Маэстро

Когда крестоносцы воспевали красоту Святой земли, переполненный зал благоговейно ловил каждый звук, доносившийся со сцены. Некоторые дамы плакали. Лица мужчин наполнялись вдохновением. Верди смотрел на зал с композиторского кресла. Он напряженно ждал окончания спектакля и реакции публики, но ничего, кроме холодной, несколько нетерпеливой уверенности в нем не было. Сомневающийся в себе юноша навсегда исчез из его черт.

Как пророчила Кларина Маффеи, «Ломбардцы» были приняты манифестом гражданской миссии итальянской оперы и заслужили овации стоя. Триумф был не меньший, чем у «Набукко». Верди вышел на сцену под дождем из цветов. Он смотрел на ряды кричавших, рукоплескавших в экзальтации людей, и что-то злое мелькало в его победной улыбке. Это была улыбка завоевателя, наблюдающего за сдачей крепости в руки своей армии.

Джузеппе Верди пустил еще один крепкий корень на вершине музыкального Олимпа. Теперь в афише сезона Ла Скала рядом с его именем красовались названия двух самых популярных опер города. Маэстро не просто упрочил звание первого композитора Италии, он стал кумиром и идейным вдохновителем всего народа.

Мадзини свое обещание сдержал. Февральский мороз сменился промозглыми мартовскими дождями, и через месяц после премьеры «Ломбардцев» Джузеппе получил письмо из венецианского оперного театра Ла Фениче с более чем щедрым предложением. После чего с разницей в пару дней пришли не менее многообещающие приглашения от Римского оперного театра, неаполитанского Сан-Карло и флорентийского Пергола.

Судьба вновь бурным потоком вынесла бытие Верди на новый уровень. Джузеппе снова переехал, теперь в еще более просторные и богато убранные апартаменты на углу виа Монтенаполеоне – самой престижной улицы большого города. Где бы ни появлялся, он становился центром всеобщего внимания, сложно было даже выйти на улицу, а потому сократил до минимума любые выходы в свет. Теперь он мог себе это позволить.

Маэстро с головой ушел в переговоры с театрами. Гонорары, сроки, сюжеты, имена либреттистов. Жизнь, пусть не радостью, но кипучей деятельностью, наполнив будни Джузеппе, не оставила места ни для сожалений, ни для переосмыслений.

На редкость солнечным мартовским утром, пребывая в прекрасном настроении Джузеппе наигрывал на своем белоснежном рояле захватившую его мелодию, которой суждено будет стать одним из лейтмотивов его будущей оперы. Дверь распахнулась, и в гостиную легкой походкой впорхнула графиня Аппиани.

Приветствуя ее, он продолжал играть. Она кокетливо улыбнулась в ответ, сняла шляпку, привычным движением бросила ее на диван и направилась к роялю. Обходя Верди со спины, она слегка провела пальцами по его шее. Джузеппе улыбнулся. Обворожительная графиня встала, опершись о крышку пианино, и внимательно слушала музыку, что играл маэстро.

Роман между Джузеппе и одной из первых красавиц Милана начался пару месяцев назад, не отягощал необходимостью признаний и обязательствами, а потому полностью устраивал маэстро. Ни на чем, кроме карьеры и благосостоянии он в обозримом будущем сосредотачиваться не собирался. А интрижка с одной из самых обольстительных представительниц высшего общества, кроме очевидных приятностей, добавляла его статусу еще пару-тройку очков.

– Какое великолепие! – воскликнула она, лишь только отзвучал последний аккорд, – Лейтмотив новой оперы?

– Что-то, что нанесло мне визит этим утром, – Верди хитро ухмыльнулся и, потянувшись, встал.

– Издатель Рикорди на своих страницах провозгласил тебя сегодня «итальянским Моцартом», – проворковала она.

– Этот титул давно занимает маэстро Россини, – с усмешкой проговорил Джузеппе, – Немного вина?

