Маленькие приключения

— Звали его Эвансъ.

Про норвежцевъ нечего говорить, одинъ изъ нихъ удралъ, не могъ вынести рабства — другой выдержалъ, онъ былъ изъ Фальдерса.

У молотилокъ мы старались становиться какъ можно дальше отъ паровой машины: пыль, мякина и песокъ падали, какъ снжные хлопья, и летли изо всхъ отверстій и лопастей машины. Два дня я былъ въ самомъ пекл, я попросилъ надсмотрщика дать мн другое мсто, что онъ и сдлалъ. Онъ далъ мн отличное мсто въ пол при нагрузк возовъ. Онъ никогда не забывалъ, что я ему сдлалъ вначал.

Вотъ какъ это было:

У меня была форменная куртка съ блестящими пуговицами съ того еще времени, какъ я служилъ въ Чикаго на Конно-желзной дорог. Эта куртка съ прекрасными пуговицами очень нравилась смотрителю; онъ любилъ наряды, какъ настоящій ребенокъ, а здсь, въ преріи, ихъ не было. Я ему сказалъ разъ, что онъ легко можетъ получить куртку; онъ мн хотлъ заплатить за нее, я долженъ только сказать, что я за нее хочу. Но когда я подарилъ ее ему, онъ объявилъ, что вчно будетъ мн благодаренъ. Когда кончилась жатва и онъ увидалъ, что у меня нтъ куртки, онъ мн подарилъ другую хорошую куртку. Разъ, когда я былъ при нагрузк пшеницы, со мной произошелъ эпизодъ.

Съ возомъ пришелъ шведъ. Онъ былъ въ высокихъ сапогахъ, штаны были запрятаны въ голенища. Мы идемъ нагружать. Онъ работалъ, какъ волъ, и я просто не зналъ, какъ мн его придержать. Онъ все наддавалъ; наконецъ, это меня стало сердить, тогда и я началъ работать изо всхъ силъ.

Каждая копна состояла изъ восьми сноповъ, и обыкновенно мы брали одинъ пшеничный снопъ на вилы и подавали на возъ, теперь я бралъ четыре. Я затоплялъ шведа снопами, прямо-таки засыпалъ. Въ одномъ изъ тяжелыхъ сноповъ, которые я подавалъ шведу, оказалась змя. Она проскользнула ему въ сапожное голенище. Я ничего не предполагалъ, вдругъ слышу ужасный крикъ, и, вижу, шведъ соскакиваетъ съ воза, змя съ темными пятнами свшивается у него изъ голенища. Положимъ, она его не укусила, а выпала изъ сапога и моментально исчезла въ жнив. Мы оба гнались за ней съ вилами, но не могли нагнать. Оба мула, запряженные въ возъ, дрожали всмъ тломъ.

До сихъ поръ слышу я крикъ шведа и вижу его въ воздух, когда онъ прыгаетъ съ воза. Мы сговорились на будущее время — онъ не будетъ такъ усердствовать, а я буду подавать по одному снопу.

Потомъ мы пахали и сяли, косили и свозили сно, косили, молотили пшеницу, наконецъ, мы свободы и получаемъ расчетъ. Съ легкимъ сердцемъ, съ деньгами въ карман, отправились мы, двадцать здоровыхъ молодцовъ, въ ближайшій городъ преріи, чтобы по желзной дорог хать на востокъ. Смотритель похалъ насъ провожать, ему хотлось распить съ нами на прощанье стаканчикъ-другой; на немъ была куртка съ блестящими пуговицами.

Кто не присутствовалъ при разставаніи рабочихъ въ преріи, тотъ врядъ ли иметъ понятіе, какъ пьютъ при этомъ. Каждый ставитъ «кругъ», значитъ, на каждаго приходится по двадцати стакановъ. Можетъ-быть, вы думаете, что этимъ и заканчивается?.. Жестоко ошибаетесь, между нами есть, ей-Богу, джентльмены, они на нашу долю предлагаютъ по пяти круговъ. И помилуй Богъ, если хозяинъ сдлалъ бы попытку протестовать противъ излишества. Его бы сейчасъ же выгнали изъ собственнаго кабачка.

Такая банда сельско-хозяйственныхъ рабочихъ разноситъ все, что ей попадется по дорог, она уже при пятомъ круг хозяйничаетъ въ городк, уже съ этого момента она правитъ имъ безъ всякаго сопротивленія.

Мстная полиція превосходна, она дйствуетъ заодно съ бандой, вмст пьетъ съ ней. И по крайней мр два дня и дв ночи пьютъ, дерутся, кричатъ и играютъ.

Мы, рабочіе, становимся другъ съ другомъ необыкновенно любезны. Лтомъ между нами любви особенной не было; теперь же, при разставаніи, вражда забывалась. Чмъ больше мы пили, тмъ добре становились; мы угощались до тхъ поръ, пока не теряли сознанія, тогда приходилось тащить другъ друга на рукахъ. Поваръ, старый, горбатый человкъ съ бабьимъ голосомъ и безъ бороды, уврялъ меня, икая, что онъ — норвежецъ, какъ и я, а причина, почему онъ раньше не сообщилъ мн объ этомъ, — общая нелюбовь янки къ норвежцамъ. Онъ часто во время обда слышалъ, какъ я и Фальдерселъ говорили о немъ и понималъ каждое слово, теперь же все забыто, прощено, — мы добрые малые. Да, онъ потомокъ смлыхъ сыновей Старой Норвегіи и родился онъ 22 іюля 1845 года въ Іов. И поэтому станемъ друзьями и partners; пока говоримъ по-норвежски. Мы обнялись съ поваромъ. Никогда наша дружба не кончится. Вс рабочіе обнимались, взялись за руки — руки у насъ были жесткія — и въ восторг закружились хороводомъ.

Обыкновенно, мы спрашивали другъ у друга: «Чего ты хочешь еще выпить? Здсь нтъ ничего порядочнаго для тебя!» И затмъ опятъ шли въ кабачокъ раздобыть чего-нибудь получше. Мы снимали съ полокъ бутылки съ дорогими этикетками, он стояли тамъ для украшенія, а мы распивали все это въ дружеской компаніи и платили до смшного дорого

Эвансъ пристрастился ставить круги. Его послдняя шелковая рубашка выглядывала теперь печально; свтлыя краски выгорли отъ солнца и вылиняли отъ дождя, рукава лоснились. Самъ же Эвансъ загордился и съ важностью заказывалъ кругъ за кругомъ. Онъ сталъ хозяиномъ кабачка, — всего свта. Мы, остальные обыкновенно платили круглую сумму въ три доллара, за кругъ, Эвансъ же спрашивалъ коротко и ясно, нельзя ли составить разные круги по шести долларовъ. Потому что, говоритъ онъ, онъ находитъ, что въ этомъ дрянномъ сара нтъ ничего хорошаго для такихъ господъ, какіе у него теперь. Тогда мы должны были браться за чудесныя бутылочки, тамъ наверху, брать достаточно дорогой товаръ.

Необыкновенно любезно приглашалъ онъ и ни на зиму въ лса Висконсина рубить дрова. Пока у него не будетъ нсколько новыхъ рубашекъ, пары панталонъ, дюжины романовъ, до тхъ поръ онъ поработаетъ въ лсахъ, говорилъ онъ. Останется тамъ до весны, а когда наступитъ весна, потащится куда-нибудь въ прерію. Въ этомъ его жизнь. Двнадцать лтъ провелъ онъ между преріей и лсомъ и такъ привыкъ, что и говоритъ объ этомъ нечего.

Когда же я спросилъ, почему онъ избралъ эту дорогу, онъ отвтилъ не такъ, какъ обыкновенно пьяные — длинно и мрачно — онъ сказалъ въ двухъ словахъ:

— Обстоятельства.

— Какъ такъ? — спросилъ я.

— Обстоятельства, — повторилъ онъ. Сказать откровенне онъ не пожелалъ.

Позже я видлъ его въ сосдней комнат кабачка, тамъ играли въ кости. Эвансъ проигрывалъ.

Онъ былъ достаточно-таки пьянъ и денегъ не считалъ. Когда я вышелъ, онъ показалъ мн нсколько золотыхъ и сказалъ:

— У меня есть еще деньги! Посмотри! — нкоторые совтовали ему прекратилъ игру; одинъ его землякъ, ирландецъ О'Бріенъ, говорилъ, — лучше бы ему приберечь золото для желзной дороги. Эвансъ обидлся.

— Нтъ, деньгами на дорогу ссудишь меня ты, — сказалъ онъ. О'Бріенъ коротко отказалъ и вышелъ изъ комнаты.

Эванса это обидло. Онъ поставилъ сразу вс деньги и проигралъ. Онъ отнесся къ этому спокойно. Онъ закурилъ сигару и, ухмыляясь, сказалъ:

— Не хочешь ли ссудить меня деньгами на дорогу? — Я былъ еще въ туман отъ послдней выпивки, — мы пили изъ тхъ бутылокъ, наверху, — я разстегнулъ куртку и передалъ Эвансу бумажникъ со всмъ, что тамъ было.

Сдлалъ это я для того, чтобъ доказать, насколько охотно я ему врю и предоставляю взять сколько нужно. Онъ глядлъ то на меня, то на кошелекъ. Лицо его странно мнялось. Онъ открылъ бумажникъ и увидлъ тамъ вс мои деньги. Когда онъ опять повернулъ ко мн голову, я ему кивнулъ.

Этого кивка онъ не понялъ. Онъ думалъ, что ему предоставляю все.

— Спасибо, — сказалъ онъ.

И къ ужасу моему онъ садится съ моими деньгами и начинаетъ снова играть.

Сначала мн хотлось его остановить, но я воздержался. «Пустъ сперва издержитъ свои дорожныя деньги, думалъ я; когда же начнетъ много проигрывать, я у него отберу остатокъ».

Эвансъ, однако, много не проигралъ. Онъ вдругъ отрезвлъ и началъ ставить обдумано и быстро. Я выказалъ ему довріе передъ столькими товарищами, — это его ободрило, Молчаливо и величественно сидлъ онъ на ящик отъ виски, который служилъ ему стуломъ, онъ ставилъ, а выигрышъ бралъ себ.