Мацзу

56

Бернард Бишоп перед отправкой к острову Вампоа для продажи легальных товаров порекомендовал меня другим американским капитанам. Клипера по одному начали переходить в бухту Тай Там и избавляться от запрещенного груза по цене, хорошей для них и великолепной для меня. Покупали опиум танка, хакка и купец-одиночка Мань Фа и взамен привозили провизию.

Еды не хватало на всех, поэтому Чарльз Эллиот послал куттер (одномачтовое судно с гафельным парусом) «Луиза» и шхуну «Пирл» к прибережным деревням в эстуарии реки Жемчужной, чтобы купили все, что смогут. Возле полуострова Кау-лун (Девять драконов) они встретились с тремя большими китайскими военными джонками. Переводчиком у британцев был Карл Гюцтлафф, немецкий миссионер, служивший в Джон-компани и использовавший свое положение для бесплатной раздачи Библий, которые китайцы прочитать не могли, поэтому употребляли для совершенно других, более приземленных целей. Его жена Мэри — уже вторая, первая умерла при родах — заведовала в Макао школой и приютом для слепых, расположенном неподалеку от моего дома. При первом взгляде на нее, у меня в мозгу вспыхнула неоновая вывеска «Чокнутая мымра», а начиная со следующего, одно из этих слов, причем без какой-либо системы. Карл Гюцтлафф был полиглотом, прекрасно говорил и писал в том числе и на китайском, который выучил в Сингапуре, но, вот беда, так и не понял менталитет этого народа, как и других юго-восточноазиатских. Миссионер был искренне уверен, что аборигены любого возраста — это невинные дети-язычники, которых следует добрым словом и примером переманивать на путь истинный. Китайцы подыгрывали ему, считая блаженным дурачком. Они несколько часов гоняли его с одной джонки на другую, затягивая время и мороча голову. Китайский менталитет не позволял сказать твердое «нет», а тупой гвайлоу не понимал это, продолжал настойчиво тарабанить в закрытую дверь.

В итоге британцы без разрешения отправили на берег шлюпки, купили что-то, но их заставили вернуть всё. Командир шхуны сообщил это Чарльзу Эллиоту, который выдвинул китайцам ультиматум: если в течение получаса его людям не позволят купить продукты, будет открыт огонь по джонкам. Аборигены и американцы и французы с кораблей поблизости заняли места рядом с театром предполагаемых боевых действий, ожидая представление. И оно началось. К сражению подключилась даже береговая батарея и фрегат «Объем». Было много грохота и дыма, ядра летали стаями. И только наступившая темнота остановила первое великое морское сражение двух держав. считавших себя исключительными. На рассвете джонки ушли пополнить боеприпасы, что их враги сочли победой. Как я узнал позже, командир китайской эскадры Ли Энжу в свою очередь доложил Линю Цзэсюю о разгроме флота гвайлоу.

На следующее утро в бухту Тай Там прибыла узкая, быстрая, двенадцативесельная джонка с юным посланником, который передал мне привет от друга из Хоугуаня и просьбу навестить его, как можно скорее. Я тут же согласился отправиться в путь, хотя не выспался, потому что половину ночи провел, перепродавая опиум для китайского народа. Звали юношу Линь Сиконг. Он приходился племянником циньчаю дачэню. Свое имя, которое можно перевести, как Сообразительный, оправдывал. Он увлекался поэзией и по моей просьбе часть пути, пока я не заснул, декламировал стихи, не уточняя, какие его, а какие принадлежат другим авторам, поэтому не могу сказать, талантлив или нет. Это не считая того, что китайская поэзия очень оригинальна. Обычно в строках, рифмованных или нет, пять или семь иероглифов, подобранных под определенный ритм, напев, о чем и делается пометка. Одни для солиста, другие для хора. Поскольку форма сильно довлела над содержанием, а не наоборот, как принято у европейцев, китайская поэзия произвела на меня усыпляющее впечатление.

Племянник доложил об этом дяде, который и начал разговор с ироничного замечания:

— Сиконг рассказал, что наша поэзия так понравилась тебе, что ты сразу заснул.

— Не спал половину ночи, вот и отключился под монотонные напевы, — сказал я в оправдание.

— Продавал опиум? — как бы в шутку поинтересовался Линь Цзэсюй.

Я помнил, что в каждой шутке всего лишь доля шутки, поэтому изложил свои установки на этот жизненный период:

— Понимаю, что кажусь вам беспринципным дельцом, который с одной стороны порицает употребление опиума и помогает вам, а с другой наживается на нем и помогает британцам. Я знаю, что этот процесс невозможно остановить ни мне, ни вам, ни хуанди. Значит, надо если не возглавить, то хотя бы поиметь с него. Тем более, что в моей стране торговля опиумом сейчас не считается преступлением, и она не является союзником или врагом Таньчао и Британии.

