Мальчишки из Васильков. Повести

— Что за шум? — удивилась она, даже с улицы было слышно.

Я не знал, что ответить. Серый с хитрецой взглянул на меня, сморщил нос и сказал:

— Репетируем. Есть одна такая пьеса, вот Ген-Геныч и кричит...

— А я-то думала... — засмеялась Елена Ивановна. — Надо же... Совсем забыла, что в доме у меня артисты.

7

Был субботний день. Многолюдье. Жидкая грязь противно чавкала под ногами. Возле торговых рядов нас то и дело останавливали, предлагая купить всякую всячину. Сначала я отвечал: «Спасибо, не нужно», потом качал головой, а затем уже просто старался проскочить мимо, таща за собой Серого.

Мы купили два стакана жареных семечек, выпили томатного соку и только после всего этого подошли к голубятникам. Серый сразу же нашел знакомых. Одного из них узнал и я. Это был Гаврилка-чабанок.

— Ты чего? — спросил его Серый. — Продаешь или покупаешль?

— Покупаю, — ответил чабанок. — А ты?

— Тоже. Присмотрел уже?

— Да вон у того небритого хочу купить белую голубку, — кивнул головой чабанок, — а он требует на пол-литру, дешевле не отдает. У меня черный голубь, воронок, холостой. Хотел, чтоб были черно-белые. Пьяница чертов, наверняка украл где-нибудь голубку. Но я еще похожу, может, сбавит цену... А вам чего надо?

— Нам, — я прищелкнул пальцами, — нам надо жар-птицу, самого красивого голубя на свете.

— Таких не бывает, — ответил чабанок.

— Как у бухгалтера, объяснил Серый, — голубой с золотом. Помнишь?

— Которого он у деда из церковного хора купил? За десятку?

— Во, во! Только б еще красивее.

— А дедок этот здесь, — сообщил чабанок. — Только с ним не сторгуешься. У него привычка — десять пальцев показал, и никаких гвоздей. Я к нему и не подхожу. Показать вам, где он?

— Веди, — сказал я. — А потом поможем тебе сторговаться с тем небритым.

— Не получится, — вздохнул чабанок.

— Посмотрим, — подмигнул я ему. — Есть одно средство. Веди!

Старик сидел у забора на скамейке. Рядом с ним стояла черная хозяйственная сумка с застежкой «молния». Один угол сумки был слегка приоткрыт, но заглянуть внутрь я не успел — старик прикрыл угол рукой, такой маленькой и с такими тонкими пальцами, что не будь она морщинистой и с выцветшими ногтями, я подумал бы, что это не его рука. Сам старик был не так уж и мал, длиннолиц, с отвисшими нижними веками. Он сидел прямо, прислонившись спиной к забору, закутанный до самых ботинок овчинным тулупом.

— Мы к вам со всем почтением-с, — сказал я. — Имеем благое намерение, так сказать, на предмет приобретения по сходной цене красивой птички-с.

— Ась? — встрепенулся старик. — Как изволили?

— Птичка — тварь божия, — наклонил я почтительно голову, — однако для нас, грешных, и божия тварь имеет цену, так сказать, потребностями нашего бренного бытия означенную.

— Тэк, тэк, — часто замигал глазами старик. — Цену? — Он поднял обе руки, растопырив пальчики, и тут же прикрыл ладошкой расстегнутый угол сумки.

— Деньги — тлен, — продолжал я. — А дух пребывает во веки. Ни купить душу, ни продать, только совратить дьявольскими посулами...

Старик хотел что-то сказать, но закашлялся, утерся носовым платком и, вздохнув, расстегнул сумку.

— Вона, — сказал он, и подобие улыбки появилось на его лице. — Чистый маркизет.

Серый и Гаврила склонились над сумкой. Старик взял в руки голубя, повернул его к нам хвостом и взмахнул. Голубь распушил хвост в нежно-голубой плотный веер.

— Маркизет? — спросил старик. — Чистый маркизет.

Я не стал возражать. Старик вертел голубя в руках, показывал его крылья, голову, шейку, коготки на лапах. Подул голубю в затылок и на живот.

— Чистый пух? — спросил.

— Пух, — ответил я.

— Золото? — он развернул голубиные крылья.

— Электрон, — сказал я.

— Золото, — настоял на своем старик. — Маркизет.

Я кивнул головой и назвал цену:

— Загибаем три пальчика.

— Два, — показал два пальца старик.

— Два, — тотчас согласился я и протянул старику восемь рублей.

— Бери птицу, — сказал я Серому и присел на скамью рядом со стариком. Он передал голубя Серому, который тут же спрятал его на груди под пальто, положил на колени пустую сумку и повернулся ко мне.

— Бесплатно на вопросы отвечаете? — спросил я.

Старик подумал и ответил:

— Рубль.

— Хорошо, получите рубль. Сколько надо держать голубя взаперти, чтобы он привык?

— Нет, — старик придвинулся ко мне. — Неправильно. Не держать, а развлекать, завораживать... Простая вещь, сам испытал. Положите на полочку, на видном месте, зеленые и красные стекляшки, чтоб он их видел, чтоб лучик солнышка на стекляшки падал. Для него это как телевизор для человека и как музыка... Неделю посмотрит и никуда больше не улетит.

— Благодарю вас, — сказал я и вручил старику рубль. — Значит неделю?

— Неделю.

— А если две?

— Еще лучше, — хитро улыбнулся старик.

Это был именно тот голубь, о котором мы мечтали. Хвост и спинка голубоватой белизны, червонное золото широких крыльев. Нос и лапки красные, как у чайки. Вокруг глаз двойные колечки синего и зеленого цвета. Шейка гладкая, с тремя красными бусинками над зобиком. Одним словом, как сказал старик, маркизет. Едва отойдя от старика, мы с Серым решили, что так и будем звать нашего голубя — Маркизет.

Чабанок, то и дело поглядывая на оттопыренную пазуху Серого, все вздыхал и прищелкивал языком, чесал лоб, и глаза его были грустными.

— Покажи мне твоего небритого, — сказал я.

Небритый стоял у закрытого киоска, привалившись к прилавку плечом. В зубах у него торчала погасшая папироса, он ежился от холода и пальцами левой руки придерживал белую грудку голубя, который выглядывал из рукава заляпанной белой и зеленой краской фуфайки. Должно быть, он не брился дня три или четыре, густая серая щетина топорщилась на подбородке и щеках, а над верхней губой выделялся валик прокуренных усов. Я подошел к нему, держа руки в карманах пальто и, глядя прямо в тусклые, с покрасневшими белками глаза, строго спросил:

— Запил? Опять?

Он выплюнул окурок и отстранился от киоска.

— Доиграешься ты у меня, — хмурил я брови. — Совсем потерял человеческий облик. Ну на кого ты похож? А ведь был парень как парень.

Глаза у небритого забегали. Он попытался спрятать голубя, втянув его в рукав, но я взял голубя за шейку и осторожно потянул к себе.

— А это что? Где берешь? Ведь у тебя не только голубятни, но, считай, и дома своего нет. Где? — повысил я голос.

Небритый выпустил голубя, и он оказался у меня в руке. Я прижал его к груди, чтобы он не хлопал крыльями, и сделал такое свирепое лицо, какого никогда, пожалуй, не делал.