Малина

(Господин Мюльбауэр делает мне знак. Новая помеха — ему надо заменить пленку.)

… Ладно, если хотите, я буду выражаться яснее и сразу перейду к делу, я бы только хотела еще сказать: существуют известные предостережения, вы их знаете, ибо справедливость так гнетуще близка, и сказанное вовсе не исключает, что справедливость — это не что иное, как потребность в недостижимом совершенстве, вот почему она все же столь гнетуща и столь близка, однако по этой причине мы называем ее несправедливостью. Кроме того, для меня всегда мучительно проходить по Музеумштрассе, мимо Дворца правосудия, или случайно оказаться поблизости от Парламента, где-нибудь на Райхсратштрассе, откуда этот Дворец невозможно не видеть, подумайте только о слове «дворец» в сочетании с правосудием — это сочетание настораживает, там поистине не может вершиться неправый суд, а уж правый — и того меньше! В развитии человека ничто не проходит бесследно, и этот ежедневный пожар во Дворце правосудия…

(Шепот господина Мюльбауэра: в 1927 году, 15 июля 1927 года!)

Ежедневный пожар в таком таинственном Дворце с его колоссальными статуями, с его колоссальными процессами и провозглашениями, которые люди называют приговорами! Это ежедневное горение…

(Господин Мюльбауэр выключает магнитофон и спрашивает, можно ли ему стереть последний кусок, он говорит «стереть» и тут же стирает.)

… Какие переживания повлияли?.. Что произвело на меня наиболее сильное впечатление? Однажды у меня возникло жуткое чувство от того, что я родилась аккурат на геосинклинали, я мало что в этом смыслю, но ведь геотропизм должен быть неизбежным и для человека, он же весьма способствует переориентации…

(Состояние оторопелости у господина Мюльбауэра. Он торопливо машет рукой.)

3-й вопрос:………………………………………………………?

Ответ: Что я насчет молодежи? Ничего, право, ничего, во всяком случае, до сих пор я совершенно об этом не думала, очень вас прошу, не судите меня строго за то, что большинство вопросов, которые вы мне задаете, вообще, многие вопросы, с которыми ко мне обращаются, я еще никогда перед собой не ставила. Нынешняя молодежь? Но ведь в таком случае я должна бы подумать и о нынешних стариках, и о людях, которые сегодня уже не молоды, но еще не стары, а ведь так трудно представить себе эти сферы жизни, эти специальные области, эти предметы — молодость и старость. Абстрактные понятия, знаете ли, должно быть не самая сильная моя сторона, мне тогда сразу видятся целые людские скопища, например, дети на детских площадках, признаюсь, скопище детей представляется мне чем-то особенно ужасным, и мне совершенно непонятно, как дети могут находиться среди такой массы детей. Дети, замешавшиеся среди взрослых, это еще куда ни шло, а в школе вы когда-нибудь бывали? Ни один ребенок, если только он не слабоумный или не безнадежно испорченный, — однако в большинстве они именно такие, — не захочет жить в толпе детей, испытывая те же трудности, что и другие дети, и разделять с ними что-либо, кроме некоторых детских болезней, скажем, свое развитие. Зрелище всякого большого скопления детей уже потому вселяет тревогу…

(Господин Мюльбауэр машет обеими руками. Машет явно неодобрительно.)

4-й вопрос:………………………………………………………?

Ответ: Мое любимое — что? Любимое занятие, верно, верно, вы так и сказали. Я не бываю занята, никогда. Любое занятие только отвлекло бы меня, я потеряла бы возможность какого бы то ни было обзора, созерцания, я совершенно не способна заниматься делами среди кипящей вокруг деловитости. Вы, конечно, тоже видите эту бредовую деловитость во всем мире и производимый ею адский шум. Я бы запретила всякие дела, если б могла, но я могу запретить их только себе самой, правда, сильных искушений у меня и не было, я не считаю это своей заслугой, подобные искушения мне совершенно непонятны, я не хочу изображать себя лучше, чем я есть, мне ведомы искушения, в которых я не осмелюсь признаться, ведь каждый человек подвержен тягчайшим искушениям, он поддается им, безнадежно пытается их побороть — нет, пожалуйста, только не в присутствии… Я предпочла бы этого не говорить. Мои любимые — как вы сказали? Ландшафты, животные, растения? Любимые книги, музыка, архитектурные стили, живопись? У меня нет любимых животных, любимых москитов, любимых жуков, любимых червей, при всем желании я не могу вам сказать, каких я предпочитаю птиц, рыб или хищных зверей, мне трудно дается даже более элементарный выбор между органическим и неорганическим миром.

