Макабр. Книга 1
Шрифт:
Сатурио изогнуло так, будто через его тело пропустили мощнейший разряд электричества. Причем движение это было не добровольное, начались сильные спазмы, сотрясавшие все тело одновременно. Мира, успевшая расслабиться, ничего подобного не ожидала и едва не получила в глаз, но сориентировалась быстро и всем весом навалилась на кочевника, прижимая его к кровати. Думаю, ей было бы легче, если бы я помог, но… Во-первых, кто-то должен следить за монитором с показателями. Во-вторых, не хочу. Мне было дорого то ребро, которое он сломал.
Впрочем, прямо сейчас Сатурио расплатился и за ребро, и за легкое, и за
Выглядело кошмарно, однако показатели были лучше, чем я ожидал. Сердце мучилось, но справлялось, в мозгу я пока не заметил кровоизлияний – даже с учетом травмы. Температура поднялась так, что у Сатурио на лысине яичницу можно было приготовить, кожу покрывал слой пота, и все это как раз нормально, так выводятся отравляющие вещества.
Мира здорово испугалась, я видел. Она пыталась одновременно удержать Сатурио и успокоить его, что-то шептала ему на ухо, хотя это было откровенно лишним – даже если он пришел в сознание, ему сейчас не до ее болтовни. Я же наблюдал за происходящим со сдержанным любопытством, я был не уверен, что в мир иной он сегодня не отправится.
Наконец спазмы прекратились, Сатурио обмяк, замер на кровати, тяжело дыша. Показатели на медицинском сканере продолжали меня радовать – как положительный результат радует любого экспериментатора.
– Можешь отойти, – позволил я Мире. – Сейчас побеседуем.
Она отстранилась, ее и саму до сих пор трясло, но это нервы, она не пострадала. И это она еще не видела, что я со своими жертвами творил! Сатурио легко отделался.
Я подошел ближе, пощелкал пальцами у него перед лицом. Как я и ожидал, красные глаза тут же распахнулись, Сатурио уставился на меня загнанным волком.
– Отоспался? Пора заняться делом, – сообщил я. – Имя свое помнишь? Назови.
Он молчал, но испепелял меня взглядом вроде как осознанно. Хотя это выражение лица любого кочевника по умолчанию. Мне нужно было срочно понять, остался ли Сатурио правой рукой своего отца или превратился в очень дорогую охотничью псину.
– Обидно будет, если ты лишился рассудка, – заявил я. – Ведь это преуменьшает ценность моей победы… Мне хотелось, чтобы ты знал: ты на больничной койке – а я на ногах. Ты парализован, а я здоров. Я уничтожу тебя, а твою семью уже не вернуть.
– Что… что ты с ними сделал? – с трудом произнес Сатурио. Голос звучал глухо и хрипло, но после долгой комы так часто бывает.
– Вырезал подчистую, – спокойно ответил я. – А разве я не говорил тебе, что так будет, если ты не откажешься от битвы? Должно быть, к слову не пришлось.
– Мразь, – прошипел кочевник. – Я убью тебя, ты понял?!
Он даже попытался подкрепить слова действием, дернулся, но смотрелось это неубедительно и жалко. Я ведь не соврал ему про то, что он парализован, не сказал только, что это дело временное. Гораздо важнее для меня было то, что выражение его лица больше не напоминало каменного болванчика с колониальной планеты Сару. Сатурио помнил, что у него есть
семья, и мысль о том, что близкие люди мертвы, причиняла ему куда большие страдания, чем боль, через которую он только что прошел. Это хорошо: память работает, и он строит причинно-следственные связи.Я собирался продолжить допрос в том же духе, но не успел: Мира подошла к Сатурио и мягко провела рукой по его лбу, улыбнулась, когда он перевел на нее взгляд.
– Пожалуйста, не слушай его, – сказала она. – Твои близкие живы. Ты действительно проиграл Гюрзе, ты был очень серьезно ранен, много недель провел в коме. Но Гюрза тебя и вылечил, он задает вопросы, чтобы проверить, в каком ты состоянии и что еще нужно сделать. Прошу, отвечай ему.
Женщины и их неуместная добросердечность… Ладно, формально я не запрещал Мире вмешиваться в разговор, так что сам виноват. Я не стал с ней спорить, это было бы слишком унизительно для меня. Я снова обратился к кочевнику:
– Имя?
– Сатурио Барретт, – ответил он. Надо же, прислушался… Или сообразил, что ему выгоднее перекинуть ответственность на Миру, изобразить, будто он делает одолжение ей, чем продолжать сопротивление при том, что у него только голова и работает.
– Возраст?
– Тридцать пять лет по времяисчислению Земли.
– Где ты?
– На станции «Виа Феррата» в Секторе Фобос. По крайней мере, должен быть там.
– Пробелы в памяти есть? – уточнил я, устав от перечисления фактов, которые мне и так известны.
Сатурио задумался, на пару секунд прикрыл глаза, потом снова посмотрел на меня.
– Нет… Или я их не осознаю. Почему ты вылечил меня?
– Хоронить хлопотно, – пожал плечами я. – Да и потом, твои братья и сестры даже глупее тебя. Звучит невероятно, но – факт. Мне проще починить тебя, чем разбираться с ними самостоятельно.
– Я ранил тебя… Точно помню, что ранил!
– Я не обидчивый. И тебе не рекомендую обидчивым быть. Если вместо того, чтобы стать полезным, ты посвятишь свое время попыткам поймать и уж тем более убить меня, я тебя устраню. На этот раз окончательно.
– Какая разница, чего я хочу? Я двинуться не могу! – не выдержал Сатурио.
– А мне и не нужно, чтобы ты сразу же скакал по палате. Нужно, чтобы ты лежал и слушал внимательно. Примерно через час встанешь на ноги, через два сможешь этими ногами пинать свою родню. Кстати, остальные Барретты не знают, что я помог тебе.
– Почему?
– Вероятность твоей смерти была около пятидесяти процентов, а мне не хотелось слушать их завывания по этому поводу, – ответил я. – Теперь уже точно не умрешь. Ближайшую неделю постарайся головой стены не прошибать и не делать резких движений. Этого должно быть достаточно.
Мы провели рядом с ним еще минут десять – нужно было забрать оборудование, не оставить ничего для изучения медикам, фокуснику не полагается раскрывать свои секреты. Сатурио все это время лежал на кровати и молча следил за нами. Мира то и дело поглядывала на него и ободряюще улыбалась. Я видел все это, хотя изображал, что не вижу.
Мы уже собирались уходить, когда он спросил:
– Ты уверен, что не пожалеешь о моем спасении?
Я, кстати, и сам об этом размышлял – еще на этапе подготовки препаратов. Поэтому ответить я смог уверенно и даже честно: