Магическая трубка Конан Дойла

— Я Генрих Харрер, автор книги «Семь лет в Тибете». Я действительно провел там семь лет и могу поручиться за то, что ваш новый знакомый Лабсанг Рампа жулик и никогда не бывал в этой благословенной стране. Прочитав ту редкую чушь, которую он издал под названием «Третий глаз», я усомнился в здравом уме писателя и нанял частного детектива, чтобы выяснить все, что возможно, об авторе книги. И оказалось, что написал сей опус самозванец-сантехник из Англии, некий Сирил Генри Хоскин, уверявший, что его тело — тело простого сантехника — занимает дух Лабсанга Рампы. Однажды, видите ли, сантехник Хоскин упал с пихты в своем саду в Темз-Диттон, графство Суррей, пытаясь сфотографировать совенка. Он потерял сознание, а когда очнулся, то увидел монаха в желтой мантии, идущего навстречу. Это и был Лабсанг Рампа. И знаете, что сделал тибетский монах? Он не нашел ничего лучшего, как обсудить с сантехником возможность занятия Рампой его тела. И Хоскин согласился, ибо не желал оставаться сантехником, предпочитая быть тибетским монахом. В дальнейшем переименовав себя в Лабсанга Рампу, он написал двадцать три книги с руководствами, как достичь просветления и стать практически ламой. Как вам это нравится?

— Мне это совсем не нравится, — высокомерно ответствовал Радий. — Я имею в виду тот бред, который вы тут несете. Учитель показал мне способ путешествовать в астрале. А уж каким путем он к этому пришел — мне, извините, плевать.

— Вы очень неразборчивы, друг мой, — недовольно пробормотал немец, поднимаясь со скамейки и постепенно утрачивая четкие контуры, растворяясь в воздухе. Уже приняв вид пара, он закончил свою мысль: — Общение с аферистом не делает вам чести и наводит на мысль, что вы с ним одного поля ягоды.

После ухода Генриха Харрера ученик Лабсанга Рампы еще долго сидел под дубом, но так и не дождался прихода учителя. Несомненно, сказывалось отсутствие трубки, без которой, по-видимому, контакт был невозможен. Всю оставшуюся неделю Радий стерег главврача, рассчитывая уломать доктора Юдина вернуть трубку. Но, странное дело, психиатр больше в больнице не появился.

Зато полученный на первом и единственном уроке практический опыт выхода в астрал Полонский принялся вовсю использовать для посещения дома Басаргиных. Незримо присутствуя там в любое время, Радий наблюдал, как крепнет благополучие Михаила, построенное, как искренне считал Полонский, его трудами. К немалому огорчению пациента психиатрической клиники, совместный с немцами бизнес вероломного друга процветал, сам он женился на красавице актрисе и родил дочь, в то время как Радий молодость свою провел в четырех стенах лечебницы, всеми брошенный и позабытый. Духовидец не сомневался, что Басаргин заплатил доктору Юдину, чтобы тот подольше не выпускал приятеля на волю, дабы прибрать к рукам их общий бизнес. Однако Радий знал, что настанет момент, когда путешествие его станет не астральным, а вполне осязаемым, и вот тогда-то отольются кошке мышкины слезы.

Через неделю после утраты трубки в палату заглянула Раиса и озадачила Полонского, сообщив, что доктора Юдина сняли с должности за прогулы и на его место прислали нового главврача.

— А как же трубка? — побелевшими губами прошептал Радий. — Доктор Юдин оставил для меня трубку? Может, она у него в столе? Или в шкафу? А может быть, в сейфе?

— Я только что мыла кабинет и ничего не нашла. Сейф пуст, так же как шкаф и стол. Похоже, доктор Юдин унес с собой все вещи.

— Вот подлец! — расстроился Полонский. — Он попросту сбежал! Он обокрал меня!

Неожиданно в палату ворвался маленький человечек в тяжелых роговых очках и, оглядев Радия с ног до головы, выхватил из рук следующей за ним медсестры верхнюю папку, бегло пролистал и сунул обратно в стопку к сестре.

— Этого тоже готовьте к выписке! — сверкая очками, распорядился он. — Расплодили симулянтов! Живут, как на курорте! Здесь все-таки лечебное заведение! Государственное! Не какая-то частная лавочка! Пациент Полонский уже год как лекарств не получает! Пусть катится домой, освобождает отдельную палату!

