Магазин работает до наступления тьмы

Наконец, презрев все приличия и собрав все силы, Славик хорошенько впечатал старушку в письменный стол и постучал о край столешницы ее кулаком, сжимавшим склянку. Бабуля зашипела, выронила склянку и незамедлительно вцепилась освободившейся рукой ему в горло. Половина ее лица по-прежнему заискивающе улыбалась. Судорога перешла на шею и на правое плечо, узелки сведенных мышц вздулись под пергаментной кожей, но это, кажется, нисколько не мешало бабуле целеустремленно душить Славика. Тот чувствовал дрожь и птичью худобу ее сухих пальцев — и тщетно пытался их расцепить, багровея от недостатка воздуха и от натуги. Так они медленно опустились на пол, и бабуля завертела головой в поисках склянки. Глаза ее вращались в орбитах, будто кукольные. Но склянки нигде не было видно, потому что на нее случайно уселся Славик. Он чувствовал, как она впивается в бедро, и от этого странный покой снизошел на его путающееся сознание, словно под темным стеклом призрачной снежинкой мерцала его собственная жизнь, и сейчас она была в безопасности…

Раздался звонкий удар, бабуля плюхнулась на ковер и частично на Славика, а он, схватившись за горло, задышал взахлеб.

Хозяин медленно опустил трость и склонился над обоими:

— Юноша, а вы тут опять какими судьбами?

— Я тут работаю… — просипел Славик. В голове у него было пусто, перед глазами зелено.

Хозяин не обратил на его слова никакого внимания. Скребя ногтями шею под синим шарфом, он смотрел на бабулю, и на лице его застыл даже не ужас, а свинцовая обреченность.

***

Это был он, самый значимый момент, после которого все изменилось до неузнаваемости и полетело под откос. Вот что умели делать часы инженера Войцеховского: они возвращали в такие моменты. Просто у бедного убийцы и кровосмесителя Ножкина этот момент оказался за пределами собственной жизни, и ему еще повезло, что он не стал сам себе дедушкой. Интересно, через сколько слоев прошли часы, прежде чем научились подобным фокусам, тут точно не один и даже не два…

Шляпная коробка!

Черт!

Соберись, забудь, смотри. Этот мир давно изучен, понят и признан негодным. Обстоятельства поняты, слова подобраны, и давно уже ясно, что здесь произошло.

Произойдет.

Через несколько мгновений ты ответишь на беспечный зов крума с усиками и нырнешь внутрь. Его неудобное, липкое от испарины тело качнется на стуле, взмахнет руками и опрокинет канделябр. Ты запомнишь прикосновение нагретого металла к ладони и острое чувство необратимости. Сухие пыльные шторы займутся моментально, огонь взметнется по ним к потолку, жадно лизнет обои с королевскими лилиями.

— Пожа-ар! — чужим низким голосом закричит другая девушка, помоложе и не с каштановыми волосами — и закашляется от быстро заполняющего комнату черного дыма. Окно закрыто, обои с королевскими лилиями пропитаны ядовитым красителем, и огонь высвобождает яд. Потом об этом будут трубить все газеты, мануфактурщики покаются, и производство именно этих обоев именно с этим рисунком будет прекращено навсегда. Краситель, разумеется, продолжат использовать — таков этот мир.

— Жоржик, помогите же! — воскликнет белокожая крепость, и ты попытаешься поймать ее плохо повинующимися руками, но неожиданно окажешься на полу. Все пока очень неудобно и непонятно, а Жоржик отравлен, его легкие разрываются от кашля и удушья. Ты будешь лежать на ковре, бестолково дрыгая конечностями и слушая — именно слушая, в дыму уже совсем ничего не видно, веки слиплись от едких слез, — как девушки мечутся по комнате, опрокидывают мебель, бьются в дверь. Они сами заперли ее на ключ, чтобы старшие домочадцы и прислуга не помешали спиритическому сеансу, но сейчас будто забыли об этом. А может, и вправду забыли.

