Манипулятор
Шрифт:
Впрочем, здесь было довольно тихо, совершенно безлюдно, а небольшая будка хоть и на спущенных колесах, зато с гордой и многообещающей надписью «Супермаркет» на фронтоне, обещала глоток-другой чего-нибудь освежающего и пару квадратных метров тени. Приятели прибавили шагу, предвкушая недорогое и доступное удовольствие. А то в горле от городской пыли и волнений пересохло изрядно. Ведь именно сегодня, буквально за полчаса до встречи, и у писателя, и у режиссера состоялись не слишком приятные беседы…
Дело в том, что писателю вернули рукопись романа «Утро наступит утром» на который он возлагал весьма серьезные надежды:
– Очень,
При этом он довольно профессионально придерживал писателя под локоток и двигал в сторону двери.
– Так может быть… – писатель попытался притормозить.
– К величайшему моему сожалению невозможно! – издательский сотрудник надавил на локоть сильнее, – Решительно невозможно! Рынок переполнен, жесточайшая конкуренция, а ваш роман э-э-э…
– Совсем плох? – писатель довольно удачно зацепился ботинком за ножку стола и попытался завязать дискуссию, – Но чем именно? Сюжет не подходит? Или герои не те?
– Что вы, что вы! – ловким, почти неуловимым движением писатель был снят с якоря, и движение к выходу продолжилось. – Сюжет просто замечательный и герои прямо-таки выпирают со страниц! Но написан роман слишком литературно, слишком правильно.
– Так разве это плохо!? – писатель ожидал чего угодно, любых замечаний, безжалостной критики и полного художественного разгрома, но это! Признать литературное произведение негодным только потому, что оно слишком хорошо написано?! Бред какой-то! Он попытался было объясниться, но оказалось что уже стоит на лестнице в полном одиночестве, а дверь издательства только что захлопнулась и гулкое ухо еще гуляет в бездонном провале мрачного лестничного колодца…
Что же касается режиссера, то с ним случилось почти то же самое: его предложение поставить веселый мюзикл про индюков «И полетим как птицы!» было отвергнуто. И кем! Какой-то маленький самодеятельный театрик без названия ютящийся в тесном и сыром подвале. Да кому вообще о них известно, а туда же… Вначале думали почти месяц, потом еще неделю вообще никто не появлялся и бедный режиссер по полдня бесцельно бродил подле обитой ржавым железом двери. А потом заявили, что их мало интересуют забавные эпизоды из жизни индюков.
– Но там же есть драматический подтекст! – попытался возразить расстроенный режиссер.
– Индюшачья трагедия интересует нас еще меньше! – довольно грубо ответил директор театра, с откровенной ловкостью набивая косячок. – Нас вообще индюки не интересуют. Об человеках думать надо!
– А как же известный мюзикл «Кошки»? – попытался апеллировать к классике вконец расстроенный режиссер. – Мы могли бы попробовать повторить их мировой успех!
Но директор мало что отказался менять свои взгляды, но еще и обозвал занудливого режиссера натуральным индюком. После чего скрылся в облаке одуряющего, едкого дыма всем своим видом показывая, что беседа закончена. Режиссер грустно заметил:
– Обидеть художника может каждый…
После чего подбил хаму правый глаз, сломал два-три стула, уронил шкаф и покинул негостеприимный подвал, решив про себя никогда больше сюда не возвращаться…
Окопавшийся в будке бывший житель гор и бывший пастух, а ныне мелкий столичный ларечник Мусаиб
представил вниманию жаждущей публики богатый выбор хорошо охлажденного пива и прочих напитков:– Очень хороший пиво! Совсем свежий! – с гордостью заявил он, – И газированный кока-кола тоже только что привезли!
Приятели взяли по паре немецкого пива, сели в благодатной тени ларька на какие-то порожние ящики и чокнулись запотевшими бутылками. Звук получился правильный – глухой и сочный, совсем как в молодости.
– За встречу! – сказал писатель.
– За встречу! – согласился режиссер.
Поначалу разговор не очень клеился: о работе поговорили, которой ни у того, ни у другого толком не было, о пиве, которое теперь можно на каждом шагу купить, причем отменного качества – раньше такое только за валюту продавался, о необычно жаркой погоде, а дальше что? Молча сидеть и цедить пиво?
Однако после третьей бутылки скованность прошла, слова стали легко цепляться друг за друга, а после пятой разговор пошел нормальным темпом. И тема получилась очень даже интересная: о воздействии на умы и мысли людей…
– Я так считаю, – писатель решительно рубанул свободной рукой ни в чем не повинный воздух, – книга должна нести в себе положительный нравственный заряд! Как говорится «сеять разумное, доброе, вечное»!
Он хлебнул пивка, ловко стряхнул коварно полезшую из горлышка пену и вопросительно посмотрел на режиссера – оценил ли тот сказанное. Но режиссер только пожал плечами:
– А зачем тебе тратить на всю эту ерунду время? Кому это надо?
– Ничего себе ерунда! – писатель даже обиделся. – Обращаясь к вечным ценностям, я вызываю в душе читателя своеобразный резонанс, отклик. Именно так я устанавливаю с ним заочный контакт и получаю доступ самым потайным уголкам сознания.
– И что дальше? Причем здесь твое так называемые «разумное, доброе, вечное»? На мой взгляд, все гораздо проще: можешь ли ты заставить человека заплакать парой трогательных абзацев или нет?
– Могу! Обязательно могу! К сожалению, писатель общается с читателем через молчаливого посредника – книгу. И ему не дано увидеть очищающие слезы катарсиса…
Фраза так понравилась писателю, что он тут же достал блокнот и, поминутно встряхиваю капризную ручку, подробно все записал.
– Как-то все это слишком сложно и запутанно, – режиссер старался говорить спокойно, но чувствовалось, что обсуждаемая тема волнует его чрезвычайно, причем волнует давно. – Мне зрительный зал нужен. Чтоб все сидели, затаив дыхание, смеялись, если я скажу смеяться, и плакали, если я скажу плакать. Я когда свой первый спектакль ставил в Доме культуры колхоза имени Лопе де Веги, так двух механизаторов и одного зоотехника в медпункт отправили с нервным расстройством – прямо из зала, а доярки целую неделю боялись в темный коровник заходить! Я их знаешь как крутил…
– А что это было? Какой спектакль?
– Новое прочтение «Гамлета»! – с гордостью ответил режиссер. – Я из него натуральный ужастик сделал в стиле Хичкока: с оживающими мертвецами, отрубленными конечностями, черными силуэтами за окном и медленно открывающимися дверями…
– А двери почему открывались?
– Не почему, а для чего!
– Ну для чего?
– Для страха! Причем за дверью никого не оказывалось, – режиссер мечтательно смотрел куда-то внутрь своих воспоминаний, – только пустой черный коридор и редкие мерцающие огоньки!