Мацзу

На сампане У Бо перестановки в пространстве под навесом. Старая деревянная Мацзу исчезла. На ее месте стоит розовая музыкальная шкатулка. Когда я зашел под навес, хозяин поднял крышку — и под музыку Шуберта закружилась керамическая девушка в белом платье. У Бо был счастлив, как ребенок. Что малое, что старое…

— Я договорился с гвайлоу, что вы будете привозить им рис, пшеницу, свиней, кур, яйца, овощи, фрукты — в общем, все съестное, и они будут покупать в два раза дороже. Утром сведу тебя с их чиновником, с которым будете торговать, — предложил я предводителю гонконгских танка.

— Хорошо, сделаем, как ты говоришь, — сразу согласился он.

После чего У Бо сказал, сколько ящиков опиума готов купить, и проболтался, что цена на опиум стала еще выше. Миллионы китайских наркоманов не хотели жить в реальном мире. Я не стал задирать цену, продал, как и привезенный из Калькутты, по двадцать пять долларов за фунт.

Мань Фа, прибывший в самом начале ночи сразу на трех джонках, средней и двух маленьких, тоже заинтересовался предложением снабжать британцев, но захотел больше навара. Мол, слишком большие взятки придется давать гуань (чиновникам). Кстати, португальцы называют китайских чиновников мандаринами (от санскритского мандари –командир, руководитель), и это слово уже прижилось среди европейцев и американцев.

— Сведу тебя с их представителем, будешь договариваться с ним, — предложил я.

Он согласился, после чего спросил:

— Сколько буду отдавать тебе?

Я, конечно, мог бы договориться с британскими интендантами, чтобы сообщали мне, сколько и чего купили у китайского купца, но это было бы слишком напряжно для обеих сторон, поэтому предложил:

— Сделаешь разовый подарок — десяток крупных жемчужин с хорошим блеском.

Это устроило Маня Фа, как и цена на опиум. К погрузке его джонок приступили сразу после того, как от бортов клипера отошли и растворились в темноте сампаны танка.

Хакка прибыли на семи «взлетающих драконах», когда добивали трюм третьей джонки, маленькой. Первые две уже убыли куда-то на северо-восток.

— Мне поздно передали твое сообщение. Приплыл с теми джонками, которые были свободны, — объяснил Бао Пын.

Он, как и Мань Фа, захотел договариваться с британцами напрямую и поинтересовался моим процентом от сделок.

— Утром сплаваем вместе к гвайлоу и обсудишь с ними. Я помогу вам, но дальше в этом процессе участвовать не буду, отправлюсь за опиумом в Калькутту. Мань Фа пообещал мне десять больших жемчужин. Ты, как старый друг, можешь не благодарить совсем или так, как сочтешь нужным, — предложил я.

В общении с друзьями для китайца очень важно не показаться жлобом, поэтому благодарность должна быть безразмерной, но в пределах разумного. Посмотрим, как он решит это противоречие, скрестив выпендреж с жадностью.

55

Переговоры проходили в тенипод высоким деревом с широченной кроной за широким деревянным столом. Три китайца сидели на деревянной лавке по одну длинную сторону его, два европейца — по другую. Вторым был Джералд Фрейзер, представлявший британскую сторону. Это был сорокадвухлетний мужчина, длинный и ровный во всех смыслах слова. Складывалось впечатление, что его посадили на кол, но он выжил и продолжил расхаживать с ним внутри, перестав чувствовать боль и проявлять любые другие эмоции. Я бы принял его за робота, тем более, что водянистые глаза смотрели неотрывно и как бы сквозь собеседника. Все заранее были жуликами и не имели права на пощаду. Его взгляд вгонял в тоску Бао Пына и Маня Фа и даже много повидавшего У Бо заставлял тушеваться, поглядывать на меня с безмолвной просьбой о помощи. Джералд Фрейзер наотрез отказался от чая и байцзю, которые принесла молодая девушка с сампана предводителя танка. Так встречают вражеских парламентеров.

