Малое небо
Шрифт:
– Мужчины воображают, что в доме все делается само собой, - добавила Дженифер Робинсон.
– Они уверены, что, когда уходят утром по своим делам, мы сушим волосы или листаем журналы, а в доме все получается само собой.
Объединенные возмущением по поводу угнетенного положения женщины в семье, обе дамы сурово смотрели на своих мужей.
– Вернемся к Артуру Джири, - начал Доултон. Все ждали, что он скажет дальше, а он принялся раскуривать трубку-коротышку; пришлось дожидаться, пока он сделает затяжку, одну, другую, третью, и табак потемнеет. Наконец он бросил спичку и закончил фразу: - Лично я не принимаю версии Элис. Не станет он ничего придумывать, поскольку это легко проверить. Если он все время торчит на вокзале, значит, живет либо в привокзальной
– При чем тут детективы?
– Терпение Робинсона лопнуло.
– Да все детективы мира сойдутся на одном: Артур Джири попал в беду. Это ясно как день. Я не слишком хорошо с ним знаком, не берусь судить, что с ним произошло, но, видно, ему несладко и он потерял способность трезво оценивать происходящее.
– И поэтому он живет на вокзале, - усмехнулась миссис Доултон.
– Он что, зациклился на поездах и всем прочем?
– Интересно, как он устроился с финансами, - сказал Доултон.
– Я к тому, что, зная это, можно судить, насколько он утратил связь с реальностью.
– С чего вы взяли?
– возразил Робинсон.
– Некоторые сохраняют поразительную трезвость мысли в финансовых вопросах, но живут при этом в мире чистейших фантазий.
– И все же, - продолжал Доултон, попыхивая трубкой, - если он оставил жене достаточно денег, значит, чувство долга в нем не притупилось.
– Нет, _притупилось_, - упрямо перебила Элис Доултон.
– Уйти из дома, свалить все заботы на жену - это безответственно с любой точки зрения. Деньги еще не все, если хочешь знать, Кит.
Робинсон снова налил себе виски, не обращая внимания на жену, которая слегка вскинула брови. Он чувствовал, что еще немного - и они признают душевнобольным его самого.
– Послушайте, не про то мы говорим...
– Джулиан, - резко перебила его миссис Робинсон, - ты давно там?
Все посмотрели на полуоткрытую дверь. Растрепанный мальчик в пижаме, босой, замер в темном холле футах в шести от двери.
– Входи, Джулиан, - снизошла миссис Робинсон.
Фигурка нехотя приблизилась к дверной щели. Джулиан оглядел присутствующих, но в гостиную не вошел.
– Почему ты не в постели?
– спросила миссис Робинсон.
– Мне хочется есть. Спустился, чтобы взять печенье.
– И что же - взял?
Джулиан, помедлив, разжал руку - на ладони лежала недоеденная половинка печенья.
– Иди наверх. Спокойной ночи, - мягко сказал отец.
– Спокойной ночи. Папочка!
– Да?
– Ты укроешь меня?
– Ты уже большой, - вмешалась миссис Робинсон.
– Но у меня все сбилось в кровати.
– Пойдем поглядим, - сказал Робинсон и поднялся. Жена и так вне себя, оттого, что он опять поступал ей наперекор, хуже не станет; он знал, она не любит, когда их девятилетний сын вдруг начинает вести себя как маленький. Но он-то понимал, каково Джулиану. Мир такой неуютный и холодный, кому иногда не хочется, чтобы его уложили в постель и поцеловали?! Он поднимался по лестнице за Джулианом, и хрупкое тельце ребенка неожиданно вызвало прилив жалости в сердце этого бесстрастного человека. Он представил себе Артура Джири в тревожном полумраке вокзала: одинокий, затерянный в ледяном море времени, Джири вдруг начинает понимать, что обречен цепляться изо всех сил за немую, мертвую и мрачную скалу - за этот вокзал. Артуру Джири когда-то тоже было девять, как сейчас Джулиану. Робинсон ужаснулся при мысли, что Джулиан живет в том самом мире, который довел Джири, человека преуспевающего и талантливого, до такого состояния... Он поцеловал мальчика, аккуратно подоткнул одеяло (постель сбилась самую малость) и, преисполненный твердой решимости, вернулся в гостиную.
– Я знаю, что надо делать, - сказал он.
– Господи, да сколько же можно об этом Артуре Джири, - возмутилась жена.
– Мы говорили уже совсем о другом, и, поверь, нам было не скучно.
Робинсон не сводил с нее глаз.
– Можешь говорить
о чем угодно. А я пойду звонить Морису Блейкни.– Морису Блейкни?
– Доултон наморщил лоб.
– Сотруднику Грейсона?
Местную психиатрическую клинику, официально называвшуюся "Больница и клиника Чарльза Грейсона", все именовали просто "Грейсон".
– Он принимает больных и без направления, - добавил Робинсон и стоя допил виски.
– Мы с Дженифер немного знаем его.
– Ты собираешься позвонить ему и рассказать об Артуре Джири? недоверчиво спросила Дженифер.
– Если он дома. Если нет, позвоню завтра утром. Нельзя терять времени.
– Боишься, что Артур Джири бросится под поезд или совершит еще что-нибудь?
– Что Артур Джири может сделать, а что нет, меня не касается, - отвечал Робинсон, сознавая, что, если теперь не настоит на своем, жена так и будет командовать им всю жизнь.
– Я только знаю, что он болен и об этом следует известить врача-специалиста.
– Будьте осмотрительней, - предупредил Доултон.
– Как бы с вас не взыскали за оскорбление личности.
Он робко улыбнулся, сжав зубами трубку.
– По мне, лучше пусть взыщут, чем думать, что я был рядом и не помог больному.
Он вышел в холл, где находился телефон, надел очки и набрал номер доктора Блейкни.
В привокзальной гостинице Джири снимал номер с ванной. Поначалу он было хотел взять себе другой, но дня через два решил, что иметь для ночного отдыха уютный уголок с маленькими удобствами вовсе не помеха его жизни на вокзале.
Было одиннадцать вечера того самого дня, когда Джири встретился с Робинсоном. Он только что принял ванну и обтирался полотенцем. Уже приготовил пижаму - собирался лечь пораньше. Стал вытирать спину - и вдруг понял, что ложиться так рано нельзя. За весь день он ни с кем словом не перекинулся. Ранним утром, разглядывая витрины киоска, он наткнулся на интересную книжку, автор которой в свое время работал с ним в одном институте. Книжка была научно-популярная, но в ней были кое-какие свежие мысли, и Джири давно собирался ее прочитать. Купив книжку, он тут же, за завтраком, начал читать, да так и читал целый день и размышлял над ней. Вот время незаметно и пробежало, а сейчас, стоя возле кровати, он почувствовал, что его тянет к людям, и решил спуститься в кафе выпить чего-нибудь на сон грядущий.
Он начал одеваться. Чашку чая или кофе? И то и другое взбодрит его, потом не уснешь, а пить на ночь алкоголь, чтобы успокоиться, у англичан не принято. Горячее молоко? Блестящая идея. Надо бы прихватить с собой фляжку и плеснуть в молоко чуточку виски. Конечно, чтоб никто не заметил, а то ведь у англичан так не принято. Он даже улыбнулся, завязывая галстук. Горячее молоко, люди, глоток виски, ну, может, пролистать еще раз книжку бывшего коллеги. Там есть кое-какие места, которые он хотел перечитать внимательнее. Тогда она прочно осядет в мозгу, и можно будет не спеша поразмыслить над ней.
Джири сунул в карман плаща фляжку с отличным шотландским виски. Умиротворенный и довольный, он спустился в лифте и вышел на вокзал. Там еще толпился народ. Платформы пустеют лишь после полуночи. Но Джири после полуночи, как правило, уже в постели.
Он толкнул дверь ближайшего кафе. На вокзале их три, а это - самое неуютное - закрывалось позже остальных. Ясно, администрация решила, может и не отдавая себе в этом отчета, что опоздавшие пассажиры должны радоваться тому, что есть, и вовсе не обязательно предоставлять к их услугам просторное и радующее взгляд помещение. Джири частенько заглядывал в это кафе, там было два зала. Пройдешь с подносом вдоль стойки, где тебя обслужат, по проходу, отгороженному перилами, и можно сесть за столик в этом же зале или перейти под аркой в соседний. Наверняка это помещение, как и вся старая часть вокзала, предназначено было для других целей. Зато из-за стойки второй зал не был виден, поэтому можно разрешить себе какую-нибудь вольность, например после одиннадцати часов плеснуть виски в стакан горячего молока, официанты не заметят.