(Господин Мюльбауэр одобрительно указывает мне на Фрэнсис, — она неслышно вошла в комнату, зевает, потягивается, а потом одним прыжком вскакивает на стол. Господину Мюльбауэру надо вставить новую пленку. Недолгая беседа с господином Мюльбауэром, который не знал, что я держу кошек, «вы могли бы так мило рассказать о ваших кошках, — с упреком говорит господин Мюльбауэр, — кошки придали бы разговору личный оттенок!» — Я смотрю на часы и нервно говорю: кошки — это же просто случайность, здесь, в городе, я их держать не смогу, о кошках не может быть и речи, во всяком случае, об этих кошках, а теперь в комнату входит еще и Троллоп, и в ярости я выгоняю обоих. Магнитофон работает.)

4-й вопрос:………………………………..? (Вторично.)

Ответ: Книги? Да, читаю я много, я всегда много читала. Нет, я не знаю, понимаем ли мы друг друга. Охотнее всего я читаю на полу или на кровати, почти все — лежа, нет, дело тут не столько в книгах, сколько в самом чтении, в том, что напечатано черным по белому, в буквах, слогах, строчках, в этих нечеловеческих, запечатленных и закрепленных знаках, в этих отверделостях, в этом застывшем выражении воображаемого, исходящего от людей. Поверьте мне, выражать что-то — значит воображать, выражение рождается из нашего самообмана. Играет роль и перелистывание книги, гонка со страницы на страницу, бегство, соучастие в безрассудном загустевшем излиянии, да еще подлость какого-нибудь enjambement [24] , страхование жизни одной-единственной фразой, и перестраховка фраз жизнью. Чтение — это порок, способный вытеснить все другие пороки или, заняв их место, временами активно помогать людям жить, это распутство, изнуряющая мания. Нет, наркотиков я не принимаю, я принимаю книги, конечно, некоторым я отдаю предпочтение, многие оставляют меня равнодушной, кое-какие я принимаю только утром, другие — только ночью, есть книги, с которыми я не расстаюсь, расхаживаю с ними по квартире, таскаю их из гостиной на кухню, читаю стоя в коридоре, я не пользуюсь закладками, не шевелю губами при чтении, читать я научилась рано и очень хорошо, метод обучения я уже не припомню, вам стоило бы как-нибудь им поинтересоваться, в начальных школах у нас в провинции этот метод, по-видимому, действовал безотказно, по крайней мере в ту пору, когда я там училась читать. Да, я тоже обратила внимание, правда позднее, что в других странах люди читать не умеют, во всяком случае, читать быстро, ведь важен и темп чтения, а не только сосредоточенность, ну послушайте, кто сможет без отвращения жевать какое-нибудь простое или сложное предложение, пережевывать его глазами или тем более ртом; предложение, которое состоит только из подлежащего и сказуемого, должно заглатываться мгновенно, предложение со многими придаточными как раз поэтому должно восприниматься в головокружительном темпе, посредством незаметного слалома глазных яблок, ведь иначе оно читателю не дастся, а предложение должно «даваться». Я не смогла бы «продираться» сквозь книгу, это бы уже граничило с занятием. Бывают люди, скажу я вам, такие люди, — в области чтения встречаются удивительнейшие сюрпризы… У меня, во всяком случае, есть слабость к неграмотным, я даже здесь знаю одного человека, который не читает, не желает читать. Это состояние невинности понятнее тому, кто подвержен пороку чтения, — надо либо не читать совсем, либо уметь читать по-настоящему…

24

Термин поэтики — перенос фразы в стихах с одной строки на другую.