Белокожая крепость упадет с протяжным криком, и тебе удастся приоткрыть глаза, чтобы увидеть, как на нее опрокидывается горящая китайская ширма. Неудобное тело дернется, словно от боли, и из самой глубины, de profundis того, что осталось от Жоржика, донесется горестный вопль:

— Мати-и-и-ильда!..

***

— Розмарин, лучше подсохший, но не нарезанный, соль самого крупного помола, связку полыни… — диктовал Хозяин.

— Полынь разве в продуктовом бывает? — засомневался Славик.

— Полагаете, нет? Но должно же там быть что-нибудь с полынью — мороженое, приправа… Чуинг-гам?..

Славик растерянно моргнул, и тут его осенило:

— Аб… абсент.

— Прекрасно! И бутылку первосортного абсента. Все расходы я, разумеется, возмещу.

Матильда лежала на диване, запрокинув голову. Хозяин перенес ее туда после того, как Славик попытался сделать ей непрямой массаж сердца. Славик уверял, что прошел курсы первой помощи, но Хозяин обозвал его коновалом и подхватил Матильду на руки. Бабуля, тоже не подававшая признаков жизни, осталась на ковре, и Хозяин иногда посматривал на нее с брезгливой тревогой — так смотрят на спящего дикого зверя, опасного и кишащего паразитами.

— Что это тикает? — спросил он у Славика, который направился было к двери, но отчего-то остановился.

— Это… это психоз… Из-за часов… Ножкин принес, Виктор Павлович, сумасшедший… Она сказала — четыре чемодана, и хоть бы что… — залепетал Славик.

Он вдруг заметил, что у Матильды приоткрыты глаза. Слепые закатившиеся белки поблескивали, будто стеклянные. Еще Славику показалось, что она не дышит — возможно, уже давно не дышит, и ему просто мерещилось, что ее грудь поднимается и опускается, потому что человеку невыносимо видеть другого человека абсолютно неподвижным, и воображение само начинает потихоньку его оживлять…

Хозяин, опустившись на одно колено, выдвинул из-под дивана большой черный чемодан и щелкнул замками.

— Юноша, поспешите, раз уж вы тут работаете!

И Славик, опомнившись, вылетел из кабинета в торговый зал. У книжного шкафа он заметил Женечку, но не успел разглядеть название книги, которую ему показывали.

***

В продуктовом через дорогу почему-то была очередь, и все покупали маленькие кексики. Кексики, завернутые в промасленную бумагу, были горками выложены на специальных стендах, а рекламные плакаты обещали, что в этом году к традиционным вкусам добавились банан и мультифрукт. Люди торопливо наполняли кексиками свои корзины, а две растрепанные, взбудораженные женщины даже поругались из-за последнего бананового, приглянувшегося обеим.

— Сан-Владимыч, гля, и ты здесь? — раздался у Славика за спиной чуть гудящий с похмелья и смутно знакомый голос.

— Так эт самое, Гречневый рынок-то того, реновация, — рассудительно ответили ему.

— Пропустите, пожалуйста, — не выдержал Славик. — Там человеку плохо!

Протиснувшись сквозь недовольно вздыхающую толпу к кассе, торопливо выложил на ленту свою добычу: розмарин, соль, предательски булькнувшую зеленую бутыль с абсентом…

— Первая помощь! Ни стыда ни совести! — громко и обиженно зашушукались в очереди. — А знаете анекдот?.. Вбегает мужчина в аптеку: «Срочно! У меня там человек лежит!» И покупает — хи-хи! — пачку презервативов…

***

Пробегая мимо клумбы, Славик краем глаза снова увидел странное, но мозг обработал замеченное только у самой двери, и Славик замер как вкопанный. Потом осторожно обернулся.

Посреди клумбы стояла беседка.

Можно было, конечно, перепутать дуб с сиренью, тем более что особо Славик не приглядывался. Но принять за дерево эту нелепую кованую конструкцию, тесную и округлую, торчащую среди цветов, словно склеп?..

Дверь приоткрылась, Славик увидел встревоженное лицо Женечки, опомнился и засуетился: