Макс Бор и Зеленая Борода

– Ладно, Фродо, давай немного перекурим и ещё раз сегодняшние планы обсудим.

Ребята уселись на две кочки, поросшие травой, мягкие, словно пуфики в холле кинотеатра, в который они недавно ездили всем классом. Макс достал из рюкзака хлеб, пару сваренных вкрутую яиц, холодную картошку в мундире и бутылку минералки. Перекусив, друзья расстелили на траве план местности. Словно два генерала над военной картой, принялись шумно обсуждать, что должны сделать за день. После непродолжительных споров решили так: сегодня пройдут участок не до излучины, как предполагали, а дальше, до цепочки островков, что протянулись посередине реки на добрых три сотни метров. Там можно будет и порыбачить, и искупаться, и за местной фауной понаблюдать. По пути надо будет отмечать на карте участки, подвергнувшиеся особенно жёсткому антропогенному влиянию. Проще говоря, те, где размер куч мусора на берегу и количество плавающих на мелководье полиэтиленовых пакетов и бутылок будет самым кошмарным.

Аккуратно убрав за собой все остатки трапезы, мальчики продолжили свой путь. Рюкзак теперь тащил Денис. Бор же нёс фотоаппарат, карту и блокнот. В последнем Макс решил делать небольшие пометки об увиденном за день.

Миновало десять утра. Солнце припекало плечи, щипало за щёки, заставляло постоянно щуриться. Макс жалел, что не взял свои чёрные, «терминаторские» очки. Он сделал пару десятков снимков, в основном – речных пейзажей. Пытался он фотографировать и птиц. Оказалось, для того чтобы снять какого-нибудь кулика так, дабы на фото можно было различить, что это именно кулик, а не нечто непонятное, надо быть настоящим «профи». Поняв это, Бор проникся большим уважением к фотохудожникам-анималистам, чьи работы он неоднократно видел в Интернете. Пройдя низину, густо заросшую сабельником и осокой, ребята начали подъём по крутому склону, глинистому и скользкому настолько, что казалось, будто ступали они не по земле, а по спинам бесчисленных лягушек. И вот, после трёх минут карабканья и натужного сопения Максим и Денис оказались наконец на вершине небольшого холма. Шумно переводя дух и утирая пот со лба, они посмотрели вниз. В этот момент пацаны ощущали себя настоящими путешественниками, покорителями горных вершин. Вид, что открылся перед ними, и правда не уступал красоте самых диких ущелий и скал. Вершина холма, плоская, будто стол, и густо поросшая сочной травой, внезапно заканчивалась с южной стороны вертикальным обрывом. Внизу ослепительно сверкала, будто всё золото пиратских кладов на земле, излучина Бобрихи. Ласточки-береговушки, десятки, а может и сотни, со звонким щебетом проносились над рекой вдоль и поперёк, преследуя комаров и мошек, а затем, совершив крутой вираж, скрывались в невидимых с вершины холма норках, которыми был испещрён, словно дырочками от дроби, глинистый вертикальный склон. Денис сбросил с натруженных плеч рюкзак, и друзья, не сговариваясь, одновременно плюхнулись на пружинистый травяной матрас, мягкий и ароматный. Макс лежал на животе, у самого края обрыва. Болтая в воздухе ногами, он наблюдал за ласточками, проносящимися взад и вперёд и, казалось, не обращавшими на мальчиков никакого внимания. Денис же, лёжа на спине, подложив руки под голову, любовался облаками. Другие бы, всякие там «буратины», конечно же, увидели на небе летящего лебедя или, скажем, спящего льва. Ну или в крайнем случае слона. Фомин же, глядя в голубую, безграничную бездну, на медленно плывущие облака, видел истребителей, совершающих боевой вылет, и ракетные крейсеры. Или танки, к примеру. Скажем, Т-34. Денис вздохнул. Ему вспомнились домашние субботние вечера у телевизора. Уютные вечера, проникнутые духом старой, доброй дедовщины. Так уж повелось, что слабая, она же прекрасная, половина человечества в доме Фоминых могла распоряжаться пультом от телевизора все дни недели подряд. Мать с чупакаброй вечера напролёт смотрели, серию за серией, какую-то слезоточивую гадость. Когда заканчивался один сериал, они включали другой. Все вечера. Кроме вечера субботы. Это было время мужчин, суровых и настоящих. Как правило, первым успевал перехватить пульт представитель младшего поколения. Отчаянно перебирая каналы, Денис пытался найти боевичок посвежее. Лучше – если с его любимым актёром, Вином Дизелем. Вин казался Денису воплощением настоящей, концентрированной мужественности. Посмотреть на Дизеля удавалось в лучшем случае минут десять. Потом приходил отец, лениво отвешивал сыну и наследнику подзатыльник и отбирал пульт. Снова начинались поиски боевика, но уже иного. Отец предпочитал картины этого жанра, проверенные временем. Желательно – со стариной Арни. Или, скажем, с Сильвестрычем… Если нужный боевик обнаруживался, в комнате воцарялась атмосфера незабвенных девяностых. Ненадолго. Минут примерно на двадцать. Потом приходил дед. И дальше весь оставшийся вечер три поколения суровых и настоящих мужчин смотрели какую-нибудь советскую картину о войне. Денис очень уважал старые фильмы на военную тему и сам с удовольствием иногда смотрел их. Но он, в конце концов, родился не в сороковом. И даже не в шестидесятом. Мальчик снова вздохнул. Кстати, а вот то облако немного похоже на Вина Дизеля. В профиль, если очень присмотреться.