(Господин Мюльбауэр ненароком стер запись. Извинения с его стороны. Мне придется повторить всего несколько фраз.)

Да, я много читаю, но потрясением, памятным событием становится единственный взгляд, брошенный на какую-то страницу, воспоминание о пяти словах на странице 27, внизу слева: «Nous allons `a l'Esprit» [25] . Слова на каком-то плакате, фамилии на дверных табличках, названия книг, которые лежат нераспроданными в витрине книжного магазина, объявления в иллюстрированном журнале, прочитанные в приемной зубного врача, надпись на памятнике, надгробии, бросившаяся мне в глаза: «Здесь покоится». Имя, попавшееся в телефонной книге: Евсевий. Сейчас я перейду к делу… В прошлом году, например, я прочла: «Он был одет под Меншикова», не знаю почему, но я вмиг совершенно уверилась в том, что, кто бы ни был этот человек, он, судя по этой фразе, одет и должен быть одет «под Меншикова», и для меня было важно это узнать, из моей жизни этого уже не выкинуть. Из этого что-то получится. А переходя к делу, хочу сказать, что, сиди мы с вами денно и нощно, я все равно не смогла бы перечислить книги, которые произвели на меня особенно сильное впечатление, объяснить, почему произвели, какой страницей и на какой срок. Что остается в памяти? — спросите вы — но речь же совсем не об этом! Только некоторые фразы, некоторые выражения все время оживают в сознании, спустя годы заявляют о себе: У славы белых крыльев нет. Avec ma main brul'ee, j''ecris sur la nature du feu [26] . In fuoco Pamor mi mise, in fuoco d'amor mi mise [27] . To The Onlie Begetter [28] …

25

«Мы восходим к духу» (фр.). — Слова из поэмы в прозе Артюра Рембо «Дурная кровь» («Сезон в аду»).

26

Своей обожженной рукой я пишу о природе огня (фр.). — Слова из письма Постава Флобера Луизе Коле от 5–6 VII 1852 г.

27

Любовь меня ввергла в огонь, в пламя любви меня ввергла (ит.).

28

Единственному вдохновителю… — начало посвящения в первом издании сонетов Шекспира (1609 г.).

(Я машу руками и заливаюсь краской, господин Мюльбауэр должен сейчас же это стереть, это никого не касается, я говорила необдуманно, позволила себе увлечься, читатели газет в Вене все равно по-итальянски не понимают, а большинство не знает уже и французского, особенно молодежь, да это и не относится к делу. Господин Мюльбауэр хочет подумать, он не все понял, и хотя он уже два раза побывал в Америке, слово «Begetter» ему не встречалось.)

5-й вопрос:………………………………………………………?

Ответ: Раньше я могла жалеть только себя, я чувствовала себя здесь обделенной, как человек, лишенный наследства, позднее научилась жалеть людей в других местах. Вы заблуждаетесь, господин Мюльбауэр, я заодно с этим городом, он и его ничтожно малые окрестности оказались вне истории.

(Господин Мюльбауэр жутко испуган. Я, не смущаясь, продолжаю говорить.)

Можно бы также сказать, что здесь, в назидание остальному миру, из истории вытолкнули империю с ее интригами и тактикой, приукрашенной идеями. Мне очень нравится здесь жить, потому что человек гораздо сильнее пугается, когда смотрит на мир с этого места, где больше ничего не происходит, смотрит не самоуверенно, не самодовольно, ибо здесь не заповедный остров, здесь на каждом шагу упадок, сплошной упадок, и глазам представляется падение всех нынешних и завтрашних империй.

(Господин Мюльбауэр пугается все больше, я вспоминаю про «Винер нахтаусгабе», возможно, господин Мюльбауэр уже дрожит за свое место, пора мне немножко подумать и о господине Мюльбауэре.)