Джузеппе подошел к барному столику и, не дожидаясь ответа, который графиня, судя по всему, и не собиралась давать, разлил вино в два бокала.

– А еще сегодня разогнали очередную группу повстанцев, исполнявших песни освобождения ломбардцев, – продолжая делиться новостями Аппиани направилась к нему, – Третий случай в этом месяце, – лукаво добавила она, принимая бокал.

Вместо ответа Джузеппе провел пальцами по ее румяной щеке. Он попытался приблизиться, но графиня отстранилась, и скорее флиртуя, чем высказывая претензию произнесла:

– И ты ничего не сказал мне о предложении, полученном тобой от Ла Фениче.

Джузеппе засмеялся и поцеловал ее в идеально выточенный аккуратный носик.

– И какой же выбран сюжет? – все также игриво, но явно не желая сдаваться, спросила она.

– Скрыто за семью печатями, – с шутливым добродушием ответил он.

– Так, ты бросаешь меня ради Венеции, жестокий гений? – юная графиня играла пальцами с пуговицами его камзола.

– Ты голодна? – он искренне наслаждался ее очарованием.

– Ужасно… – с кокетливой двусмысленностью промолвила она.

Через несколько часов Джузеппе вышел проводить к карете свою прекрасную гостью. Довольно большая группа молодых людей через дорогу с тихим волнением наблюдала за ними. Несколько упитанных господ средних лет начали что-то активно писать в своих блокнотах, бросая взгляды на Верди и Аппиани, стоило им только появиться из здания.

– Ваши преданные поклонники, как всегда, на страже, маэстро, – с саркастической усмешкой бросила графиня, направляясь к карете.

Джузеппе улыбнулся, сделав вид, что не замечает ненужного внимания, предложил Аппиани руку, и та села в ожидавший ее экипаж.

– Советую не оставлять ни меня, ни Милан без присмотра слишком надолго, – одарила своего «жестокого гения» самым обворожительным взглядом графиня.

– Я обязуюсь сделать для этого все, что в моих силах, синьора, – учтиво поклонился маэстро и поцеловал графине руку.

Карета тронулась и исчезла за поворотом. Верди мечтательно улыбнулся ей вслед. Он уже направился было к дому, но вдруг заметил Саверио. Тот стоял на другой стороне улицы и не сводил с Джузеппе глаз. Немало удивившись, маэстро жестом предложил ему войти, и секретарь, благодарно улыбнувшись, засеменил к дверям.

На вытянутом лице Саверио читалось волнение и сосредоточенность, он был уверен, что находится на пороге одного их самых важных поступков в своей жизни.

Что бы ни думала о Саверио Джузеппина, а скорей всего, престарелого секретаря и вовсе в ее мыслях не было, он искренне привязался к своей хозяйке. Будучи совершенно одиноким и не нашедшим себя ни в чем мужчиной, поначалу ему просто нравилось быть частью жизни прекрасной оперной дивы. Красивые лица, модные камзолы, море величественной музыки. Комнату предоставили достойную и к жалованию прилагался вкусный обед. К тому же, разговоры в гостиной всегда велись очень интересные. А Саверио был грешен: подслушивать он страсть как любил.

Секретарь искренне считал, что ему очень повезло получить такую завидную работу, а потому старался выполнять свои обязанности как можно лучше. Хозяйка обращала на него внимания не больше, чем на предмет интерьера, но это его абсолютно устраивало. В обделенном любовью и теплом убогом мире Саверио, отсутствие претензий и порицаний уже было похвалой. Джузеппина казалась ему верхом таланта, красоты и доброты.

Будучи при ней вот уже несколько лет, секретарь вжился в образ тихого и столь же незаменимого, сколь незаметного ангела-хранителя своей подопечной. Так что, когда превратности судьбы заставили сменить шикарную квартиру в центре большого города на покосившийся домик посреди полей, он, не размышляя, самоотверженно согласился. Мерелли даже не пришлось предлагать ему прибавку к жалованию.