Малина

Малина: Бесконечное пространство?

Я: Конечно. Разве может это пространство не быть бесконечным?

Я должна прилечь на часок, из которого в конце концов получаются два, оттого что долгих разговоров с Малиной я не выдерживаю.

Малина: Ты обязательно должна как-нибудь навести у себя порядок, разобрать все эти пыльные, выцветшие бумаги и бумажонки, ведь со временем никто в них ничего не поймет.

Я: Что ты сказал? Что это значит? Никто и не должен в них что-нибудь понимать. У меня найдутся причины для того, чтобы все это больше и больше запутывать. Но если кто-нибудь и вправе взглянуть на эти «бумажонки», то это ты. Однако ты ничего в них не поймешь, дорогой мой, с годами для тебя станет полнейшей загадкой, что означает та или эта.

Малина: Но дай мне хотя бы попробовать.

Я: Тогда уясни себе, почему сверху опять оказался старый листок, я могла бы уже по формату бумаги — DIN-A4 [84] — определить, где я ее купила: в деревенской лавочке невдалеке от известного озера, а речь тут идет о тебе, о поездке в Нижнюю Австрию. Но читать все я тебе не дам, ты можешь взглянуть только на два слова, написанные сверху.

Малина: «Личины смерти».

Я: Но на следующем листке, DIN-A2, написанном двумя годами позже, значится: «Причины смерти». Что я хотела этим сказать? Возможно, это описка. Отчего она произошла, когда и где? А вот угадай, что я написала про тебя и про Атти Альтенвиля? Ни за что не угадаешь! Впереди вас тогда по извилистой дороге медленно поднимался в гору большой грузовик с бревнами, ты заметил, что плохо закрепленные бревна начали скатываться назад, ты увидел, как весь грузовик стал откатываться назад, прямо на вашу машину, и тогда, и тогда… Ну говори же!

84

DIN — Deutsche Industrienorm — германский промышленный стандарт, здесь — формат бумаги.

Малина: Как ты могла все это вообразить? Ты, наверно, была не в себе.

Я: Я и сама не знаю, но это вовсе не воображение, ведь вскоре за тем опять кое-что случилось, ты, Мартин и Атти пошли ночью поплавать в Вольфгангзее, ты заплыл дальше всех, и левую ногу тебе свело судорогой, и тогда, и тогда… Ты что-нибудь еще об этом знаешь?

Малина: Как ты могла об этом проведать, просто невероятно, что тебе это стало известно, тебя ведь там не было.

Я: Пусть меня там и не было, но ты все-таки отчасти признаешь, что я могла там быть, даже если меня там и не было. А история с розеткой? Почему тогда, ночью, ты не захотел у себя в комнате вставить вилку в розетку, почему сидел в темноте, что такое случилось вдруг со всеми выключателями, отчего тебе пришлось так часто оставаться в темноте?

Малина: Я часто оставался в темноте. В ярком свете тогда была ты.

Я: Нет, это я выдумала, просто так.

Малина: Однако это правда. Ну, и откуда ты это знаешь?

Я: Знать я этого не могу, так как же это может быть правдой?

Я не могу говорить дальше, — Малина берет два листка бумаги, комкает и бросает мне в лицо. Хотя бумажный комок не причиняет боли и сразу падает на пол, я его почему-то боюсь. Малина берет меня за плечи и встряхивает, он мог бы еще ударить меня кулаком в лицо, но этого он не сделает, ему и без того придется кое-что услышать. Но затем следует оплеуха, которая приводит меня в чувство, я опять сознаю, где я.

Я: (accelerando) Нет уж, я не засну.

Малина: Где это было? На подъездах к Штокерау?

Я: (crescendo) Перестань! В каком-то месте недалеко от Штокерау, не бей меня, пожалуйста, только не бей, это было под самым Корнойбургом, но перестань меня спрашивать. Ведь раздавили меня, а не тебя!

Я сижу, лицо у меня пылает, разгораясь все ярче, и прошу Малину подать мне пудреницу из сумочки. Наступаю на комки бумаги и отбрасываю их ногой, но Малина подбирает их и тщательно разглаживает. Не заглядывая в эти бумажки, он кладет их обратно в ящик. Мне надо в ванную, ведь пока у меня такой вид, мы не сможем выйти, надеюсь, фонаря под глазом не будет, на лице только красные пятна, а я хочу сейчас непременно пойти к «Трем гусарам», Малина мне обещал, ведь у Ивана нет времени. Малина считает, что страшного ничего нет, надо только нанести побольше тонального крема «под загар», вдобавок я слегка смазываю щеки fond de teint [85] , Малина прав, страшного ничего нет и по дороге, на свежем воздухе, все пройдет. Малина обещает мне спаржу под sauce Hollandaise [86] и еще снежки с шоколадом. В этот ужин я больше не верю. Пока я второй раз намазываю ресницы тушью, Малина спрашивает:

85

Увлажняющий крем (фр.).

