Малахитница (сборник)

— Ой, не надо тебе приходить сюда, Пашка…

— Почему, бабушка? — девочка подняла зеленый камень, смотря одним глазом через него, завороженная калейдоскопом бликов.

— Беду на себя накликаешь…

— Так научи меня, бабушка, всему, что умеешь!

Старушка лишь покачала головой, забирая у внучки камешек:

— Напутаешь ты все, Пашка, а с обрядами так нельзя. Раз начала, так и заканчивать надо, а коли не так закончишь — беды не миновать.

Но девочка будто не слышала ее. Лишь со временем она стала замечать, как к старушке относятся другие люди. Как косо смотрят соседи, боязливо родственники. А ведь дети все так быстро подхватывают…

На глазах Паши выступили слезы.

Неожиданно с гор подул сильный ветер, раскачивая деревья и завывая так, что впору проснуться всем жителям леса. Паша близко прижимала к себе этот спасительный огонек, уже не боясь его ожогов. Она лишь молилась, чтобы он не погас.

Немного оставалось до родных ступенек, когда чужая фигура перекрыла ей путь. Паша едва не влетела носом в молодого человека. Забывшись, он вновь хотел схватить ее за руку, но неожиданно замер.

Паша напряженно отпрянула.

— Чур меня!

Незнакомец с легким смешком вытянул руки ладонями вперед, будто показывая, что безоружен и неопасен:

— Чего же ты, Пашенька, так испугалась? Не бойся, милая, — он сделал шаг вперед, но Паша тут же вытянула перед собой свечу, отчего юноша вздрогнул и отступил, недобро прищурившись.

— Не знаешь законов гор и леса, а лезешь в обряды, — выражение его лица вновь смягчилось. — Но я прощаю тебя, Пашенька, еще не поздно зайти в дом вместе. Впустишь меня?

Паша смотрела на него исподлобья, не переставая тяжело дышать. Она уже еле ощущала тепло свечи в руках, но родной порог дома был так близко, он придавал ей сил не опускать руки.

— Нет!

Она пошла напролом, и молодой человек послушно отошел в сторону, дабы не обжечься еще раз. Жаль, не видела уже Паша чужого выражения лица. Молодой человек победно прислонился к лестнице, наблюдая за девушкой и шепотом приговаривая считалочку:

— Раз, два — время колдовства…

Паша бросилась вверх по ступенькам, перескакивая через одну. Она уже не считала их, не пыталась соблюдать хоть что-то из старой книги, снова разом забывая все. А ведь бабушка, даже возвращаясь домой, не переставала считать ступеньки — только наоборот, будто бы прощаясь с навью и возвращаясь в явь.

Девушка отодрала одну ладонь от воска и вцепилась в ручку двери, резко открывая ее. Но яркие приливы радости и восторга исчезли так же быстро, как и пришли: жесткий порыв сквозняка погасил умирающий фитилек. Паша в ужасе смотрела на темный интерьер дома, мрак которого не нарушала даже тихая луна за окном. Казалось, стены стали каменными, холодными, а кровать без подушек и одеяла выглядела как жертвенный алтарь, по углам будто прятались чьи-то тени, словно души, не нашедшие покоя. Запах плесени и сырости смешивался с чем-то сладким и одновременно горьковато-тошнотворным, напоминая гниющую плоть.

Паша видела поднимающийся вверх черный дымок, чувствовала, как застывает на ее руках воск, сковывая навечно.

Лишь тихий завет звучал в голове: «Никогда не поминай черта, Пашка… Не то придет рогатый — вовек не избавишься… А черти они такие — ляпнешь им «возьми», так заберут все, что только видят…»

Она ведь даже не успела зайти в дом.

На плечо девушки легла чужая холодная рука, до боли сжимая его.

— Три, четыре, пять… — раздался шепот над ухом, — время поиграть…

И он переступил порог.

Елена Данилова МАСТЕРСТВО

— Чем занималась целый день? — спросил отец, заходя на кухню с папкой под мышкой.

Он не бросил папку в прихожей, как обычно, и теперь она ему очень мешала.

— По хозяйству хлопотала: обед сварила, полы помыла, скотине корм дала. Все, как вы велели, батюшка, — ответила Тёпка, сидя на полу с кошкой.

— Степанида! — сердито воскликнул отец, но потом рассмеялся: — Опять ты за свое!

Он пристроил папку на стол и потянулся к кофемашине.

— Нечего было любимую дочь в честь прапрабабки называть, терпи теперь, — Тёпка выпустила кошку и кинулась обниматься.

Отец погладил дочь по голове, та уткнулась ему в бок и довольно отчиталась:

— Котлеты в микроволновке, робот-пылесос включила и Басе консервы открыла, — потом вздохнула: — В пятницу родительское собрание будет. Ты же не пойдешь?

— Не пойду, — согласился отец. — Давай котлеты, я такой голодный, что съем штук восемь.

— Столько нету, — хихикнула девочка. — Тебе две и мне две. А мама тоже не пойдет?

— И мама не пойдет. Тёпка, признавайся, что натворила?

— Почему сразу натворила? — возмутилась она. — Не натворила. Записалась. На конкурс.

— Конкурс — это хорошо, — пробормотал отец и сосредоточился на котлетах.

Ненадолго повисла тишина. Отец торопливо ел, дочь резала котлету на маленькие кусочки и закапывала поглубже в пюре.

Отодвинул пустую тарелку, взял кружку с остывшим кофе, сделал большой глоток.

— Кстати, а что за конкурс? — вспомнил он и откинулся на спинку стула, довольный жизнью.

— Не конкурс, а Конкурс, — с придыханием поправила Тёпка. — Тот самый, «Испытание мастера». На котором мастера ищут себе учеников. Ну папа!

— А, этот конкурс! — сообразил наконец он. — Погоди, а тебе не рано ли? Туда разве не с пятнадцати лет берут? — уточнил с подозрением.

— С пятнадцати, — пробормотала она, заинтересовавшись видом из окна. — Но если родители разрешат, то можно и раньше. Только надо прям письменное разрешение, потому что тот, кого мастер выберет, сразу уходит в ученичество. Напишешь? Пожа-алуйста.

— Даже не думай!

Тёпка подвинулась к отцу близко-близко и просительно заглянула в глаза. Прекрасно знала, что тот долго не выдержит.

— Ну пап…

— Тёпка, ты серьезно? — Отец устало потер переносицу, подбирая слова: — Это же очень опасно! А если силы не хватит? Сгоришь ведь, мы с мамой не переживем. Или родить потом не сможешь, тоже ничего хорошего. Уже лет сто, если не больше, камнерезы — только мужчины.

Тёпка вздохнула и попробовала зайти с другой стороны:

— Ты же сам рассказывал, прапрабабка Степанида такое вырезала, что никто повторить не брался! Цветы, птицы, бабочки… а украшения какие! И никто, наверное, ей не запрещал.