– Макс! – окликнул друга Денис. – Знаешь, чем небо лучше телевизора? Никто пульт не отберёт.

– Ага… – отозвался Бор. – А сны, сны ещё лучше. И пульт не нужен, и увидеть можно не только наше небо, но и другие планеты, инопланетян. Монстров можно. Главное только, чтобы не очень мерзких. И не злобных. Больших, мудрых, говорящих. Мне, Фома, тут сон приснился…

Максим хотел рассказать лучшему другу про свой странный, но такой реальный сон о Зелёной Бороде, но почувствовал, что веки его тяжелеют всё больше, а он сам начинает медленно падать, падать, падать куда-то. Медленно и плавно, словно птичье пёрышко, летящее вниз, на землю, из-под самых облаков. Солнце играло на ресницах Максима. Щебетали на все лады неугомонные береговушки. Далеко за рекой, в лесу, осторожно и несмело брал первые протяжные ноты певчий дрозд.

– Мир и правда прекрасен, Зелёная Борода… – пробормотал Макс сквозь сон, безмятежно улыбнулся и уснул.

Глава третья

Проснулся Бор от того, что у него щипало, будто от крапивы, шею и левую щёку. Солнце жгло нещадно, совершенно по-полуденному. Максим с трудом разлепил слипшиеся припухшие веки, медленно поднялся и сел, счищая с правой щеки приставшие травинки.

– Вот будет на моей улице потеха, – пробормотал он, отгоняя от себя остатки тягучего дневного сна, У Бора спецзагар – в полморды лица!

Макс осторожно потрогал левую щёку. Щека болела. Шея тоже.

– Надо же, так заспали… Фома! – позвал он сиплым ото сна голосом. – Фома, вставай, хва дрыхнуть!

Фомин продолжал спать, вытянувшись во всю длину и разбросав руки. Или старательно притворялся спящим. Даже рот для достоверности приоткрыл и похрапывал с присвистом. Макс выдрал изрядный пучок травы, скомкал поплотнее и, хорошенько прицелившись, швырнул в открытый рот лучшего друга. Словно мяч в баскетбольную корзину. Денис моментально закрыл рот, зато – широко открыл глаза, скорее даже выпучил.

– Чо, дебил, что ли… – яростно отплёвываясь, прорычал Фомин. Продолжая плеваться, он вскочил на ноги с явным мстительным желанием учинить над Бором скорую расправу. Но тут же отчего-то передумал. Вместо этого, пронзительно и нелепо взвизгнув, Фома начал стаскивать свой камуфляж. Оказывается, трава во рту была совсем незначительной проблемой. Чего не скажешь о набежавших под одежду во время сна муравьях. Пока Денис лежал, не шевелясь, муравьи вели себя смирно. Стоило же Фомину встать, коварные насекомые немедленно атаковали свою жертву, безжалостно жаля его ноги и пятую точку.

Макс умирал со смеху, наблюдая за прыгающим в одних плавках на вершине холма другом. Он даже успел несколько раз щёлкнуть фотоаппаратом. Для альбома, на память.

– Если кто эти фотки увидит – я тебя урою! – вопил Фома, натягивая камуфляж со скоростью, бьющей любые мыслимые нормативы.

– Ладно-ладно… Только пацанам нашим покажу. Ну и Таньке, может быть.

