Магическая трубка Конан Дойла

Рядом с «Чайкой» гном замедлил шаг и поманил Гошу к забору. Главный вход виднелся впереди, но мы, не доходя, свернули к зарослям акации. Подошли к бетонному столбу и на основании его увидели терракотовую трубку в форме львиной головы.

— Ну вот, малыш, — выдохнул Кузьма. — Бери.

Гоша шагнул к забору, взял с тумбы трубку и, зажав в кулачке свой трофей, не глядя по сторонам, двинулся вперед, к дому деда. Теперь у него была Трубка Скрута! Вдруг, споткнувшись, Гоша упал, стукнув трубку о камень.

— Ты, брат, поосторожнее, — сурово заметил Кузьма. — Это знаешь какая трубка? Намоленная. Бывают намоленные иконы, а у меня такая вот волшебная трубка. Силу имеет невероятную. Раньше принадлежала одному великому духовидцу.

— Кому же? — заинтересовалась я.

— Это не важно, — поморщился он. — С ее помощью я многое могу. Без нее тоже могу, но с ней я практически всесилен. Так что береги эту трубку, брат. Крепче держись на ногах. Не падай больше. А спросят, откуда она у тебя, отвечай — Кузьма дал.

— Кузьма дал, — повторил Гошка и улыбнулся.

Уже окончательно рассвело, когда мы дошли до дома моих родителей, и я принялась колотить в ворота. Гном, по своему обыкновению, остался стоять в стороне, на случай если снова откроет охранник в измененном состоянии сознания и увидит всю нашу троицу. Но открыл отец. Широко распахнув калитку, он стоял и смотрел на внука, и по лицу его было видно, что папа не знает, что и подумать.

— Гошенька, как же ты один дошел? — пробормотал он, подхватывая малыша на руки. — Неужели сам? А что это у тебя в ладошке? Ну-ка, дай посмотреть!

Гоша, не разжимая руки, протянул кулачок с сокровищем деду под нос. Вглядевшись в львиноголовую чашу трубки, отец переменился в лице и чужим, незнакомым мне голосом спросил:

— Это где же ты взял?

— Кузьма дал, — чуть слышно прошептал Гоша.

Я увидела, как отец, всхлипнув, торопливо поставил Гошу, схватился за сердце и медленно осел на землю. И в тот же миг над его беспомощным телом поплыл дублирующий туманный контур, точно повторяющий очертания фигуры. Затаив дыхание, я смотрела, как точная копия отца, сотканная из тумана, покинув неподвижное тело, медленно поднимается на ноги и делает шаг ко мне. Не зная, как себя вести, я бросилась к распластанному на земле телу, но с тем же успехом я могла бы попытаться оказать помощь умирающему на экране киногерою. Упавший папа был сам по себе, я сама по себе, и наши плоскости никак не пересекались. Гоша прижался к моим коленям и громко заревел, переводя испуганный взгляд с лежащего на земле дедушки на дедушку другого, медленно идущего в его сторону. Выбежавший на шум охранник, заступивший на смену этим утром, кинулся к хозяину, не обращая внимания на завывающего Гошу, так и не выпустившего из рук заветной трубки.

— Радий? Полонский? Ты? — в голосе отца звучала искренняя радость.

Сотканный из тумана отец обошел меня и двинулся к Кузьме. Полонский? Я слышала о Радии Полонском много лет, и все время папа говорил о своем лучшем друге как о человеке незаурядном. Часто отец вспоминал, что его друга в институте называли Кузьмой. Кузьмой Могильным. Как-то на лекции по русской литературе они сидели на последней парте и горячо спорили о сбежавшем на запад хоккеисте. Отец доказывал, что спортсмен не имел права бросать свою страну, Радий придерживался диаметрально противоположного мнения. Они ругались так громко, что преподаватель, рассказывающий о творчестве Козьмы Пруткова, прервал пояснения и поднял Полонского с места.

— Будьте так добры, повторите, что я только что сказал? — прищурился он сквозь толстые стекла очков. Вырванный столь грубым вмешательством из хоккейной стихии, Радий торопливо выпалил:

— Вы сказали, что образ Кузьмы Могильного пародировал литературное эпигонство.