Не стал говорить ему, что я не американец, что для моей родины обе стороны нынешнего конфликта — враги, только одни уже сейчас, ведь через полтора десятка лет начнется Крымская война, а другие в более далеком будущем. Так что помогаю борьбе жабы и гадюки. Пусть взаимоистребляются.

— Эти британцы оказались не так сильны, как ты говорил. Наши отважные моряки потопили их двухмачтовую джонку, — насмешливо произнес Линь Цзэсюй.

— Ваша победа оказалась настолько тайной, что британцы даже не заметили потерю своей шхуны, — тем же тоном заявил я.

— Ты хочешь сказать… — начал он.

— … что твой подчиненный немного приврал. У британцев всего трое раненых, — сообщил я.

— Ли Энжу опять обманул меня! — возмутился циньчай дачэнь. — Я уже отправил гонца к хуанди с докладом о победе, и теперь тоже буду выглядеть вруном!

— Ничего страшного. Вряд ли кто-нибудь узнает, как было на самом деле. Слишком далеко отсюда до Бэйцзина, — успокоил я.

— Не в этом дело! — огорченно воскликнул он. — На основании ложных докладов наш хуанди принимает неверные решения. Он приказал мне писать только правду, какой бы горькой ни была, а я подвел его.

— Пошли второго гонца с честным докладом, — предложил я.

— Это еще хуже. Скорее всего, первый останется незамеченным, а если я пришлю второй, то запомнят только то, что в предыдущем я наврал. Ты не догадываешься, сколько у меня врагов при дворе, готовых воспользоваться любой моей оплошностью, — объяснил Линь Цзэсюй.

— Почему же, очень даже догадываюсь. Ровное зеркало — самый опасный враг кривых, — сказал я.

Польщенный циньчай дачэнь произнес, сочтя, наверное, свои слова ответным комплиментом:

— В тебе пропадает придворный!

— Предпочитаю быть свободным человеком! — отмахнулся я.

— Ты даже не догадываешься, как я порой завидую тебе! — признался мой титулованный собеседник, после чего сделал знак племяннику, который с набором для чаепития на большом, деревянном, черном с красными цветами подносе молча ждал в другом конце помещения.

Юноша быстро приготовил нам белый чай, разлил по пиалам и сразу удалился.

— Как ты предлагаешь поступить с британцами? — сделав пару глотков чая и успокоившись, спросил Линь Цзэсюй.

— Никак, — ответил я. — Считай случившееся страшным сном, а чтобы он не повторился, прикажи своим военным морякам «не замечать», как враги закупают провизию у ваших крестьян. Голодный человек на пути к еде превращается в дракона, — перефразировал я китайскую поговорку. — Так что пусть ваши бедняки немного заработают, а враги расслабятся. Наслаждайся последними месяцами или даже днями мира. Когда прибудет их главная эскадра, проблем у тебя будет намного больше, чем сможешь решить.

— Хочу написать письмо их правительнице, объяснить, что опиум наносит вред обоим нашим народам, поэтому ее подданные должны прекратить возить его к нам, — поделился циньчай дачэнь задумкой.

— Не советую. Она даже не узнает о твоем письме, потому что ты для королевы Виктории такое же ничтожество, как я для хуанди Айсиньгёро Маньнина, — предупредил я.

— Я все равно напишу, — упрямо повторил Линь Цзэсюй.

Что ж. перо тебе в руки и барабан на шею.

Вернувшись вечером на остров Гонконг, я навестил Чарльза Эллиота и проинформировал, что китайцы не будут замечать, как британцы покупают еду в деревнях по соседству, но наглеть при этом не надо.

— Откуда ты знаешь?! — удивленно спросил он.

— Из достоверного источника, — ответил я, не став уточнять, из какого именно, и напомнил: — Я не зря получаю жалованье капитана корабля третьего ранга.

После этого обе победившие стороны начали вести себя аккуратнее. Чарльз Эллиот наладил покупку продовольствия в нескольких прибережных деревнях, а китайские военные моряки вдруг «ослепли». К тому времени Мань Фа договорился с несколькими коллегами из Макао, которые через него продавали продовольствие гвайлоу. В общем, продовольственная проблема перестали быть очень острой, хотя британцы, привыкшие здесь жить на широкую ногу, вынуждены были стать намного скромнее.