Манул

Впрочем, мимолетный взгляд в сторону Мая подтвердил ее затаенные опасения касательно несхожести нравов и порядков между глухой деревней и величавой столицей. Оборотень моментально спал с лица, запоздало помолившись, чтобы никакие излишне языкатые сплетники не донесли на девушку господину Ульсу. По своему горькому опыту оборотень знал, что его бывший капитан обладал обостренным чувством собственного достоинства и непомерно раздутой гордостью, а так же болезненной любовью к насилию.

— А ты прикрой-ка ротик, дура, — неожиданно грозно процедил Добрик, заставив Солоху пораженно умолкнуть. — С начальником городской стражи не стоит шутки шутить, ясно тебе? От его расположения прямо зависит мое благосостояние, и ваше тоже. На моем счету полно грешков, на которые милейший господин Ульс закрывал глаза! Если же сейчас он начнет обращать на них внимание, мой бизнес обречен на крах! — буквально кричал Добрик, сделавшись в одно мгновение похожим на заядлого истерика. Май же украдкой только фыркнул. Как же сильно успел продвинуться по карьерной лестнице этот деспот! Выговорившись, купец продолжил говорить уже спокойнее: — Он это умеет, господин Ульс. Не одного купца уже так разорил! Что ему стоит в следующий раз конфисковать весь мой товар, сославшись, якобы на контрабанду оружия или же опиума? Так что, помолчи уж.

— Я искренне вам сожалею, — ответил за Солоху Май, решив вмешаться, пока излишне болтливая девка еще чего не ляпнула. Впрочем, тешить непомерно раздутую гордость бывшего командира оборотень тоже не желал. — Но я не нанимался к господину Ульсу в наемники. Я ему ничем не обязан. Так что…

— Так что не получишь деньги, — отрезал купец, перебив манула. В глубине души Добрик боялся такого поворота событий. Будучи всегда себе на уме Май бы точно не захотел выслуживаться перед нынешним начальником городской стражи. Порою, купец задавался вопросом, что сподвигло такого человека добровольно ограничиться скромной ролью охранника, имея такие впечатляющие военные навыки. Впрочем, Добрик не желал сдаваться без боя. Он сделал свою ставку и был не намерен терять ни свое положение, ни жизнь. Он предпринял еще одну попытку уговорить Мая. — Если же согласишься, я доплачу. Господин Ульс любит гладиаторские бои, особенно он любит выигрывать в них. Но его лучший воин сейчас получил серьезную травму руки и не может держать меч. Поэтому я сказал, что мой лучший охранник готов этой ночью принести господину Ульсу победу и деньги. Взамен, он согласился замять историю с моей глупой женой.

— Нет, я не согласен, — рыкнул Май решительно, окончательно разочаровав купца. — Черт с ними, с деньгами. Я обойдусь и тем, что меня бесплатно довезли до Столицы. На этом, думаю, и стоит расстаться.

Сказав это, парень показательно поднял грабли, закрепив их за спиной.

— Думаю, ты меня не правильно понял, — хмыкнул Добрик, неожиданно ласково. Да будет свидетелем Белобог, он не желал подобного исхода. — Ребята!

Стоило только ему гаркнуть это, как пара дюжих наймитов, доселе пересевших к Добрику на телегу подскочили к Солохе, заломив девушке руки за спину. Один из них приложил к горлу селянки нож.

— Ой, — только и смогла выговорить девушка, стремительно зеленея. Манул, ссутулившись, молчал. В тот момент он корил себя за беспечность, наивно считая, что купец не пойдет на шантаж, не посмеет пойти против своих принципов. И до этого момента в его словах Маю не приходилось усомниться. Он ошибочно полагал, что имел дело с порядочным человеком.

Лишь мимолетного взгляда в глаза Добрика ему хватило, чтобы осознать свой окончательный проигрыш. Держащие Солоху сорвиголовы были одними из немногих, кого манул старался избегать. В прошлом отчаянные головорезы, они даже в обозе умудрялись поражать остальных мужиков своими несколько нестандартными мыслями. Потому, кроме Добрика никто лишний раз старался не приближаться к ним. Какие отношения связывали их с купцом оборотень не знал, но догадывался, что эти наймиты точно не станут раздумывать, если отчаявшийся купец решит отыграться, и выполнить свою угрозу.

Словно бы прочитав мысли манула один из наймитов хмыкнул, играючи проведя кончиком острия по шее девушки. Солоха побелела, округлившимися от ужаса глазами глядя то на до Добрика, то на манула.

— Мне дорого мое дело, состояние и жизнь, тебе дорога эта девушка. И не вздумай глупить, Май! — заговорил Добрик, спокойно пройдя вперед. — Только попробуй напасть, и они мигом прикончат ее, ясно?

— Куда уж яснее. Но где гарантии, что после моего выступления вы отпустите ее?