86

Голландский соус (фр.).

— Откуда ты все знаешь?

Сегодня ему больше не следует меня спрашивать.

Я: (presto, prestissimo) Но я хочу спаржу под sauce Mousseline [87] и Cr`eme Caramel [88] . Я не ясновидящая. Просто я выстояла. Это я чуть было не утонула, а не ты. Я хочу не Cr`eme Caramel, а Cr^epes surprise [89] .

Ибо из подобных желаний в эти минуты, когда жизнь Малины начинает теснить мою, еще складывается жизнь.

87

Соус с взбитыми сливками (фр.).

88

Крем-карамель (фр.).

89

Блинчики «сюрприз» (фр.).

Малина: Что ты понимаешь под жизнью? По-моему, ты хочешь еще кому-то позвонить, или давай лучше пойдем к «Трем гусарам» втроем. Кого бы тебе хотелось позвать — Александра или Мартина, может, тогда тебе придет в голову, что ты понимаешь под жизнью.

Я: Да, если бы я еще что-нибудь под этим понимала… Ты прав, лучше позвать кого-нибудь третьего. Я надену старое черное платье с новым поясом.

Малина: Накинь еще шарф, ты знаешь какой. Сделай мне такое одолжение, раз уж ты никогда не надеваешь платье в полоску. Почему ты его никогда не надеваешь?

Я: Я еще разок его надену. Пожалуйста, не спрашивай меня сейчас. Я должна себя перебороть. Но вообще мне нравится жить только с тобой, с этим шарфом, который ты подарил мне в самом начале, и со всеми вещами, что последовали за ним. Жить — это значит читать страницу, которую прочел ты, или смотреть тебе через плечо, когда ты читаешь, читать вместе с тобой и не забывать ничего из прочитанного, как ничего не забываешь ты. Это значит также расхаживать в том пустом пространстве, в котором все уже нашло свое место — дорога к Глану и дороги вдоль Гайля, я разлеглась по всей Гории со своими тетрадями и опять заполняю их каракулями: «Кто знает, Зачем нам жизнь дана, найдет Как сладить с ней». Я переживаю вновь даже самые ранние свои времена с тобой, словно мы были вместе изначально, переживаю всегда заодно с нынешними, пассивно, ничего не затевая, ни к чему не взывая. Я просто позволяю себе жить. Пусть все возникает и воздействует на меня одновременно.

Малина: Что такое жизнь?

Я: То, чем невозможно жить.

Малина: Что это?

Я: (pi`u mosso, forte) Оставь меня в покое.

Малина: Что?

Я: (molto meno mosso) To, что ты и я можем сложить вместе, и есть жизнь. Тебе этого достаточно? «Оба» и так далее и тому подобное.

Малина: Я было подумал, что тебе не нравится прежде всего «Я».

Я: (soavemente) Разве тут есть противоречие?

Малина: Есть.

Я: (andante con grazia) Противоречия нет до тех пор, пока я тебя хочу. Не себя мне хочется, а тебя, и как ты это находишь?

Малина: Это было бы самым опасным твоим приключением. Но оно уже началось.

Я: (tempo) Да, верно, началось давно и давно было жизнью, (vivace) Знаешь, что я сейчас у себя заметила? Что кожа у меня не такая, как раньше, она просто стала другой, хоть я и не могу обнаружить ни одной новой морщины. Морщины все те же, они появились у меня еще в двадцать лет, только они становятся глубже, резче. Если это признак, то чего? В общем, известно, куда это ведет, — к концу. Но какими мы придем к концу? Под каким морщинистым лицом скроешься ты, скроюсь я? Не старение поражает меня, а та неизвестная, которая последует за прежней неизвестной. Какой я буду тогда? Я задаю себе этот вопрос, как с незапамятных времен человек спрашивал себя, что будет с ним после смерти, ставя всегда большой вопросительный знак, а он лишен смысла, потому что это невозможно себе представить. Рассуждая разумно, я тоже не могу ничего такого себе представить. Я знаю только, что я уже не такая, какой была раньше, ничуть не более известная мне самой и ни на йоту не ближе. Просто за мною следом всегда кралась неизвестная, оборачиваясь следующей неизвестной.

Малина: Не забудь, что у этой неизвестной сегодня еще что-то на уме, у нее еще кто-то на уме, возможно, она любит, кто знает, возможно, ненавидит, возможно, хочет еще раз кому-то позвонить.

Я: (senza pedale) Это тебя не касается, ибо не относится к делу.

Малина: Очень даже относится, так как весьма ускорит дело.

Я: Да, этого тебе бы хотелось, (piano) Увидеть еще одно поражение, (pianissimo) Еще и это.

Малина: Я же тебе сказал только, что это все ускорит. Ты себе больше не будешь нужна. Мне ты не будешь нужна тоже.