Мама для малышки, или Надежда в подарок

Игнат молчит, лишь уголки его губ ползут вверх в какой-то торжествующей улыбке. Он смотрит на меня добродушным взглядом, и я теряюсь в темноте его карих, чертовски завораживающих глаз.

— Но и не мешает тебе остаться у нас, — лаконично заявляет он, продолжая нависать надо мной.

Видимо, нет никакого смысла напоминать ему о правилах приличия.

— Мы же едва знакомы… — все же пытаюсь воззвать к его нравственности.

— Не проблема, — находчиво парирует. — Приглашаю попить чай, ну, или чего покрепче, поговорить и, обещаю ответить на любые твои вопросы.

— Прямо-таки на все? — с сомнением прищуриваюсь, на девяносто процентов уже готовая к согласию на… ночевку в его квартире.

— На все! — торжественно обещает Игнат все с той же улыбкой, шлепая ладонью по груди в районе сердца. — А после ты сама выберешь, где тебе спать, — приглушенно произносит он, а в глубине темных омутов пляшут искры порочности, — в моей спальне или в кабинете.

— Чего? — задыхаюсь от опаляющего мои щеки румянца обескураженности.

— Одна, — уточняет он. — Я же как радушный хозяин должен предложить гостье лучшее место для сна, но смею заверить: диван в кабинете, тоже чертовски удобный.

Глупо киваю, словно китайский болванчик, невольно давая понять, что вопрос с ночевкой решен. И как я так быстро сдала позиции? Не иначе, он, как и его милая дочурка, владеют какой-то магической силой, лишающей меня разума.

— Так чай или… — уточняет Игнат, заходя на кухню.

На больших настенных часах стрелки сходятся на временных отметках позднего вечера или ранней ночи. Можно, конечно, и чаю выпить с капелькой «чего покрепче», можно и познавательный диалог завести. Но в голове сплошная каша из мыслей, страхов, упреков и прочих тараканистых заморочек.

— Наверно, ничего, — отказываюсь я от угощений. — Можно, я приму душ и в кабинете на диване посплю?

Игнат замирает, занеся руку над полкой с чашками. Медленно поворачивает голову и немного растерянно смотрит на меня.

— Точно?

Я лишь киваю.

— А как же узнать друг друга поближе?

— На сегодня для меня и так слишком много эмоций и информации к размышлению. — Я стараюсь казаться спокойной, хотя внутри все клокочет и сжимается в нервный комок от одного лишь его присутствия рядом.

— Ну, хорошо. Оставим разговор на потом, — уверенно заявляет Игнат, словно убежден, что этот день, вечер, ночь не последние для нас.

Игнат провожает меня до ванной комнаты, вручает полотенце и футболку.

— Женских вещей не имеется, ну, кроме Фаниных, но они тебе явно маловаты будут, — шутит он. — Кабинет — вторая дверь налево. Я сейчас расстелю диван… — Он запинается, словно хочет еще что-то сказать.

— Спасибо, — благодарю его, прижимая к груди выданные вещи.

Спустя минуту молчаливой зрительной дуэли дверь за широкой спиной Игната закрывается.

Стою под обжигающими струями горячей воды бесконечно долго, размазывая по телу ароматную пену детского геля для душа. Голова гудит, и даже аквамассаж не облегчает надвигающихся признаков мигрени.

— Надо расслабиться… Надо просто расслабиться… — уговариваю саму себя, а когда отключаю воду, медитативная практика срабатывает, пусть и не на все сто процентов, но все же…

В мыслях временно наступает белый шум. Все глобальные решения я откладываю на завтра и, натянув на распаренное тело огромную мужскую футболку, выхожу из ванной комнаты.

Игната нигде не видно, только еле слышный шум льющейся воды из-за приоткрытой двери в спальню дает понять, где «прячется» гостеприимный хозяин. Быстрым шагом прохожу мимо и почти влетаю к отведенную мне комнату. Закрываю дверь и машинально проворачиваю ручку, запираясь на замок.

Ладонь, сжимающая холодный металл, вспотела. Сердце колотится на запредельных скоростях, уничтожая подчистую только что установленное душевное равновесие.

Боже, что я творю!

Проворачиваю замок в обратном направлении, медленно отпускаю ручку и отступаю к огромному разложенному дивану. Забираюсь на середину спального ложа, кутаюсь в одеяло с головой и зажмуриваюсь, прислушиваясь к происходящему вокруг.

Придет? Не придет?

«Дура ты, Марина! — орет проснувшийся разум. — Идиотка! Ты еще сама пойди и предложи себя!»

Прикладываю ладонь ко лбу, словно проверяю, не вскипел ли мозг от шквала эмоций и поехавшей крыши. И вроде же все, на первый взгляд, в порядке, но что-то со мной ни так. Понять бы, что…

С чего я так разволновалась, с чего размечталась о несбыточном?

Неугомонные детские фантазии забавной малышки перевернули мой день с ног на голову, внесли сумятицу в привычный жизненный уклад, разбередили старые раны и даже напомнили мне о том, что я все еще привлекательна и мной еще можно увлечься.

Надо только впустить нечаянный спутник на орбиту своей отчужденной вселенной, приоткрыть запертую, казалось, навсегда, дверь.

Вот только страх вновь ошибиться, сжимает сердце тисками, проходит изморозью по робким росткам надежды и черной кляксой расплывается в душе. Безжалостно возвращает меня в прошлое, напоминая, как больно топчут нежные чувства «сапогами» безразличия и предательства.

Казню себя за то, что, дав вовлечь себя в игру детского воображения, я лгу тому, кто эту ложь не простит никогда. Тому, чье надежды и вера в хорошее разобьются вдребезги без права на восстановление, и я буду к этому причастна.

«А если продлить игру? — подает голосок надежды моя израненная душа, — вдруг Игнат прав, и из этого всего может получиться что-то, если не идеально счастливое, то хотя бы чуть-чуть к счастью приближенное? Во всяком случае, для маленькой рыжей крошки, что спит в соседней комнате, случившееся уже самое настоящее чудо».

Терзаемая тягостными размышлениями, я незаметно погружаюсь в тревожный сон. А среди ночи просыпаюсь от странного ощущения постороннего присутствия.

Распахиваю резко глаза и разворачиваюсь, сталкиваясь с маленьким комочком беззаботности, сопящим на моей подушке.

Рыжие кудри разметались по белой наволочке. Ручонки прижимают к груди странного зайца непонятного цвета. Малышка ворочается во сне и придвигается ко мне вплотную, утыкается носиком в мою грудь и затихает.

Лежу почти неподвижно. Кажется, даже забываю, как дышать. А горло перехватывает спазм растерянности и вновь нахлынувших мук совести. Аккуратно укладываюсь поудобнее, целую малышку в вихрастую макушку, глотаю непрошеные слезы и окончательно ставлю точку в споре разума и сердца.

Будь что будет, а дальше разберемся по мере надобности.