— Относитесь к нему, как к сундуку с серебряными монетами. Этот гвайлоу враг сам себе, — сделал я вольный перевод.

Аборигены закивали и попробовали изобразить улыбки.

— Что ты им сказал? — строго спросил британец.

— Что у них не получится обмануть тебя, — сделал я вольный перевод.

Бао Пын знал английский настолько, чтобы понять мои слова, поэтому улыбнулся искренне.

Джералд Фрейзер заподозрил неладное и стал еще каменистей, что ли.

— Переведи им список товаров, которые нам нужны, и цены, по каким будем покупать, — потребовал он, положив передо мной два исписанных сверху донизу листа бумаги.

Я глянул на верхние цифры, сделал вывод, что они всего на треть отличаются от рыночных, поэтому пренебрежительно оттолкнул их к чиновнику и предупредил:

— Если считаете их дураками, тогда на этом и закончим.

— Что не так? — спросил чиновник, причем по строгому выражению лица было понятно, что он действительно не понимает, почему мне не понравились такие хорошие цены. — Это намного дороже, чем мы платили в Макао.

— Так в чем же дело?! Отправляйтесь в Макао и купите, — предложил я.

Водянистые глаза смотрели сквозь меня. Проблесков мысли в них не наблюдалось.

— Этим людям придется рисковать жизнью, привозя вам продукты. Если их поймают, то повесят или утопят без суда. Вы защитить не сможете и не захотите, — объяснил я попонятнее и резюмировал: — Поэтому будете платить в два раза больше, чем здесь написано, или я попрошу мистера Эллиота назначить переговорщиком кого-нибудь другого.

— Это слишком много, — попробовал он брыкаться.

— У вас не та ситуация, когда вспоминают слово дорого. К тому же, заплатит в конечном итоге Джон-компани, — сказал я и задал провокационный вопрос: — Или тебе жалко денег этих жуликов и транжир?!

Каждый порядочный чиновник, а иных не бывает, считает личным оскорблением существование богатых бизнесменов.

— Пожалуй, ты прав, увеличим из-за риска цену вдвое, — согласился Джералд Фрейзер, хотя, как догадываюсь, больше его испугал вариант с заменой на другого переговорщика.

Я переписал цены в прейскуранте чиновника, после чего Боа Пын сделал перевод на китайский в трех экземплярах, и они вместе с английскими вариантами были розданы всем участникам встречи. Теперь любой британский чиновник или офицер, которому будут доставлены продукты, обязан заплатить, исходя из расценок, указанных в этих документах.

После чего я отправился с Джералдом Фрейзером к выделенному мне участку земли, располагавшемуся метрах в пятистах от строящегося Дома правительства. Все участки между ним и моим уже осваивались другими собственниками, причем самый большой и быстрее всех возводимый принадлежал Джон-компани. Начальником стройки у них был рослый огненно-рыжий густо-конопатый ирландец Эддан О’Нейл. Я договорился с ним на кельтском языке, что параллельно займется и моим домом. Объяснил на словам, что именно хочу, и выдал аванс — все заработанное за ночь на перепродаже опиума. При этом я не буду возражать, если рабочие будут трудиться на меня, а получать зарплату у Джон-компани и строительные материалы будут оплачиваться ею же. За это буду доплачивать лично ирландцу.

— Приятно встретить сообразительного соплеменника в такой глуши! — радостно произнес Эддан О’Нейл, удовлетворенный заключенной сделкой

— Моя мама была твоей соплеменницей, а я американец, — уточнил я.

— Все американцы — это бывшие ирландцы, а все ирландцы — это будущие американцы! — выдал он, хохотнув первым и единственным.

С этим трудно поспорить, потому что сейчас основной поток эмигрантов в США из его родины. Ирландцам надоело давиться картошкой, решили переключиться на кукурузу.