Мальтийское эхо

Пока они пили вино и ели мороженое, мужчина рассказывал об особенностях сицилийского барокко:

— …Много закругленных и яйцевидных форм с целью достичь эффекта движения… Планировка в виде эллипса… Выступающий вперед или волнообразный фасад… Использование игры света и тени… Вогнутые формы, пышные украшения. Я еще выделяю наверху т. н. «шляпу Наполеона». Здесь еще и парадные лестницы. И, конечно, множество удивительно элегантных колонн.

— «Застывшая музыка», — заметила Вера Яновна. — Это точно.

— Да. Кстати, сейчас вот звучит Моцарт, — сказал Андрей Петрович.

— Нет, дорогой. Это Вивальди. Поспорим?

— Давай. А на что?

— На ночь! Если я выиграю, ты будешь делать все, что я попрошу, если ты — наоборот.

— Уже не знаю. Ты из Снежной Королевы превращаешься в маленькую разбойницу.

— Да, сама себя не узнаю. Это солнце! Это удача! Это ты!

Она достала свой телефон, направила в сторону звучащей музыки и через несколько секунд показала мужчине: Вивальди.

Они пошли дальше. Позвонила Иришка, сообщила, что добралась до аэропорта.

— Прекрасно! — сказала Верочка, отдала телефон и вдруг ударила себя ладошкой по лбу. — Я совсем забыла про «шопинг». Вот как раз бутик дамского белья. Жди здесь и жди сюрпризов!

Через полчаса она, счастливая, вышла с пакетом.

— Прелюдия к «ночи разврата» есть! — Верочка приоткрыла пакет и показала Андрею нечто шелково-воздушное, ажурно-нежное и розово-черное.

Мужчина поднял кверху большой палец. Затем показал рукой наверх.

— Прочти название улицы, — и засмеялся.

— Джордано Бруно. Гореть мне как ведьме… в огне любви! — тоже рассмеялась женщина.

— А ведь он сидел вместе с Караваджо в одной тюремной камере, — грустно заметил Андрей Петрович.

Друзья отправились далее. Следующая улочка справа оказалась имени Галилео Галилея. А напротив — храм! Так, по иронии судьбы и соседствуют, споря о вечном.

Заканчивался проспект красивой церковью с вогнутым фасадом. Обратно Вера и Андрей шли уже по другой стороне. Когда они проходили мимо дворца Дучезио, по всей длине фасада которого проходит великолепная лоджия с нишами, женщина спросила.

— А ты ничего не замечаешь в моем облике?

— Ты — инопланетянка! Ты — тайна! Ты — золотой иероглиф, парящий в небе!

— А ты — прелесть! Как ты умеешь метафорично говорить! Это ты — инопланетянин. Я не встречала таких раньше. Все, умолкаю, а то волнуюсь. Сама не в себе!

— Ничего, сядешь в Питере за свою «машину времени», уйдешь с головой в работу и успокоишься.

— Я пока не буду работать с «машиной». Устала. А в институте ждут много дел. Да, ты прав. Но золотой иероглиф будет иногда появляться в ночи?

— Да, ты права — улыбнулся мужчина.

— Так что же о моем внешнем виде ты можешь добавить по существу? — глаза женщины были лукавы.

Андрей начал снова говорить изящный комплимент, но Вера прервала его.

— Иди-ка сюда, — она затащила Андрея Петровича в нишу за колонну. — Смотри! Я же без лифчика! Положи мне руки на грудь.

Женщина плотно прижалась своей спиной к груди мужчины.

— Все. Давай поедем на Ортиджиа, — добавила, сделав шаг вперед.

— 24 -

В восемь вечера они уже были у храма Аполлона.

— Я хочу пройти до «двери в никуда». Меня тянет туда. На пять минут, — предложил Андрей Петрович.

— Хорошо. На пять минут, — ответила Вера Яновна недовольно.

Андрей поднялся по лестнице наверх и прислонился к пустой раме, вглядываясь в открывающийся горизонт. И торжественно, с выражением начал декламировать Пастернака:

«Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далеком отголоске

Что случится на моем веку.

На меня наставлен сумрак ночи…»

Когда они сели в машину, Вера заметила, что лицо Андрея вновь было бледным, глаза тусклыми. Он задумался о чем-то.

— Поедем-ка отсюда. О чем ты вот думаешь сейчас? — спросила женщина.

— Об Иуде. О том нашем разговоре, помнишь? Он думал, что предательство близкого человека откроет ему заветную «дверь»… он возвысится до Богов Олимпа. Этот сатанинский мистицизм был в древности характерен для многих… Для Нерона, например… Мои совы вылетают в эту дверь… — он натужно улыбнулся. — Хотя почему бы на Ортиджиа не прилетать перепёлкам. Ведь перевод Ортиджиа — «перепёлка».

— Хватит! Опять у тебя в голове «выверты эти»… — и добавила примирительно. — Ты ведь сейчас со мной! И проблемы наши закончились.

— Нет, не закончились, — он провел рукой по глазам. — Извини. Ты, Верочка — весна, а я — осень. И между нами знойное лето и студеная зима.

— Что-то вертится на языке… Ах, да! Как точно сказано у Пушкина. Прямо о твоем характере: «Унылая пора! Очей очарованье…». То ты унылый, то очаровательный. Я вылечу тебя своей любовью!

— Да, добрая фея, гипноз любви спасает, но ведь формы ее бывают болезненными. Впрочем, я — оптимист… с «осенью в сердце».

— Это в 25 лет формы болезненными бывают. А в нашей межсезонной любви мы будем умными, — ласково говорила Вера Яновна. — Хотя, если честно, не умею быть для мужчины нянькой. Поэтому и женой была всего два года, а так все любовницей, — грустно заключила женщина.

— Все замечательно. Смотри, какое великолепие! — вырвалось у Андрея Петровича.

Они вышли к Дуомской площади. Ее обрамляли роскошные барочные палаццо. Элегантные порталы, часто со сдвоенными колоннами, балконы с кованными живописными перилами, гербы в виде орлов, рельефный декор из тимпанов над окнами и овалов аттика, много лепнины. Где-то балконы вдоль всего фасада разделяли первый и второй этажи. Пилястры и капители по классическим канонам дорического ордера.

Главное украшение площади — Дуома, «кафедрал», одна из лучших жемчужин сицилийского барокко. Внизу статуи Св. Павла и Св. Петра, стоящие по бокам чудесной входной лестницы. Над центральными воротами королевский орел. Выше статуя Св. Лючии. Фасад состоит из двух уровней, оформленных круглыми коринфскими колоннами.

— А ведь раньше «кафедралом» города была церковь Сан-Джованни, где мы «поработали» вчерашней ночью, — задумчиво отметил Андрей.

Он что-то хотел еще добавить, но не успел. Из центра большой площади раздался звук аккордеона, и полилась волшебная «Санта Лючия». Друзья повернули головы в направлении звуков музыки и увидели молодую светловолосую девушку, сидящую на стульчике и склонившую голову набок над аккордеоном. Девушка еще и неплохо пела.