Последовала секундная пауза, после чего тишину аудитории взорвал гомерический хохот. С тех пор Полонского в институте звали не иначе как Кузьмой. Когда мама спрашивала, где Полонский теперь, папа уклончиво отвечал, что пути их разошлись, хотя он очень об этом сожалеет. Но разве я могла соотнести папиного Кузьму и моего гнома? Папиному другу должно быть не меньше сорока пяти лет, в то время как моему не больше семнадцати! Я плохо знакома с миром тонких субстанций, и, вероятно, там все как-то иначе, чем у нас. И возраст астральной сущности исчисляется по своим, инфернальным законам.

— Я, Миша, я, — усмехнулся довольный произведенным эффектом Кузьма.

— Лиза, познакомься, это мой лучший друг, — улыбнулся туманный папа.

— Мы знакомы, — стараясь угодить отцу, как можно душевнее ответила я, не очень понимая, радоваться мне или огорчаться этим обстоятельством.

— Думал, мы больше не встретимся? — не обращая на меня внимания, мстительно прищурился гном.

— Да нет, Радий, что ты! Наоборот, я очень ждал встречи с тобой! Приезжал в лечебницу. Уговаривал Мирослава Юдина, чтобы он тебя отпустил.

— И почему же не уговорил?

— Да, понимаешь ли, тут какое дело… — замялся отец. — В общем, когда я приехал, Мирослав отвел меня в смежную комнату, отгороженную от твоей стеклом, и показал, как ты беседуешь с духами. Он сказал, что тебя нельзя выпускать, ты представляешь опасность для самого себя и для других. В той смежной комнате был магнитофон, записывающий каждое твое слово, и кинокамера, которая снимала все твои действия. Признаться, меня удивило, что психиатр так внимательно за тобой наблюдает, но Юдин сказал, что ты — необычный случай. Он пишет по тебе кандидатскую диссертацию и рассчитывает защитить еще и докторскую. Затем я приехал через полгода, однако Мирослав уже не работал главврачом. Его место занимал хмурый человек, который даже не стал со мной разговаривать. Указал на дверь и заявил, что во вверенном ему заведении здоровых людей не держат. Здесь лечат серьезно больных.

— Врешь, Басаргин! Себя выгораживаешь! Но ты не думай, Мишаня, я больше не позволю тебе одному проживать наши денежки. Я пришел за своей частью присвоенных тобою капиталов.

Приближающаяся сирена «Скорой помощи» прорезала утреннюю тишину. Сначала она звучала очень тихо где-то вдалеке, но постепенно тревожный сигнал усиливался, звук нарастал до тех пор, пока не показалась белоснежная машина с красным крестом на борту. Охранник выбежал вперед, встречая медиков, и, в напряжении вытягивая шею, принялся ждать, пока врачи осмотрят больного, сделают укол, уложат на носилки и погрузят в машину. После введения лекарства четкие контуры туманной отцовской фигуры стали бледнеть, пока не слились с бесчувственным телом на носилках.

— Вроде бы живой! — воскликнул врач, нащупав пульс на папином запястье. И, обернувшись, скомандовал шоферу: — Гони в областную клинику. Нужна срочная операция. Дела неважные, но можем и успеть.

Взвыла сирена, и «Скорая помощь» помчалась в областной центр.

— Ну что же, я вполне удовлетворен! — странно улыбаясь, проговорил Кузьма. — Получилось даже лучше, чем я планировал. Сердечный приступ Мишани дал нам возможность перемолвиться словечком. Очень надеюсь, что ваш, Лиза, отец не доедет до областной клиники.

Приблизившись к малышу, он попробовал забрать у Гоши терракотовую трубку. Гоша вцепился в нее мертвой хваткой и не отдавал.

— Заберите у сына мою вещь, — приказным тоном распорядился отцовский друг.

— Зачем? — не поняла я. — Разве подарки назад забирают?

— Я фигурально выразился насчет подарка, — поморщился гном. — Мне было нужно, чтобы ваш отец, Лиза, увидел трубку в руках своего внука. И испугался, поняв, что это я передаю ему привет. Он должен был увидеть, как близко я подобрался к его семье. Но в целом это моя вещь. Она нужна мне. Заберите трубку.