Маленькие приключения

Я ршилъ, что не позволю этимъ людямъ унижать мое достоинство; они, вдь, совершенно необразованы.

Рядомъ со мной занималъ комнату одинъ господинъ. Онъ говорилъ на невозможностъ шведско-норвежскомъ язык, и хозяйка называла его «господинъ директоръ». Когда этотъ субъектъ съ важностью входилъ къ намъ, онъ обращалъ на себя общее вниманіе, между прочимъ, тмъ, что всегда смахивалъ носовымъ платкомъ пыль со стула, прежде чмъ ссть.

Это былъ свтскій человкъ съ барскими замашками; когда онъ спрашивалъ бутербротъ, до каждый разъ требовалъ свжаго хлба съ самымъ лучшимъ масломъ.

— Вы — тотъ, кто хочетъ прочесть лекцію? — спросилъ онъ меня.

— Да, это онъ! — отвтила хозяйка.

— Плохое предпріятіе, — продолжалъ господинъ директоръ, обращаясь ко мн.

— Вы не длаете объявленій! Разв вы не видали, какъ я длаю объявленія?

Теверь выяснилось, кто такой господинъ директоръ: антиспиритъ, человкъ съ обезьянами и дикими зврьми.

— Я заготовляю огромнйшія афиши, — продолжалъ онъ. — Я расклеиваю ихъ на каждомъ перекрестк, всюду, гд только можно, самыми крупными буквами. Разв вы не видали ихъ? Тамъ же и изображенія животныхъ.

— Моя лекція касается изящной литературы, — возразилъ я. — Такъ-сказать, искусства духовнаго.

— Плевать мн на это! — сказалъ онъ и продолжалъ безцеремонно:

— Другое дло, если бы вы согласились поступить ко мн на службу. Мн нуженъ человкъ, чтобы называть по именамъ животныхъ, я хотлъ бы взять не здшняго, чтобы его не знали. Выходитъ такой, кого знаютъ, — публика кричитъ: «А, это Петерсенъ! Что онъ тамъ понимаетъ въ тропическихъ животныхъ!»

Молча, съ презрніемъ, я повернулся къ нему спиной. Отвчать я считалъ ниже своего достоинства.

— Подумайте о томъ, что я говорю, — сказалъ господинъ директоръ. — Подумайте объ этомъ. Я плачу по пяти кронъ за вечеръ.

Тогда, не говоря ни слова, я всталъ со стула и вышелъ изъ комнаты. Я находилъ, что это единственное, что мн оставалось сдлать.

Очевидно, господинъ директоръ боится конкуренціи, я соберу всю публику Драммена; онъ хотлъ вступитъ со мной въ сдлку, подкупить меня. Никогда! сказалъ я себ; никогда не заставятъ меня измнитъ моимъ духовнымъ стремленіямъ! Мой духъ возвышенъ.

* * *

Прошелъ день, наступилъ вечеръ. Я тщательно вычистилъ платье, надлъ чистую сорочку и отправился въ павильонъ. Было шесть часовъ. Я очень добросовстно изучилъ свою лекцію, голова моя была полна высокихъ и прекрасныхъ словъ, которыя и готовился произносить; въ душ я переживалъ уже блестящій успхъ, можетъ-бытъ даже застучитъ телеграфъ — сообщитъ о моей побд.

Шелъ дождь. Погода была не совсмъ благопріятна, но публику, интересующуюся литературой, не задержитъ какой-то тамъ дождь. На улиц мн встрчались прохожіе, пара за парой, по-двое подъ однимъ зонтомъ. Правда, меня удивляло, что они шли по тому направленію, куда я, — не къ павильону въ парк. Куда же это они, однако? Ну да это низшіе слои населенія — чернь, это они въ рабочій союзъ къ обезьянамъ.

Кассиръ былъ на своемъ посту.

— Есть тамъ уже кто-нибудь? — спросилъ я.

— Нтъ еще, — отвчалъ онъ. — Но до начала еще добрыхъ полчаса.

