Магия и тайна Тибета

Провела там еще семь дней и услышала, что в группе пастухов, устроившихся в миле от нас, посредине танг, умер человек; пожалуй, отложу отъезд, чтобы посмотреть на сельские похороны.

Торопясь изо всех сил, два всадника устремились к жилищу ламы (или, как его называли, докпа) – банагу гомпа, то есть монастырю, состоящему из нескольких черных палаток, в двух днях пути от их дома, чтобы попросить двух монахов отслужить службу над умершим. Только священнослужители, принадлежащие монастырю, с которым был связан умерший мирянин как духовный сын или покровитель, имеют право удовлетворить его нужды после смерти. А тем временем ученики чужого ламы, жившего по соседству, пошли поочередно читать религиозные книги над мертвым.

Друзья ушедшего в мир иной, узнав печальную новость, стали собираться со всех сторон, принося подарки, чтобы утешить семью в тяжелой утрате. Всадники вернулись с двумя монахами и несколькими светскими знакомыми. Затем перед разлагающимся телом, завернутым в саван и усаженным в большой котел, раздались причитания, звон колокольчиков, удары барабанов и цимбал в исполнении трапа; подали обильную еду и питье для всех присутствующих, как принято в подобных обстоятельствах. Наконец, когда все кончилось, мертвое тело понесли на небольшое горное плато, разрезали на куски и оставили там как последний дар хищникам.

Чтобы убедить докпа подчиниться освященному веками обычаю, соблюдаемому их налджорпой, чей костюм я надела, вечером я облачилась в зен [73] и пришла на место, куда отнесли труп, чтобы провести там ночь в медитации.

Луна, почти полная, красиво освещала простирающуюся у подножия гор громадную долину; по ней я прогуливалась, доходя до самых дальних скал. Ночные прогулки в этих уединенных местах имеют особое очарование – с радостью бродила бы целыми ночами; но кладбище – моя цель – всего в часе пути от лагеря.

Как только я приблизилась к кладбищу, вдруг послышался странный звук, хриплый и пронзительный, нарушивший совершенную тишину пустыни. Он повторился несколько раз, раздирая, казалось, покой спящей степи. Затем последовали ритмичные удары дамару. Этот язык понятен мне: кто-то (несомненно, один из учеников ламы) пошел туда и исполняет около трупа чод.

Рельеф позволил мне незаметно подобраться к небольшому холму и спрятаться за расщелину от лунного света: оттуда прекрасно видно исполнителя чода. Это тот самый тощий, болезненного вида трапа, которому я предлагала лекарства, в обычном потрепанном платье налджорпы: темно-красная юбка в складку, желтая рубашка с широкими рукавами и красный жилет китайского покроя. Но теперь он набросил на себя еще и монастырскую тогу, такую же оборванную, как и остальная одежда, только складки ее придавали высокому, истощенному монаху более достойный и внушительный вид. Когда я пришла, молодой аскет читал хвалебную мантру Праджняпарамита:

О мудрость, которая уходит, уходит.

Уходит в другой мир и далее – сваха!..

Монотонные бум-бум зычного барабана стали медленнее и наконец совсем затихли, молодой аскет, казалось, погрузился в медитацию. Через некоторое время он потуже завернулся в свою зен. Канглинг в его правой руке и дамару в правой издали агрессивное стаккато, он встал в вызывающую позу, словно обороняясь от невидимых врагов. «Я, бесстрашный налджорпа, – воскликнул он, – подавляю свое «я», богов и демонов! – Голос его зазвучал еще громче. – Эй, вы, ламы, духовные учителя, герои, кадома! Придите и присоединитесь ко мне в моем танце тысячами! – И начал ритуальный танец, поворачиваясь на все четыре стороны света и повторяя: – Я подавляю демона гордости, демона гнева, демона похоти, демона глупости!»

Каждое восклицание «Я подавляю…» сопровождалось топотом и ритуальными криками «цем шес цем!», они становились все громче, пока не загремели истинно угрожающими нотами. Трапа снял тогу и бросил на землю; отставил дамару и костяную трубу, расстелил палатку, схватив в одну руку колышек, а в другую – камень, и стал забивать колышки, читая слова литургии.

И вот палатка, непрочное сооружение из тонкого хлопкового материала, когда-то белого, а теперь посеревшего в лунном свете, установлена. Ее украшали надписи «Аум, А, Хум», вырезанные из синей и красной ткани и пришитые с трех соприкасающихся сторон. Несколько оборок из ткани пяти мистических цветов – красного, синего, зеленого, желтого и белого – свисали с маленькой крыши. Вся палатка какая– то поблекшая и потрепанная.

Явно взвинченный беспокойными мыслями, худой аскет смотрел на куски тела, разбросанные по земле, затем повернулся, будто оглядывая окрестности; казалось, засомневался и с тяжелым вздохом два-три раза провел по лбу. Затем, стряхнув с себя страх, схватил канглинг, громко дунул в него, сначала медленно, потом ускоряя ритм, словно созывал собрание, и вошел в палатку. Ночной пейзаж, оживленный этим спектаклем, снова обрел умиротворение.

Что мне делать? Налджорпа, как я знала, не выйдет из палатки до рассвета: смотреть больше не на что; медитировать не хочется – можно уходить. Но я не торопилась и продолжала прислушиваться. Временами до меня доносились какие-то ритуальные слова, затем тихое, неразборчивое бормотание и стоны. Оставаться дольше нет никакого смысла. Осторожно выйдя из своего убежища, я сделала несколько шагов вперед – и услышала тихое рычание. Передо мной быстро прошло какое-то животное. Волк… шум, производимый налджорпой, держал его на расстоянии, а теперь, когда все стихло, он решился подобраться к еде, оставленной для ему подобных.

Начав уже огибать скалу и спускаться вниз, я остановилась, услышав неожиданные восклицания налджорпы:

«Я плачу по счетам! Я питался тобой – съешь меня!

Эй, голодные, приходите и вы, терзаемые неудовлетворенными желаниями!

На этом пире, который дает моя страсть, моя плоть перейдет во все, что пожелаете.

Здесь я даю вам плодородные поля, зеленые леса, цветущие сады, белую и красную пищу, одежду и целебные снадобья!.. Ешьте! Ешьте!..»

Возбужденный аскет исступленно дунул в канглинг, издал ужасный крик и так стремительно вскочил на ноги, что ударился головой в низкий потолок палатки, и она упала на него. Некоторое время он выбирался из-под нее, потом появился с кривой усмешкой на перекошенном лице сумасшедшего, судорожно завывая и дергаясь, будто от сильной физической боли.

Теперь я поняла, что чод значит для тех, кто доводит себя упражнениями до такой степени, что впадает в гипнотическую зависимость от ритуала. Нет никаких сомнений – этот человек чувствует на себе укусы невидимых вампиров. Он озирался и обращался к невидимым зрителям, словно его окружала толпа потусторонних существ. Вполне вероятно, видит какое-то страшное видение.

Зрелище очень любопытное, но невозможно смотреть на это равнодушно – бедняга, пожалуй, убьет себя ужасным ритуалом. Так вот секрет его болезненной наружности, – я поняла, почему он считал, что мои лекарства не помогут ему. Мне не терпелось разбудить его, вырвать из лап ночного кошмара, но я все медлила: мое вмешательство против установленных правил. Кто начинает заниматься такой подготовкой, должен пройти ее без посторонней помощи.

Пока я раздумывала, снова послышался вой волка – он остановился на вершине холма. Оттуда, замерев от страха, животное, не отрывая глаз, следило за упавшей палаткой внизу, будто тоже видело ужасное видение. Налджорпа продолжал стонать в агонии. Нет, не могу больше этого выносить! И я поспешила к бедному сумасшедшему парню. Но, заметив это, он стал безумными жестами звать меня и кричать:

– Придите, голодные, ешьте мою плоть! Пейте мою кровь!

Это уж слишком – он принял меня за призрак! Несмотря на жалость, я чуть не рассмеялась.

– Успокойтесь! – обратилась я к нему. – Здесь нет никаких демонов! Я та почтенная женщина-лама, которую вы знаете!

Но он даже не слышал моего голоса и беспрерывно обращался ко мне словами ритуала.

Подумав, что тога, которая на мне, придает мне, вероятно, сходство с привидением, я сбросила ее на землю и заговорила снова:

– Ну же, посмотрите на меня! Узнаете?

Все бесполезно – несчастный послушник совсем сошел с ума: простирает руки к моей ни в чем не повинной зен и обращается к ней как к вновь прибывшему фантому. Почему я не оставила его одного и не ушла, не вмешиваясь в этот спектакль?! Только еще больше его запутала. Пока я раздумывала, что делать дальше, молодой человек, бродивший вокруг палатки, споткнулся о колышек и упал на землю: лежит и не двигается, будто потерял сознание, а я наблюдаю и жду, сможет ли встать, но не смею подойти ближе – боюсь напугать его еще сильнее. Спустя некоторое время он пошевелился, и я решила, что мне лучше уйти, пока он не заметил меня снова.