Манящий абрис смерти

— Вот и отлично! Ты езжай, не подводи людей, а Нина остается, и не спорь, мальчик. Сколько раз я тебе говорила, что девушки — нежные создания, и их не надо таскать за собой, как чемодан. Я сейчас собью перину, дам свежее белье — все радость уставшему телу. Да и теплое молоко с печеньем только пойдет на пользу.

Елизавета Рудольфовна хлопотала вокруг едва стоящей на ногах девушки, как наседка, постепенно оттесняя меня к выходу. Мое чутье молчало, но опыт кричал, что оставлять этих двух женщин без присмотра нельзя.

— Ну не хмурься, Стефан, тебе не идет. Телефоны есть, созвонитесь. Да и уважь старую женщину, одиноко жить в таком большом доме, — госпожа Нежданова мне подмигнула.

— Ох, Елизавета Рудольфовна, лиса вы. Хорошо, Нина, сладких снов.

Девушка смогла только кивнуть на прощание.

Глава 9

Нина

Часа два я крутилась в мягкой, удобной постели: отвыкшее от комфорта тело и внезапно нахлынувшие мысли никак не способствовали быстрому засыпанию. Хотя мои глаза при отъезде Стефана натурально закрывались, а после того, как Елизавета Рудольфовна постелила мне в гостевой комнате и оставила одну, сон как рукой сняло.

Ничего не поделаешь, нужно подышать свежим воздухом — домашняя привычка человека, имеющего личный выход на крышу.

Я не стала будить хозяйку и, в темноте одевшись на ощупь, вышла из дома, ориентируясь на свет фонарей из окон.

Моя память художника, подмечающая мелочи, подсказала мне, что во дворе дома имеется беседка, куда я сейчас и стремилась.

Ночной прохладный воздух, был заполнен трелями сверчков и шуршанием веток. Я торопливо сбежала с крыльца и подошла к беседке. Она была занята. Высокая фигура хозяйки еле угадывалась в темноте. Я сделала неловкий шаг назад, мешать уединению другого человека мне совершенно не хотелось.

— Ах, Ниночка, — окликнула меня Елизавета Рудольфовна, — ты тоже считаешь, что дома слишком душно? Что поделать, даже с открытыми окнами ночью дом сохраняет дневное тепло.

— У вас же есть кондиционеры, — возразила я, подойдя ближе. Глаза привыкли к сумраку и я разглядела, что стол в беседке был накрыт для чаепития: чайничек, чашки, сливочник и вазочка с печеньем.

— Есть, — не стала спорить женщина, — между нами говоря я не доверяю современной технике. А от кондиционера и вовсе, говорят, заболеть можно. Вот и совершаю променад перед сном, присоединяйся ко мне, поболтаем.

Она улыбнулась и нагнувшись вперёд, налила мне чай в чистую чашку.

— Вы как будто знали, что я приду, — я взяла чашечку из тонкого фарфора и, обжигаясь, сделала глоток. Мне нужно было понять, что все что происходит со мной — не сон. Хозяйка улыбнулась:

— Не только эмпаты могут судить о чувствах других. В тебе говорит незаконченность, ты напряжена и сумерки — это твоё любимое время, когда не нужно держать лицо, когда "все кошки серы". И ты можешь наблюдать, не выдавая себя.

Я потрясено молчала: откуда этой женщине знать мои мысли, чувства, эмоции? Мои ночные посиделки на крыше были хороши для меня тем, что я могла безнаказанно наблюдать за людьми на улице. Полуночниками и любителями разной жизни, работягами, идущими на смену или представителями преступного мира. Кстати, благодаря моим наблюдениям, была раскрыта мелкая уличная кража. Тогда мне пришлось несколько раз посетить отделение полиции, место насыщенное отрицательными эмоциями и весьма для меня неприятное, но дело того стоило. Наш участковый, молодой выпускник полицейской академии Максим, даже посетовал, что ставка эмпата не предусмотрена в отделении, тогда поимка многих преступников была бы дело времени, но я лишь молча улыбалась, в этой атмосфере постоянной злости и горя долго бы я не выдержала. И спустя какое-то время Максим перестал шутить на эту тему.

— Ты хочешь спросить меня откуда я это знаю, — продолжала Елизавета Рудольфовна, — опыт, житейский опыт, — вздохнула она, — и, конечно, наблюдательность. Серый цвет лица, воспалённые глаза, тоненькая фигурка, скупые движения, привычка отмалчиваться. Все это говорит о замкнутости твоей жизни. Никакой магии, только привычка делать выводы. Но Стефану нужно заботиться о ком-то, его угнетает пустота его жизни, хотя он никогда в этом не признается.

— А причём здесь Стефан? — я была смущена и растеряна.

Елизавета Рудольфовна вновь подлита мне чай, довольно вкусный, в нем чувствовались нотки имбиря, чёрной смородины и апельсина. Взрыв витаминов и энергии.

— Он мне как сын, я всегда буду волноваться за него. Никогда прежде он не знакомил со мной своих девушек, даже когда я случайно встречала их у него дома или на улице. Ваше появление здесь говорит о том, что он принял тебя как свою половину. И у меня нет причин не поступить так же.

— Откуда такая уверенность во мне? С чего вы взяли, что мне нужен Стефан? — я шипела ей это прямо в лицо.

— Не только он тебе, вы нужны друг другу. Иначе ты однажды просто исчезнешь, растворишься в этой жизни. А Стефан никогда не найдёт в себе силы изменить свою реальность…

— Признаться, я вас не понимаю, какая реальность, о чем вы?

Но хозяйка уже засуетилась и, подхватившись, начала собирать со стола, я еле успела ухватить вкуснющее печенье.

— Не обращай внимание, Нина, наболтала лишнего, ещё сны будут плохие, иди спать, уже поздно.

Я недоуменно помедлила, но иных объяснений не последовало, поэтому я так же аккуратно как и пришла, вернулась в свою комнату и почти сразу уснула.

Солнечный лучик настырно пытался проникнуть сквозь мои веки, я улыбнулась и поняла, что полностью выспалась.

Я поднялась с кровати и, увидев своё опухшее со сна лицо, озаботилась вопросом умывания.

Облачилась в предложенный с вечера хозяйкой халат и прошла по дому в сторону ванны.

Со стороны кухни слышались голоса, один из них принадлежал Елизавете Рудольфовне, второй был похож на Стефана, но звучал глуховато.

— … может она пока здесь поживёт?

— Не думаю, что Нина согласится, для этого нет веских оснований, и ты это сам понимаешь.

— Понимаю, — сказал Стефан, это все же был он, — но не могу не беспокоиться.

Я, щурясь, вышла на залитую солнцем кухню, совмещенную с верандой, Елизавета Рудольфовна обернулась на мои шаги и замахала рукой, предлагая присесть, она была одна, а голос Стефана раздавался из магофона.

— Доброе утро. О чем вы говорите?

И тут же покраснела:

— Я не специально, просто в ванную шла и услышала.

— Не оправдывайся, наш Стефан великий перестраховщик. Возомнил, что тебе грозит опасность, — улыбнулась женщина.

— Да в чем дело-то?!

Тогда я впервые услышала о маньяке, предпочитающем убивать молодых девушек.

Стефан

День с самого раннего утра не задался. А может с ночи? Когда я оставил Нину переночевать у госпожи Неждановой, а сам поехал домой. И полночи проворочался на кровати, вспоминая и осмысливая прошедшей день и вечер в гостях. По большей части, мои мысли были о девушке с выразительными глазами. И эти мысли были не все невинными, что доставляло мне еще больший физический дискомфорт.