Маленькие приключения

Вдругъ я слышу — внизу, въ конюшн возится и насвистываетъ работникъ; эти признаки жизни подйствовали на меня ободряюще, я поднялся. Тогда человкъ началъ постепенно удаляться, онъ не шелъ, онъ скользилъ по могиламъ, указывая все впередъ. Я вошелъ въ ворота. Онъ манилъ меня дальше. Я сдлалъ еще нсколько шаговъ и остановился; больше я не могъ. Трясущимися руками вынулъ я блый зубъ изъ платка и изо всей силы бросилъ его на кладбище. Въ этотъ моментъ желзный флюгеръ повернулся и пронзительный визгъ его проникъ мн до мозга костей. Я бросился къ воротамъ, съ холма, домой. Когда я пришелъ въ кухню, мн сказали, я былъ бле снга.

Много лтъ прошло съ тхъ поръ, но я помню каждый пустякъ. Я вижу себя на колняхъ передъ входомъ на кладбище, вижу рыжебородаго человка.

Возрастъ его опредлить я не могу. Ему могло быть и двадцать, и сорокъ лтъ. Тогда я видлъ его не въ послдній разъ, потомъ я еще думалъ объ этомъ вопрос; и все-таки не знаю, что сказать о его возраст.

Иногда по вечерамъ, и ночью, человкъ приходилъ опять. Онъ являлся, смялся своимъ широко раскрытымъ ртомъ, въ которомъ недоставало зуба, и пропадалъ. Выпалъ снгъ, и я не могъ итти на кладбище и закопать его въ землю. Въ теченіе всей зимы человкъ показывался, но все рже и рже, съ большими промежутками. Мой ужасъ къ нему проходилъ, но все же жизнь мою онъ длалъ очень несчастной, несчастной безгранично. Иногда съ радостью думалъ я, что мое мученіе кончится, если я брошусь въ Глимму. Пришла весна, и человкъ пропалъ совсмъ.

Совсмъ? Нтъ, не совсмъ, но на цлое лто. Только разъ онъ показался, потомъ пропалъ надолго.

Черезъ три года, посл первой встрчи съ нимъ, я ухалъ съ свера и годъ отсутствовалъ. Вернувшись, конфирмировался, сталъ взрослымъ, какъ мн казалось. Я жилъ теперь въ дом отца и матери, а не у дяди въ пасторат.

Разъ вечеромъ, осенью, засыпая, я почувствовалъ холодную руку на своемъ виск. Я открылъ глаза, — передо мной стоялъ человкъ. Онъ слъ на постель и сталъ смотрть на меня. Въ комнат я былъ не одинъ, со мной спали дв; сестры; несмотря на это, я не крикнулъ. Почувствовавъ холодное прикосновеніе, я отмахнулся рукой и сказалъ: «Убирайся». Сестры спросили со своихъ кроватей, съ кмъ я говорю.

Посидвъ нкоторое время спокойно, онъ началъ раскачиваться. Потомъ началъ все больше и больше расти и доросъ почти до потолка, дальше расти было некуда; тогда онъ поднялся, неслышными шагами прошелъ черезъ всю комнату и пропалъ въ печк. Я все время провожалъ его глазами. Въ первый разъ подошелъ онъ ко мн такъ близко; я смотрлъ ему прямо въ лицо. Взглядъ его былъ потухшій, онъ смотрлъ въ мою сторону, но какъ будто мимо, смотрлъ черезъ меня въ другой міръ. Я замтилъ, что у него срые глаза. Лицо было неподвижно, и онъ не смялся. Когда я оттолкнулъ его руку и сказалъ: «Уходи вонъ!» онъ медленно отвелъ ее. Въ продолженіе тхъ минутъ, когда онъ сидлъ на моей постели, онъ ни разу не моргнулъ.

Нсколько мсяцевъ позже, когда наступила уже зима и я ухалъ опять изъ дому, я поселился у одного купца В., въ контор котораго служилъ. Здсь встртилъ я моего человка въ послдній разъ.

Я вхожу разъ вечеромъ въ свою комнату, зажигаю лампу и начинаю раздваться; какъ всегда, выставляю свои сапоги прислуг, отворяю дверь.

Вотъ онъ, стоитъ въ коридор; прямо передо мной, рыжебородый человкъ. Я знаю, въ сосдней комнат люди, поэтому я и не трушу. Я бормочу: «Опять ты тутъ!» Человкъ раскрываетъ свой огромный ротъ и хохочетъ. Но меня это больше не пугало, я былъ на этотъ разъ внимательнй — зубъ былъ на своемъ мст.

Можетъ-быть, его кто-нибудь закопалъ въ землю, или онъ за эти годы искрошился, превратился въ пилъ и смшался съ землей, откуда былъ взятъ. Одинъ Богъ знаетъ это.

