемнело в глазах от чувства сбывающейся мечты), - машину можешь оставить здесь или привезти вечером, съездим к нотариусу, все оформим... Ты с учета ее сняла?

Кати отрицательно покачала головой.

– Я готова выписать генеральную доверенность с правом перепродажи. Как снимать с учета - я не знаю.

– Ладно, тогда вместе к нотариусу сгоняем. И... если хочешь - можешь исчезнуть с деньгами. Я ничего плохого тебе не сделаю. Номер мой у тебя есть. Позвони мне в шесть, если не исчезнешь, и скажи, откуда тебя забрать. А сейчас я побегу, - одним движением руки он подозвал официанта с алебастровой кожей и родинкой на правом веке и передал ему свернутую купюру.
– Ты пока позови подруг и пообедайте. Все оплачено. Мне тоже когда-то было восемнадцать. И у меня не было денег даже на сигареты.

Кати даже не думала пропадать и обедать с подругами не стала - ей было стыдно проедать чужие деньги, и это чувство стыда за отсутствие собственных она еще долго не могла в себе побороть. Иногда ухажеры водили ее в кино, оплачивая билеты, на Восьмое марта дарили чайные розы или белые лилии, но никто и никогда не врывался вот так в ее жизнь и не давал ей возможности шиковать или даже просто наслаждаться обедом за чужой счет. Она тогда и подумать не могла, что можно довериться, принять помощь от мужчины - и он не потребует ничего взамен, а просто будет угождать из чувства заботы и сострадания. Нет, не из жалости, а из искреннего, пусть местами эгоистического и тщеславного желания облегчить чью-то долю, замолить былые грехи. В. не был озлоблен на жизнь. И всеми своими действиями показывал, что не боится доверять первым встречным. Или хорошо разбирается в людях. Он же знал, что Кати никуда не исчезнет. Откуда?

Она исчезнет потом. Но и об этом В., наверное, уже тогда догадывался, однако эти догадки не помешали ему совершать поступки, вдохновляющие Кати и заставляющие ее мечтать. И может, именно тогда в ее голову туманными и прохладными закоулками прокралась скромная, худенькая, практически анорексичная теория, что можно быть просто женщиной. Просто слабой. И просто быть.

И она молча протянула ему ключи.

– Даже если вы исчезнете, я не перестану верить в людей. И не объявлю машину в угон.
– Кати достала из старой тряпичной сумки свидетельство о регистрации и паспорт транспортного средства.
– Можете забрать меня с пятой линии. Дом 17. Тогда, когда вам будет удобно.

– Я заберу, но ключи и документы оставь у себя.

* * *

Кати ждала приезда В. как пришествия мессии. Считала минуты. Сыпала сахарный песок мимо чашки на льняную скатерть. Чуть вошла в дом - сразу приготовила парадный файдешиновый плащ и тихо спряталась на террасе возле окна.

Небо мрачнело: из розовато-селадонового оно насупилось, рассерелось, и, прикрываясь осенней сепией, слезилось и таяло густыми, будто ртутными каплями дождя. По крыше, выстланной кровельным железом, прохаживались нахохлившиеся вороны и своим топотом, который эхом отдавался в водосточной трубе, несколько раз не на шутку испугали Кати.

С самого обеда Кати находилась в умоисступлении. Уж настолько она не рассчитывала встретить располагающего к доверию человека, да и просто кого-то, кто мог бы соответствовать ее наивным представлениям о мужчине-спасителе. Она вспомнила, как лежала на прелом рубероиде старого сарая и смотрела на закатное солнце, не щурясь, через боль и подергивание глаз пыталась впустить в себя как можно больше света.

В. почувствовал свет, излучаемый Кати не нарочно, свет давно уже спрятанный и забытый за повседневными проблемами и заботами. Ему, в отличие от остервенелого юнца, уже не претила простота и дерзость, подростковая дикость, самобытность и при этом зрелый и глубокий, как будто вечно уставший, взгляд. В. приехал без звонка. Покурил, разглядывая чахлый дом, покосившийся и сгорбленный забор из штакетника, запущенный сад со старыми яблонями, грушами, разросшимся орешником и жухлым ольховником. В. проникся тоской и состраданием к молчаливому саду, как проникаются нежностью к обветшавшим усадьбам, пришедшим в запустение из-за разорения хозяев.

Преисполненный немого сострадания, он усадил Кати в машину, пахнущую телячьей кожей и полиролью, и увез сначала к нотариусу, потом ужинать, а в завершении вечера они просто катались по М7, болтая о жизни, рассказывая забавные и постыдные случаи собственных фиаско, смеялись над провалами и со скрупулезной тщательностью запоминали детали услышанного. На первом же анекдоте перешли на «ты» и начали дотрагиваться друг до друга в разговоре. Кати не могла отделаться от желания прижаться к нему, В. часто хотелось ее обнять, но оба держали дистанцию.

– Ты так и не рассказала, зачем тебе так срочно нужны деньги?
– В. пытался пробраться в глубину ее замыслов.

– Неужели тебя это правда так волнует? Но я расскажу тебе, зачем мне понадобилось продавать «Бьюик» только после того, как ты поделишься со мной, откуда у тебя деньги. Экспроприировал чужую собственность в девяностые, как и все?
– Кати улыбнулась, она тоже смешала в последнем предложении иронию и любопытство.

– Ты считаешь меня каким-то мелким бандюганом, что ли? Я, например, не понимаю, кто они такие - те, кто по рынкам носились и выручку по палаткам собирали, это они - экспроприаторы? Нет, я не бегал. По крайней мере, сам.

– Но тем не менее...

– Да, в девяностые у меня были ЧОПы. А у кого их не было?

– ЧОП - это частное охранное предприятие?

– Так точно.

– А сейчас?

– Да так, ерунда всякая. Маленький винный заводик, пара магазинов. И небольшая компания по оптовым поставкам алкоголя.

– Спаиваешь народ?

– А еще кормлю. И обманываю.
– В. улыбнулся. Да, он никогда не расскажет Кати всех подробностей своих махинаций, которых было достаточно.
– Я же вернулся из армии в 1986 году, когда ты еще, наверное, пешком под стол ходила или только в проекции была?

– Под стол пешком и спотыкаясь.

– Так вот, я вернулся из армии, поступил в энергетический институт - тогда только появился факультет энергомашиностроения. Отучился три курса - и все, понеслась душа в рай. Начали проворачивать разные темы и зарабатывать тогда еще рубли, а не доллары.

– Ты так и не доучился потом?

– Да нет, в конце девяностых закончил Академию народного хозяйства - как второе высшее. Тогда все эти вопросы проще решались. Ну что? Я тебе поведал причину возникновения купюр в своем кошельке, теперь колись ты - зачем тебе деньги нужны?