— А нет гарантий. Но тебе придется поверить мне на слово, иначе никак, — покачал головой Добрик. — По правде, мне твоя девка нужна как прошлогодний снег. Помоги мне, и, я ее отпущу. Самому не приятно шантажировать тебя, Май. Ты хороший парень, потому должен меня понять. Есть люди простые, а есть наделенные властью.

— О да, я отлично понимаю, что ты хочешь мне объяснить, купец, — пробормотал Май, склонив голову.

— Май, не смей идти у них на поводу! — не своим голосом закричала селянка. Солоха еще помнила странное выражение лица манула в момент их встречи с Ульсом. Внутренний голос не зря нашептывал, что этот стражник опасен, и не зря Май решил так упрямиться, вынуждая купца идти на крайние меры. Логика подсказывала девушке, что при любом другом раскладе Май бы с удовольствием согласился подработать, тем более за надбавку к заработку. А это могло значить только то, что оборотню ни в коем случае нельзя демонстрировать свои умения господину Ульсу.

Один из наймитов в тот же миг ударил Солоху в живот. Не любил головорез кричащих девушек. Это наводило его на отнюдь не радужные воспоминания. Селянка охнула, повиснув на руках мужчин.

— Хорошо, я помогу тебе, — после недолгих раздумий ответил манул, распрямившись. В его просветлевшей радужке отразилось настороженная мина купца. — Только как бы тебе потом эта помощь боком не вышла.

. ***

— Интересно, что там произошло? — бормотал себе под нос Адин, сидя на своей повозке. С момента их приезда в Белград никто так и не удосужился разгружать товар, велев пока всем погонщикам устраиваться на постоялом дворе «Два Дубочки» и ждать дальнейших распоряжений. Все взрослые, поняв какую-то известную только им одним истину, поспешили удалиться в кабачок, оставив на дворе Адина в гордом одиночестве.

Парень от нечего делать сначала сидел и послушно ждал. А затем, не выдержав, поплелся в эту забегаловку, застав там всю свою родню в позорном для истинного варвара состоянии тяжелейшей пьянки. Завидев нелюбимого сына, подвыпивший Суарон был просто в ярости, быстро восстановив справедливость, после которой идти, куда-то было просто больно.

Юный варвар потянулся, скривившись от боли. Спина и пятая точка нещадно горели. Адин невольно хлюпнул носом, прикрыв начавшие было слезиться глаза. Нет, северные варвары не плачут. Нет, северный варвар привык терпеть боль и лишения, он должен переносить их с улыбкой, как испытания, посланные богами. Так почему же так горько на душе, почему так нещадно щиплет глаза?

— Порою, даже варвар может позволить себе маленькую слабость, — раздался над головой Адина спокойный голос шамана. Старик в общей попойке участия не принимал, удалившись в город. Выглядел он донельзя довольным, в отличие от самого Адина. На его боку красовалась новая, сильно раздутая походная сумка.

— Отец говорил, что слезы — удел слабаков, — буркнул парень, стараясь выровнять то и дело норовивший сорваться голос. Шаман усмехнулся, покряхтывая, устроившись подле парнишки.

— Нет, слезы — это проявления наших чувств и эмоций. Тот же, кто по жизни сдерживает свои эмоции обречен жить в плотной скорлупе собственных стереотипов. Такому закостенелому человеку будет тяжело познать горе, но так же, он не познает радости. Нет, мальчик мой, сильный — не тот, кто держит все свои переживания в себе, но тот, кто не боится встретиться с ними лицом к лицу, преодолеть свои страхи и слабости.

Адин удивленно приподнял брови. Ранее шаман не сильно горел желанием общаться с ним. Конечно, он и не задевал его, как остальные соплеменники. Не осуждал за слабое тело, за низкий рост и за легкомысленное, по меркам племени, поведение. Потому слышать его рассуждения было необычно в этот вечер.

— Слышал бы вас мой отец. Он бы вас не понял, как не могу понять и я, — парнишка улыбнулся, в уголках его глаз заблестели слезы.

— Твой отец удивительно прямолинеен, как и все в нашем племени, — шаман рассмеялся, помотав в воздухе ногами. — Потому и не может смириться с тем, что его сын ломает привычный уклад жизни.

Адин отвернулся, чувствуя, что краснеет. Почему сейчас? Почему сегодня? Почему за проведенные в странствиях месяцы он старался не обращать внимания на тяжелую отцовскую руку, в которой обычно видел только кнут? А сегодня, получив очередную порку, еле сдерживает слезы? Не потому ли, что не видит за собой вины, но чувствует отцовскую не справедливую неприязнь?

— И что же я должен делать? — спросил парень, вытирая слезы.

— Жить, конечно же, — удивленно отозвался старик, расхохотавшись. — Не стараться подстраиваться под остальных, но искать свое место в мире. Разве это не очевидно?