Мама знает лучше

Я нашла информацию…

«Знакомый до мурашек»

Аури; две недели спустя

Я очень хорошо знаю этот подъезд. Хорошо знаю стальные двери темного цвета, подъезд с плиткой под светлый мрамор, высокими сводами и будкой консьержа. Отлично помню, как с утра спускалась и проверяла один из этих почтовых ящиков, которые ровным рядом черно-белых прямоугольников висят на белых стенах. Я даже не забыла, что до лифта от двери двадцать пять шагов, и, конечно же, я отлично помню, где там расположена кнопка нужного мне этажа.

Каково это — нажимать ее и чувствовать под подушечкой пальца выпуклый кружок с пятью отметками на краях, я помню еще лучше.

Вот так.

Я ничего не забыла.

Очень хотелось бы заявить обратное, но, увы и ах, некоторые вещи из своей памяти так просто не вычеркнешь.

Ухмыляюсь. Бросаю взгляд на свое отражение, поправляю волосы, потом поднимаю полупустую бутылку вина, делаю глоток и морщусь. Неприятно. Возможно, кто-то скажет, что я веду себя, как идиотка. Возможно, это так и есть. Но мне плевать, честно.

Вываливаюсь из лифта, пошатываясь, подхожу к первой двери, преодолев ее, иду до второй. До нужной. Очень-очень нужной. Я ее одновременно ненавижу и жажду. И то, что будет дальше — тоже.

Звонюсь.

Сама встаю напротив, упираю руки в колени и тяжело дышу. Шатаюсь. Жмурюсь. Ярко здесь светят лампы, слишком ярко. Черт.

Через мгновение слышу шаги, немного напрягаюсь, но потом сразу же расслабляюсь.

Он не спрашивает: кто?

Он знает, что я приду.

А я знаю, что он будет один.

Можно было бы предположить, что нет. Это вполне допустимо в нашей ситуации, но я знаю. Не-а. Он будет один. Сто процентов.

Наконец, замок проворачивается пару раз, и дверь открывается настежь, а я медленно поднимаю глаза и усмехаюсь.

Стоит.

В спортивных штанах. И все.

На Леше больше нет никакой одежды, разве что взгляд хмурый. Ну и что? Чего уставился?

Ухмыляюсь криво, отталкиваюсь от стены, не забывая о своей бутылочке, а потом прохожу внутрь. Он тоже ничего не говорит. Молча закрывает за мной, погружая нас в темноту его квартиры.

Нашей когда-то, но нет — все-таки его.

Я не осматриваюсь по сторонам: это глупо. Очень-очень глупо притворяться, будто я забыла что-то, раз так детально помню подъезд и путь до него. К чему эта игра? Показаться гордой? Не то кино, не то пальто. По крайней мере, не сейчас. Хмыкаю, разуваюсь и прохожу в гостиную, откуда виден весь наш город.

Помню, как я впервые оказалась тут. Как дыхание захватило, как мурашки побежали по телу, стоило Леше оказаться за моей спиной. А когда он обнял меня…

Черт.

Знаете? Тогда мне казалось, что нет ничего на свете более правильного, чем это. Думаю ли я так сейчас? Да, но только из-за Света. Мы с ним, как показала практика, это полная катастрофа.

— Ну и? — говорю тихо, когда ощущаю его взгляд, направленный мне между лопаток.

Конечно, уже не такой, как прежде. Он больше похож на острый кинжал, да и атмосфера вокруг не горит больше, а душит.

Катастрофа…говорю же.

Хмыкаю и делаю небольшой глоток вина.

— Чего ты хочешь, Алексей?

— Я хочу знать, что за ребенок был с тобой две недели назад, и почему он называл тебя мамой.

Бам!

Прикрываю глаза и тихо выдыхаю.

Вот так…

Две недели назад

Мы с Алиной приезжаем к больнице быстро, но стоит нам заехать на парковку, как обе тут же застываем.

Я открываю рот. Она, спорю на что угодно, тоже.

Ох-ре-не-ть.

Все огорожено. Перед больницей убрали все машины, чтобы…было куда посадить настоящий вертолет! Вы представляете?! ВЕР-ТО-ЛЕТ!

Это, конечно, выглядит совсем как сон. Я настолько залипаю, что чуть не врезаюсь в небольшой столбик, но Линка вовремя кричит:

— Аури! Аккуратно!

Резко торможу в миллиметре от нового бампера, потом перевожу на нее взгляд. Пару раз шокировано моргаю и шепчу:

— Ты тоже его видишь?

— Ну…да.

— Охренеть…

— Это точно.

Огромная махина стоит прямо перед входом. Лопасти активно вращаются, так что поднимают ветер. Какие-то люди ходят вокруг в больших наушниках и оранжевых жилетах, а потом вижу, как из больницы выбегает целая команда врачей. Они катят Сэма, окутанного в провода, а рядом быстро идет Григорий. Он о чем-то переговаривается с, насколько я поняла, тем самым другом, а потом резко смотрит на меня.

Ну, не на меня конкретно, а на машину.

Это длится секунду, после которой он снова смотрит на мужчину, кивает ему и быстрым шагом направляется к нам.

— Нам надо выйти?

Без понятия, честно. Я никогда раньше не видела, как перевозят тяжело больных людей, и для меня все это тоже в новинку. Для Григория — нет. Он абсолютно спокоен, разве что взвинчен немного и немного зол. Конечно, после стычки с Антониной Суковой я тоже была бы злой, но…

В памяти снова возникает ее странная реакция. И взгляд. Очень-очень странный взгляд, о чем я, к сожалению, не успеваю подумать. Придется отложить на потом.

Григорий наклоняется к моему стеклу и пару раз стучит, а когда я открываю, он говорит Линке.

— Ты можешь поехать с Ником и Аури или полететь с братом. В последнем нет необходимости, он сразу поедет на еще одну операцию, так что в принципе…

— Я полечу с братом.

— Хорошо, тогда пошли.

Григорий дарит мне легкую улыбку, но я не успеваю ничего спросить. Он разгибается и отходит от машины, а Линка выскакивает следом, бросив короткое:

— Спасибо.

Я еще недолго наблюдаю, как моего лучшего друга детства грузят в вертолет, как за ним залезает Линка. Она напугана, бросает на меня взгляд через плечо, и я слегка киваю ей.

Давай, ты сильная.

Надеюсь, она прочитала эти слова поддержки в моих глазах, а может, просто взяла себя в руки, но вижу, как Линка подбирается, несмело улыбается другу Григория и принимает из его рук наушники.

Ну, что ж. Теперь дело за малым.

Я вылезаю из машины, заметив маму со Светиком и Ником в стороне, иду к ним. Сын вовсю крутится, чтобы разглядеть самолетик, про который говорит неустанно, тыкая пальчиком прямо в кабину.

Улыбаюсь.

Для него это все — веселое приключение, и я рада. Рада, что он не понимает, как серьезно обстоят дела. Все-таки хорошо, что он еще малыш…