Человкъ опять закрылъ ротъ, повернулся и пошелъ съ лстницы, гд исчезъ безслдно.

Съ тхъ поръ я его никогда не видалъ, и теперь прошло уже много лтъ.

Этотъ человкъ, этотъ рыжебородый посланецъ изъ страны смерти, внесъ много мрака въ мое дтство, причинилъ мн много вреда. Я не разъ галлюцинировалъ, не разъ сталкивался съ неизъяснимымъ, но ничто меня такъ не поражало, какъ это.

И все-таки онъ мн не причинилъ особеннаго вреда, — эта мысль часто приходитъ мн въ голову. Онъ первый научилъ меня скрежетать зубами и владть собой. Въ жизни мн много разъ пришлось примнять его уроки.

4. ВЪ ПРЕРІИ

Цлое лто 1887 г. работалъ я въ одномъ изъ хуторовъ Дальрумиля, на огромной ферм въ долин Красной рки въ Америк. Кром меня, было тамъ двое другихъ норвежцевъ, одинъ шведъ, Десять-двнадцать ирландцевъ и одинъ американецъ. Насъ было около двадцати человкъ въ нашей партіи, — ничтожная горсть въ сравненіи съ сотнями рабочихъ всей фермы.

Желто-зеленая, неизмримая, какъ море, растилась прерія. Ни одного дома не было видно, кром нашихъ собственныхъ конюшенъ и навсовъ для ночлега посреди преріи. Ни дерева, ни куста, — пшеница и луга, пшеница и луга, — насколько хватаетъ взоръ. Цвтовъ нтъ, только среди пшеницы желтыя мутовки дикой горчицы, единственнаго цвтка преріи. Съ этимъ растеніемъ мы боролись, вырывали его съ корнемъ, высушивали, возили домой и сжигали.

Пшеница ходитъ волнами подъ втромъ. ни птицъ, никакого признака жизни, единственное, что мы слышали, — вчное стрекотаніе милліоновъ кузнечиковъ — единственная пснь преріи.

Мы стремились въ тнь. Когда намъ привозили обдъ, мы ложились на землю подъ лошадь, чтобы хоть немного быть въ тни, пока глотаешь обдъ. Солнце жгло невыносимо, мы были въ шляпахъ, рубашкахъ, штанахъ и башмакахъ, — вотъ и все, легче нельзя было, насъ бы обожгло. Напримръ, если во время работы прорвешь дыру въ рубашк, сейчасъ же вскакиваетъ волдырь.

Во время жатвы пшеницы работали мы по шестнадцати часовъ въ сутки. Десять жатвенныхъ машинъ здили каждый день на полъ-акр. Сжавши одинъ четырехугольникъ, перезжали на другой, сжинали и его.

И дальше, все дальше, а въ это время десять человкъ идетъ за нами, вяжетъ снопы.

Сверху, сидя на лошади, съ револьверомъ въ рукахъ, слдитъ за ними смотритель — ничто отъ него не укроется. Каждый день загонялъ онъ двухъ лошадей. Случится гд-нибудь несчастіе, сломается, напримръ, машина, — онъ тутъ какъ тутъ, исправитъ или отошлетъ. Часто дорога, была дальняя, но все же, если онъ замчалъ гд-нибудь безпорядокъ, сейчасъ же являлся, а если не было ни какого дла, то весь день объзжалъ кругомъ густую пшеницу, и лошадь взмыливалась отъ пота.

Въ сентябр и октябр дни были невыносимо жарки, а ночи холодны. Мы просто замерзали. И потомъ, мы часто не досыпали; насъ будили въ три часа утра, когда еще не разсвтало. Пока мы задавали кормъ лошадямъ, ли сами, совершали длинный путь до мста работы, начинало разсвтать, и работа закипала. Мы зажигали копну сна, чтобы растопитъ масло для смазки машинъ, да; къ тому же грлись немного и сами. Но, конечно, продолжалось это недолго, намъ нужно было къ машинамъ.

Праздниковъ мы не соблюдали. Воскресенье было какъ понедльникъ. Но во время дождя мы не могли работать и тогда лежали въ сара. Играли въ «Казино», болтали и спали. Былъ у насъ ирландецъ, вначал онъ казался мн очень страннымъ; одинъ Богъ зналъ, что онъ такое въ конц-концевъ. Во время дождя онъ лежалъ и читалъ романы, которые привезъ съ собой. Это былъ высокій, красивый малый, лтъ тридцати шести, говорилъ онъ очень громкимъ голосомъ, зналъ и нмецкій языкъ. Этотъ человкъ пришелъ въ шелковой рубашк на ферму и вызжалъ въ ней все время на работу. Когда одна изнашивалась, онъ надвалъ другую. Онъ не былъ дльнымъ работникомъ, у него не было «ухватки» на работу, но это былъ удивительный человкъ.