Я прошелъ въ залъ, — громадное помщеніе, гд мои шаги отдавались, какъ лошадиный топотъ. Боже милостивый, если бы теперь все тутъ было сплошь заполнено, ряды головъ — мужчины, дамы, ждутъ только лектора! Ни души!

Я ждалъ долгіе полчаса: никого.

Я вышелъ къ кассиру и спросилъ его мнніе. Онъ отвтилъ уклончиво, однако, ободрялъ меня. Погода сегодня вечеромъ неблагопріятна для лекціи; въ такой сильный дождь никто не выйдетъ изъ дому.

— Впрочемъ, — сказалъ онъ, — на многихъ можно разсчитывать и теперь еще, въ послднія минуты.

И мы ждали.

Наконецъ, пришелъ одинъ человкъ — промокшій, второпяхъ; онъ взялъ билетъ за полкроны и прошелъ въ зал.

— Теперь только они начинаютъ собираться, — сказалъ кассиръ и покачалъ головой. — Проклятая привычка у людей — всмъ сразу являться въ послдній моментъ.

Мы ждали. Никого больше. Наконецъ, единственный мой слушатель вышелъ изъ залы и сказалъ:

— Собачья погода!..

Это былъ адвокатъ Карлсенъ. Я сгорлъ отъ стыда. Лучше бы мн провалиться сквозь землю.

— Боюсь, сегодня никто не придетъ, — сказалъ онъ:- льетъ, какъ изъ ведра. — Онъ замтилъ, до чего я упалъ духомъ, и прибавилъ:

— Да, я смотрлъ на барометръ, онъ упалъ ужъ очень сильно! Поэтому я и совтовалъ вамъ не читать.

Кассиръ все еще подбодрялъ меня:

— Подождемъ еще полчаса, — говорилъ онъ, — неужели же не подойдетъ еще двадцать-тридцать человкъ?

— Думаю — нтъ, — сказалъ адвокатъ и надлъ свое непромокаемое пальто. — При этомъ, — прибавилъ онъ, обращаясь ко мн,- вы, конечно, не выручите даже за помщеніе.

Онъ взялъ шляпу, поклонился и вышелъ.

Мы съ кассиромъ прождали еще полчаса, толковали о положеніи длъ. Положеніе было безнадежно, я былъ уничтоженъ. Кром того, адвокатъ ядовито оставилъ свою полукрону, которую долженъ былъ бы взять.

Я хотлъ догнать его и отдать деньги, но кассиръ удержалъ меня.

— Тогда уже я возьму эти полкроны, — сказалъ онъ. — вамъ останется доплатить тоже половину.

Но я далъ ему еще крону. Онъ добросовстно оставался на своемъ посту, и я желалъ выказать ему свою признательность. Онъ поблагодарилъ отъ чистаго сердца и на прощанье протянулъ руку.

Какъ избитый, шелъ я домой. Разочарованіе и стыдъ угнетали меня, я безцльно бродилъ по улицамъ — мн было все равно, гд я. Ужасне всего было то, что мн не на что было вернуться въ Христіанію.

Дождь все еще лилъ.

Я подошелъ къ огромному дому; съ улицы увидлъ я освщенную кассу, гд продавали билеты. Это былъ рабочій союзъ, время отъ времени подходилъ кто-нибудь изъ запоздавшихъ, бралъ билетъ у оконца кассы и исчезалъ за большими дверями въ залъ. Я спросилъ кассира, много ли тамъ народу. Почти вс билеты проданы.

Подлый директоръ разбилъ меня наголову.

Тогда я пробрался назадъ въ свой подвалъ. Я ничего не лъ и не пилъ; молча легъ спать.

Ночью постучали ко мн въ дверь и вошелъ какой-то человкъ. Въ рук у него была свчка. Это былъ господинъ директоръ.

— Ну, какъ ваша лекція? — спросилъ онъ.

Въ другое время я выбросилъ бы его за дверь, но сейчасъ былъ слишкомъ пораженъ его безцеремонностью, и отвтилъ, что отмнилъ лекцію.

Онъ посмивается. Я объясняю:

— Въ такую погоду невозможно читать объ изящной литератур. Онъ самъ долженъ бы понятъ!