Я всегда охотнее говорю, как говорили в старину: «Австрийский дом», ибо для обозначения «страна» это было бы, на мой взгляд, нечто слишком большое, пространное, неудобное, страной я называю образования помельче. Когда я смотрю из окна вагона, то думаю: какая красивая страна. Когда приближается лето, мне хочется побывать на родной стороне, в Каринтии, или в Зальцкаммергуте. Видишь ведь, до чего доходят люди, живущие в настоящих странах, чем приходится им отягощать свою совесть, пусть даже каждый из них в отдельности мало причастен или совсем непричастен к позорным деяниям их крикливых, раздувшихся от величия стран и ничего не выигрывает от умножения их мощи и богатств. Жить вместе с другими в одном доме — это уже достаточно страшно. Но, дорогой господин Мюльбауэр, я же этого вовсе не говорила, в настоящую минуту речь у нас идет вовсе не о республике, которая дает ребенку его законное имя, кто здесь сказал хоть слово против малозаметной, маленькой, неопытной, ущемленной, но никого не ущемляющей республики? Не вы и не я, нет никаких оснований для беспокойства, успокойтесь, ультиматум Сербии истек давным-давно, он заставил пересмотреть всего несколько веков в существовании и без того уже ненадежного мира и способствовал его краху, все давно уже перешли к беспорядку дня нового мира. Ничто не ново под луной? Нет, этого бы я никогда не сказала, новое есть, есть, можете быть в этом уверены, вот только если смотреть отсюда, господин Мюльбауэр, где больше ничего не происходит, — да это и хорошо, — то надо окончательно стряхнуть с себя прошлое, не ваше и не мое прошлое, но кто нас об этом спрашивает! Надо избавиться от этого груза, ведь у других людей, в других странах, на это нет времени, они там работают, строят планы, делают дела, они засели в своих странах, эти поистине несовременные люди, ибо они безъязыкие, — те, что правят во все времена. Я открою вам страшную тайну. Язык — это наказание. Все вещи должны в него войти и в нем сойти на нет за свою вину и в меру своей вины.

(Признаки изнеможения у господина Мюльбауэра. Признаки изнеможения у меня.)

6-й вопрос:……………………………………………………..?

Ответ: Посредническая роль? Задача? Духовная миссия? А вы когда-нибудь выступали посредником? Это неблагодарная роль, и не надо больше никаких задач! И я не знаю, это миссионерство… Мы же видели, что из этого всюду вышло, я вас не понимаю, но у вас, конечно, более высокая точка зрения, а высокое, если оно вообще есть, находится очень высоко. Оно должно быть мучительно высоко, слишком высоко для того, чтобы кто-то мог осваивать эту высоту хотя бы час в разреженном воздухе, где уж тут осваивать ее вместе с другими, если к тому же пребываешь в глубочайшем унижении, ведь духовность, — не знаю, хотите ли вы еще меня слушать, ваше время ведь так ограничено и ваша колонка в газете тоже, — это бесконечное уничижение, приходится сходить вниз, а не всходить наверх или выходить на улицу к людям, это же просто позор, это недопустимо, и мне непонятно, как можно употреблять такие высокопарные выражения. Кому здесь по силам какая-либо задача, чего можно добиться с помощью миссии! Это невозможно себе представить, меня это прямо-таки угнетает. Но быть может, вы имели в виду управленческую деятельность или изучение архивов? Мы уже положили этому начало, занявшись дворцами, замками и музеями, наш некрополь обследован, снабжен этикетками, описан до мельчайших подробностей на эмалированных табличках. Раньше человек был не вполне уверен, который дворец Траутзонов, а который Строцци, где находится госпиталь Святой Троицы и какая за ним скрыта история, но теперь можно разобраться и без специальных познаний, да и без гида, а близких знакомых, которые нужны были раньше, чтобы получить доступ во дворец Пальфи или в Леопольдов корпус Хофбурга, теперь не требуется, пришлось расширить административные органы.