Таня Осипенко, первая красавица класса, высокая, стройная девушка с осанкой балерины из труппы Большого театра и большими, словно у оленёнка, тёмно-карими глазами. Один взгляд этих удивительных глаз заставлял трепетать, будто овечий хвост, мужественное сердце Дениса Фомина. Денис был влюблён в Таню аж со второго класса и всегда отчаянно стеснялся своих чувств. Бледнел при ней, краснел, говорил невпопад, иногда даже немного заикался. Как-то, в третьем классе, Денис набрался-таки смелости и попытался продемонстрировать Тане своё к ней особенное отношение: подкравшись на перемене, робко подёргал Осипенко за косу, толстую, тяжёлую, огненно-рыжую, словно лисий хвост. Девочка быстро повернулась, смерила несмелого ухажёра взглядом, полным презрения и внутреннего негодования, а потом взяла со стола учебник русского языка и, размахнувшись, громко треснула им Фомина по голове. Некоторые умники утверждают, что, если сильно ударить человека по голове, скажем, орфографическим словарём, грамотность этого человека может значительно повыситься. Враки! Денис после того нокаутирующего удара чуть было не позабыл даже устный «великий и могучий». С тех пор открыто чувств к Татьяне Фомин не проявлял, ограничивался незаметными взглядами издалека. Впрочем, незаметными эти взгляды казались, наверное, только самому Денису. О его пылкой влюблённости знал, конечно же, весь класс. И конечно же, только самый ленивый не смеялся над нежными фоминскими чувствами. Денис пыхтел, сопел, зверел, а зачастую и пускал в ход свои крепкие кулаки. Последний аргумент, как правило, оказывался весьма убедительным, и шутник надолго замолкал. По крайней мере до той поры, пока не пройдёт фонарь под глазом. Бор всё это, конечно, прекрасно знал. Но даже предчувствие грядущей бури не могло заставить его отказаться от привычки временами добродушно подтрунивать над влюблённым Фомой.

Медленно багровея, сжав кулаки, Денис глядел на своего лучшего друга исподлобья.

– Не, всё же ты сегодня допросишься… – угрожающе проговорил он.

– Денис, чувство юмора необходимо укреплять. Подумай об этом на досуге, – издевательски вежливым голосом проговорил Бор, пряча в чехол фотоаппарат. – Всё, нам пора! О, кстати, моя очередь… – и, закинув рюкзак на спину, Максим начал спускаться по восточному, куда более пологому склону холма вниз, к реке. Следом едва не кубарем помчался всё ещё пышущий гневом Фомин, размышлявший на бегу, не стоит ли влепить Бору крепкого дружеского пинка под зад. За несанкционированную фотосъёмку и длинный язык.

У реки солнце жгло ещё сильнее. Отражаясь в воде, распадаясь на тысячи ярких бликов, оно слепило глаза, делая предметы вокруг нечёткими, расплывчатыми. По песчаной отмели, забавно семеня перепончатыми лапами, бегали озёрные чайки. Стоило мальчишкам спуститься на берег, птицы быстро и согласованно, словно по команде «равняйсь», повернули в их сторону свои тёмно-шоколадные головки. Видя, что двуногие детёныши подходят всё ближе и ближе, чайки медленно поднялись на крыло и, сделав над песчаной отмелью круг, улетели восвояси. Максим, подойдя к самой кромке воды, присел на корточки и начал умываться, то и дело громко фыркая – то ли от удовольствия, то ли от того, что холодная вода попадала на обгоревшую на солнце кожу. Денис же медленно побрёл вверх по течению Бобрихи, время от времени подбирая с влажного песка обкатанные водой камушки. Швыряя окатыши в реку, он «пёк блины».

– Пять блинчиков! Со сметаной и с маслом! – громко огласил Фомин очередной свой спортивный рекорд.

– Тебе медаль или сразу орден? – съязвил в ответ Бор.

Снисходительно пропустив мимо ушей Максову колкость, Денис продолжил камнеметание.

– Шесть! – озвучил он следующее достижение, когда ловко пущенный плоский камень, прежде чем нырнуть в речную глубину, оставил на поверхности воды полдюжины расходящихся кругов. Нагнувшись, чтобы поднять очередной снаряд, Денис замер на мгновение, что-то пристально рассматривая на песке, а затем громко позвал: – Макс, хорош морду полоскать! Чеши сюда. И фотик прихвати.

Бор не заставил себя ждать. На ходу вытаскивая фотоаппарат из чехла, он подбежал к другу. По песку протянулась цепочка небольших аккуратных следов. Повсюду валялись остатки чьего-то обильного пиршества: рыбьи кости, головы, серебристая чешуя.

– Норка рыбачила, – с видом опытного следопыта объяснил Денис. – Штатовская.

– Штатовская? – удивлённо переспросил Макс.

– Америкосовская. Ну американская, в смысле! Мы с отцом, когда рыбачили, не раз такие следы видели. И кости с чешуёй. Раз даже лягушку разодранную. Батя мне рассказывал, что читал в одном охотничьем журнале: американская норка-то у нас всюду европейскую теснит. Сильнее она, крупнее вроде. Эта, наверное, тоже из этих. Из захватчиков.