Оторопевший духовидец так и застыл у стены, глядя вслед удалившимся медработникам. Все это время он мечтал только об одном — выйти на волю. Но, получив свободу, вдруг испугался. В больнице было сытно, тепло и привычно, а новая, незнакомая жизнь таила опасности. Расплескав воду, Раиса грохнула рядом с ним ведром и быстро принялась махать шваброй, оставляя на линолеуме влажные дорожки.

— Куда же я пойду? — жалобно протянул несчастный. — Столько лет я прожил в этих стенах! Мне некуда идти…

— У меня пожить не побрезгуете? — проговорила Раиса, переставая мыть пол и поднимая на Радия выцветшие глаза, некогда бывшие изумрудными. — У меня старенький дом. Комнатку вам выделю. Если захотите — на ферму дояром помогу устроиться. Там рабочие руки всегда нужны.

— Вот спасибо, Раиса! — обрадовался Полонский. — Очень меня обяжете!

Получив выписку из истории болезни и облачившись в застиранный спортивный костюм — самое приличное из тех вещей, которые у него имелись, Радий прождал весь день Раису в больничном парке. Ближе к вечеру они отправились домой.

— Мы с дочерью вдвоем живем, так что никому не помешаете, — говорила Раиса, устало шагая по асфальтированной дорожке, ведущей от больничных ворот до центра поселка. — Отец с матерью умерли в один год, сначала он, потом она. Аська — это все, что у меня есть. Сейчас вы увидите, какая она у меня красавица. А умница-то какая! Учится в училище на медсестру, хочет уехать отсюда подальше и забыть свое детство как страшный сон.

— А что так? — без особого интереса, а больше для приличия спросил Радий.

— Что? Все пальцем тычут, шепчутся за Асиной спиной. Как же, мать убила отца и родила ее за решеткой! Кому приятно такое слышать? Ведь мы ходили тогда к Никитиной родне. Они нас как увидели, так только что с лестницы не спустили. Кричали, что я убийца, а Аську обзывали выродком и исчадием ада. Доча после этого со мной не разговаривает, молчит и хмурится. Боюсь, как бы чего над собой не сделала. Она у меня такая. Решительная.

Они миновали главную улицу, свернули в переулок, и, остановившись перед покосившимся штакетником, Раиса гостеприимно распахнула перед Полонским калитку.

— Милости прошу, — не без кокетства проговорила хозяйка, пропуская гостя вперед.

Пройдя через сад к дому, Радий распахнул дверь веранды и обомлел. Перед ним на маленькой убогой кухоньке стояла юная богиня с яркими рыжими кудрями, забранными в высокий хвост, и, как простая смертная, чистила картошку.

Дельфинья бухта. Наши дни. Лиза

Мы покинули маяк и вышли в сиреневое утро. Над морем летали чайки, надрывно крича и пикируя на тело Толика. Заметив труп, Гоша остановился и снова отчаянно заревел. А что он должен был подумать? Вот только что малыш видел, как тот, кого он так сильно не любил и боялся, грыз папе шею, а теперь, небритый и страшный, сам лежит неживой, и птицы растаскивают по кусочкам его плоть…

— Милый, нужно идти! — позвала я. Но сын не тронулся с места, продолжая смотреть на останки Граба, трястись крупной дрожью и плакать.

— Кто с ним утром кофе пьет? Кот. И давно он там живет? Год.

Однако на этот раз стишки не действовали. Гошка продолжал рыдать. Идущий следом Кузьма неторопливо приближался к нам.

— А пойдешь с мамой, если подарю тебе трубку? — вдруг спросил студент. — Как у Скрута?

Гоша перестал плакать и кивнул, с интересом посмотрев на собеседника. Ободряюще улыбнувшись, Кузьма пошел быстрее. За ним тронулась и я, таща, точно на буксире, за собой Гошку. Верный данному слову, малыш пусть нехотя, но все-таки двинулся следом за нами. Он ухватил меня за палец и сосредоточенно топал по гальке. Вскоре галька сменилась асфальтовым покрытием — мы вышли на проезжую дорогу, ведущую к дому отца. Иногда по горному серпантину проезжала машина, и тогда я делала шаг в сторону обрамляющих шоссе кустов, втягивая сына за собой в укрытие. Кузьма с дороги не уходил, бравируя своей отвагой и давая машинам возможность проноситься сквозь него.