Маньякой 2

Именно такие места используют для разговоров, после которых не остаётся протоколов.

Сопровождающий остановился у кованой скамьи под раскидистым клёном и кивнул в сторону беседки чуть дальше. Сказал короткое:

– Там.

Пошёл обратно, не оборачиваясь. Протокольно. Как и положено тени.

Ну что же, рас так, пошёл дальше.

Беседка – не та, где влюблённые снимаются для свадебных фото. Эта – старая, тёмная, из чёрного дерева, тяжёлая, как архив в секретной папке. Внутри – человек. Среднего роста, плотный, седые виски, глаза… ну, глаза как у человека, который видел слишком многое. Не зло. Не ярость. Просто тот тип взгляда, что отмечает тебя на сетке координат и тут же сопоставляет с имеющимися сценариями.

Рядом с ним – никого. Но в радиусе сорока метров – наверняка. Сканеры, дистанционные зондирующие поля, оптические микродроны. Зона.

Он кивнул, когда вошёл. Предложил присесть. Естественно, не стал выделываться, сел.

– Мистер Треш, – начал он, – вы, должно быть, понимаете, насколько необычен ваш профиль.

– Профили – это для досье. Люди – куда интереснее, – ответил спокойно.

Он чуть усмехнулся. Без злобы. Даже с уважением.

– Хорошо. Тогда поговорим как люди.

Согласно кивнул.

Он продолжил:

– Вы – тот, кто появился неоткуда. Кто годами был под радаром, а потом резко показал зубы. Кто за сорок восемь часов прошёл три зоны высокой активности и не только остался жив, но и… приобрёл. Дары. Связи. Интерес к себе.

– Всего лишь просто чинил, — сказал скромно.

– А вот это самое страшное. Потому что никто не знает, что именно вы можете починить. Или – кого.

Он замолчал. В ответ не стал торопить.

– Вы знаете, что у нас сейчас идёт гонка. За телепортёрами. За передвижением. За энергетическими сверхами. За теми, кто может стабилизировать или дестабилизировать цепь. Но ваша категория… вы выпали из привычной сетки. Вы – не оружие. Не актив. Не продукт. Вы – переменная. И переменные опасны.

– Потому вы меня сюда и позвали?

Он посмотрел на меня долго. Затем тихо сказал:

– Потому что хотим, чтобы вы остались переменной на нашей стороне.

– Не подписываюсь. Ни на чью сторону.

– Мы не просим. Мы наблюдаем. Мы делаем выводы. Мы предлагаем… механизмы влияния.

– У вас много таких?

– Механизмов? Достаточно. Но вы… вы редкий случай, когда система предпочитает не подавлять, а интегрировать. Потому и этот разговор.

Понимающе кивнул. А потом задал вопрос, который сам удивил, что задал:

– А если скажу, что хочу остаться просто мастером?

Он ответил не сразу.

– Тогда мы сядем за стол переговоров с вашей мастерской. С вашей жизнью. С вашими людьми. И попытаемся… договориться. Потому что, Треш, вы уже не просто мастер. Вы – точка интереса. И чем дальше – тем больше за вами будет тех, кто хочет использовать, уничтожить или подчинить.

Он встал.

– Подумайте. Сегодня вечером у вас будет ещё один разговор. Более конкретный. Более… близкий к делу.

Тоже поднялся тоже. Глянул на клён над нами. Старый, ветвистый. Надломленный, но всё ещё живой.

– Хорошо, подумаю. Но знайте – чиню только то, что считаю возможным.

Он снова усмехнулся. Теперь уже… почти тепло.

– Тогда, возможно, нам повезло.

Он ушёл. Не растворился. Не исчез. Просто ушёл. Но его тень ещё долго оставалась рядом. И не только из-за солнца.

Когда вернулся к выходу из парка, Лайя всё ещё сидела на той самой скамье. Ждала. Смотрела в небо.

– Ну как? – спросила она.

– Пока не решили, сдать меня в утиль или оформить с премией, – ответил ей честно.

– Классика, – хмыкнула она. – Поехали. Вечером у тебя будет веселуха.

– Вечером хочу пить, хотя бы пиво.

– Будет и выпить. И поговорить. И повод задуматься. А ещё – шанс.

– Шанс чего?

Она посмотрела на меня серьёзно. Без улыбки.

– Шанс понять, кем ты теперь стал.

***

После встречи мы не сразу отправились назад.

– Прогуляемся, – сказала Лайя, не спрашивая. Просто разворачиваясь на каблуках и направляясь по аллее в сторону выхода из парка.

Что тут скажешь, женщина. Потому просто пожал плечами и пошёл следом.

Вашингтон в это время года был почти приятен. Листва переливалась оттенками зелёного и жёлтого, лёгкий ветер гонял по тротуарам бумажные стаканчики и ароматы уличной еды. Всё вокруг выглядело почти нормальным. Почти – если не считать тех, кто оглядывался на Лайю, и того, как реагировало пространство, когда мы проходили мимо. Чуть-чуть дрожало. Как будто боялось обмануть ожидания.

– Ну, и как впечатления? – спросила она спустя пару кварталов.

Закатал рукава и пожал плечами. – Он мне не понравился.

– Никому не нравится, – усмехнулась она. – Зато никто не уходит от него без следа.

– А что он вообще от меня хотел? Чего им так срочно понадобилось?

– Всё просто, – она остановилась у небольшой лавки, где пожилой мужчина продавал орешки с мёдом и корицей. – Они боятся, что ты не с ними. А хуже только то, что ты пока вообще ни с кем.

– Так-то бы хотел остаться с собой.

– Это и пугает сильнее всего.

Она купила кулёк жареных орешков, протянула мне, а себе взяла горячий шоколад на кокосовом молоке. Уточнила дважды. Продавец знал её – улыбнулся, подмигнул, сказал: "Как всегда?"

Подумал в том моент, и как меня угораздило познакомиться с такой женщиной. Потом вспомнил, поёжился и взглянул на неё с уважением. Она кивнула, и на мгновение увидел в её лице ту самую Лайю, которую редко кто видит – спокойную, почти земную. Почти.

– Видимо они думают, что представляю угрозу? – спросил споконо, когда мы пошли дальше.

– Они знают, что ты – потенциальный дестабилизатор. Слишком нестабильный, чтобы быть своим. И слишком самостоятельный, чтобы просто отпустить.

– То есть, всё как обычно.

– Ну, не совсем. Обычно таких, как ты, стараются завербовать. Или уничтожить. А ты пока… неопределённость.

– Да уж, самый страшный зверь в стае – тот, кто не выбрал вожака.

Мы прошли мимо открытой площади, где кто-то играл на саксофоне, и дальше – по живописному маршруту между мемориалами и правительственными зданиями. Люди спешили по делам. Туристы фотографировались. Детвора кормила уток.

– Удивительно, – сказал подумав, – как в одном городе можно сочетать все формы власти, и всё ещё продавать хот-доги за три бакса.