Магическое ателье леди Кейт

Хотелось купить все и сразу, но пришлось осадить внутреннего ребенка – в ближайшее время нужно экономить по максимуму. Неизвестно, что ждет впереди и как пойдут дела.

В конце концов, где-то через час с небольшим моя корзинка пополнилась десятком яиц, буханкой хлеба, гречкой, фасолью и набором незатейливых овощей: помидорами, огурцами и, кабачками. Правда, от маленького каприза я все-таки не удержалась: взяла по мешочку чая и кофе. Хотела купить мяса и молока, но не знала, как их хранить. Надо будет поинтересоваться у Тафа. На всё про всё ушло восемь медяков – пришлось разменять серебрушку, которая, как я выяснила, равнялась двадцати пяти медякам.

Теплая солнечная погода и боевой настрой подмывали устроить себе небольшую экскурсию, но меня ждали дела. Я собиралась закончить уборку, просмотреть отчетные записи госпожи Левер и, начать разбирать мастерскую. Так что прогулку придется отложить.

Обратный путь дался труднее - набитая продуктами корзинка оттягивала руку. Солнце припекало, в горле пересохло. Ну, ничего, скоро буду дома - вот уж где вдоволь напьюсь из колодца.

Я уже почти миновала Грушевую улицу, когда мое внимание привлек крик из распахнутых настежь дверей. И не только мое. Рядом уже собралось человек пять любопытных. «Комиссионная лавка» гласила висевшая на цепях вывеска.

Поддавшись стадному чувству, я пересекла улицу, едва не угодив под колеса груженой сеном телеги.

– Ах, ты маленькая дрянь! Неблагодарная мерзавка!
– из недр лавки донесся очередной крик.

Глава 10

Голос был низким, прокуренным, но, определенно принадлежал женщине. Из-за зевак, толпившихся возле открытых дверей, не получалось разглядеть того, что происходило внутри. Я поднялась на цыпочки.

– Что там такое?

Стоявший рядом мужчина обернулся:

– Вестимо что. Опять помощницу лупит.

Потеряв интерес к происходящему, он направился по своим делам. Я собиралась поступить так же – никогда не любила публичные разборки, но, когда мужчина ушел, увидела, что жертвой была маленькая девочка. Коренастая женщина с одутловатым лицом держала ее за воротник, а второй рукой наносила удары розгой.

– Руки бы тебе поотрывать, неумеха!

Розга со свистом рассекла воздух и обрушилась на спину нечастной малышки. Та лишь тихонько пискнула.

– Прекратите! – растолкав любопытных, я влетела внутрь. – Что вы делаете?!

Рука, занесенная для очередного удара, застыла в воздухе. Женщина подняла голову. Засаленный чепец сполз на раскрасневшийся от напряжения лоб.

– Воспитываю! – гаркнула тетка. – Сама не видишь, что ли?

Она замахнулась, но, опустить розгу не успела – я подскочила и схватила ее за руку.

– Перестаньте сейчас же!

Я вырвала розгу из ее руки.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Мимолетное удивление в глазах тетки сменилось яростью. Взгляд налился кровью.

– Не трогай меня! – лавочница угрожающе шагнула в мою сторону. – А ну, пшла вон!

Я не двинулась с места.

– Кто дал вам право избивать ребенка?

Обычно я не ввязывалась в чужие разборки, но, если видела несправедливость, то не могла пройти мимо. Тем более, когда дело касалось слабых и беззащитных.

– Она разбила чайник, – тетка злобно посмотрела на сжавшуюся в комок девочку. – Фарфоровый! Знашь, сколько стоит? Двенадцать медяков!

Она попыталась отвесить девочке подзатыльник, но я загородила ее собой и успела перехватить руку торговки.

– А ну, пусти, гадина! – женщина попыталась вырваться. – Да ты!.. Да я тебя!..

– Еще раз тронете ребенка, пожалеете, – пригрозила я.

Возле дверей уже собралась небольшая толпа. Уличный скандал набирал обороты. Эх, а я-то собиралась держаться в тени… Но что было делать? Не оставлять же ребенка на произвол явно неадекватной тетки.

Впрочем, драка в мои планы не входила. Я отпустила ее руку и развернулась к девочке. Малышка сидела на грязном полу и смотрела на меня испуганными глазами. Белое личико было перепачкано, на щеке розовела свежая царапина. В груди поднялась новая волна злости, но я приказала себе успокоиться.

– Где твои родители, милая?

– Нет у нее никого, – выплюнула торговка. – Мамашка ее комнату у меня снимала, да померла в прошлую зиму. А этой, – она с презрением посмотрела на девочку, – податься некуда. Вот и живет на моем попечении.

– Вы называете это попечением?

Я ничего не знала о местных законах, но ясно было одно – оставлять девочку здесь нельзя.

– Она моя! – лавочница топнула ногой. – Моя! И я могу делать с ней все, что захочу!

– Нет, не можете, – я шагнула вперед, загораживая малышку собой.

– Ты вообще кто такая? – лавочница выпятила грудь и двинулась на меня. – Катись отсюда, пока за волосы не оттаскала.

Я не сомневалась в правдивости угроз хамоватой дамочки, но совесть не позволяла оставить ребенка в беде.

– Если вы тронете меня или эту девочку, я буду вынуждена дать отпор, – я старалась говорить спокойно и уверенно. – Мне совсем не хочется этого, так что давайте поступим как воспитанные люди.

Лицо торговки побагровело, ноздри раздулись, а тонкие губы, напротив, сжались в едва различимую полоску. Маленькие, глубоко посаженные глаза, злобно сверкнули из-под нависших век.

– Будет тебе воспитание, паскуда ты эдакая.

Закатав рукава грязной рубахи, она схватила розгу и шагнула в нашу с девочкой сторону. Ситуация принимала скверный оборот.

– Идем отсюда, – я схватила девочку за руку и потащила к распахнутым дверям.

Толпа зевак расступилась. На нас по-прежнему глазели.

– А ну стой, гадина!

С удивительной для ее сложения скоростью торговка кинулась за нами. Замахнулась, но я успела отскочить и оттащить в сторону девочку. Раздался свист, а потом…

– Что здесь происходит?

В дверях стоял мужчина. Он же схватил лавочницу за руку и сделал это очень вовремя – в противном случае розга рассекла бы ему лицо.

Издав какой-то неопределенный звук, лавочница сгорбилась и, как только мужчина отпустил ее руку, попятилась назад.

– Шериф Бартел, – она нервно улыбнулась. – Здравствуйте.

– Что здесь происходит? – повторил мужчина, переводя взгляд с лавочницы на девочку. Затем посмотрел на меня.

Навскидку ему можно было дать лет тридцать пять. Высокий, хорошо сложенный. Плотно прилегающие к телу штаны подчеркивали сильные ноги, жилет обтягивал крепкий торс. Две верхние пуговицы рубашки были расстегнуты. Справа, на отвороте кожаного плаща блестел нагрудный знак в виде львиной головы. Однако, куда большее внимание привлекала закрепленная на ремне кобура с торчащей из нее рукоятью огнестрельного оружия.