Mao II
Шрифт:
– Такие мохнатые сапоги, их носят в стране голубых снегов или как там ее.
– Что приходит мне в голову, когда я думаю о Китае?
– Люди, - сказала Карен.
– Толпы, - сказал Скотт.
– Люди устало тащатся по широким улицам, толкают тележки или крутят педали велосипедов, в глазу телеобъектива одна толпа сменяется другой - и потому ощущение скученности усиливается, люди как сельди в бочке, и я мысленно вижу, как они заполоняют будущее, как будущее расчищает место для античестолюбцев, антиагрессоров, антииндивидов, покорно следующих за стадом. Приближенные
Тем временем Карен, перегнувшись через стол, нарезала на аккуратные кусочки порцию Билла.
– Я рассказывала Скотту… - произнесла она.
– Что я говорила?
– У них есть специальные охранники, натасканные на младенцев, - сказал Скотт.
– Общенациональная сеть отелей со стопроцентной защитой от младенцев.
– Я говорила об официальном оранжевом знаке, одобренном властями штата.
Брита запоздало рассмеялась, высматривая на столе сигареты.
– Я верую в Бога нескладёх, - сказал Билл.
– Официанток с флюсом.
Скотт рассмеялся, потому что Брита смеялась.
Нарезал хлеба.
Сказал:
– Книга закончена, но останется в машинописи. Потом в каком-нибудь авторитетном издании появятся фотографии, которые сделала Брита. В самый нужный момент. К чему книга, когда у нас есть автор?
– Душа болит, - сказала Брита.
– Налейте еще вина.
Рассмеялась, поворачиваясь вместе со стулом, чтобы поискать сигареты в комнате.
Рассмеялся и Скотт.
Билл смотрел на мясо в своей тарелке, явно сознавая: оно уже не то, что прежде.
– Или лучше не в авторитетном?
– сказал Скотт.
– В какой-нибудь чахлой газетенке где-нибудь в Кукурузном поясе [15] .
– Нет, нет, нет, нет, - сказала Карен.
– Вообразим себе Билла на телевидении. Он сидит на диване и говорит.
– У нас есть фотографии, давайте воспользуемся ими в наших интересах. Книга растворяется в образе своего автора.
– Нет, погодите, он сидит в кресле, лицом к ведущему, тот тоже в кресле, придвинулся к Биллу близко-близко, такой, в очках, подпирает рукой подбородок.
15
Кукурузный пояс - неформальное название штатов Айова, Иллинойс и Индиана, славящихся своими сельскохозяйственными угодьями.
– Вы явственно видели, что это ребенок?
– спросила Брита.
Скотт засмеялся, и Брита заразилась его весельем.
Билл сказал:
– Сегодняшняя тема - четыре. Воздух, огонь, земля и вода.
– Что такое День Крови?
– спросила Карен.
– Правда, я и так могу догадаться.
Скотт не сводил глаз с Бриты.
– У Билла есть теория, что писателей душит суперсовременная апокалиптическая сила - выпуски новостей.
– Да, он мне рассказал.
– Прежде нашу тягу к поискам смысла жизни удовлетворял роман. Это не я говорю - это Билл говорит. Роман был гениальной трансцендентальностью без
религии. Латинской мессой метафор, персонажей, разрозненных новых истин. Но вот нас одолел пессимизм, захотелось чего-то помасштабнее, помрачнее. И мы переключились на выпуски новостей, откуда черпаем неослабевающее ощущение беды. Вот где источник эмоционального опыта, которого нигде больше не получишь. Роман нам не нужен. Это Билл так говорит.В сущности, нам даже катастрофы не нужны. Достаточно репортажей, прогнозов и предостережений.
Карен смотрела, как Билл тычет вилкой в кусочек мяса.
Билл сказал:
– Я знаю, о каком знаке ты говорила. "Глухой ребенок".
– Он ведь не самодельный. Официальный знак, оранжевый с черным; его поставили ради одной-единственной девочки, которая не сможет услышать, как ее сзади догоняет машина, даже грузовика не услышит. Я его увидела и подумала прописными: "ГЛУХОЙ РЕБЕНОК". И подумала, что государство, которое ставит знак ради одного ребенка, не может быть совсем уж подлым и черствым.
– Да, хорошее дело - этот знак. Приятно думать: есть девочка со своим собственным знаком. Но что за идиотские предложения я тут слышу? Растворить книгу. Очертить принцип. Я слова правильно запомнил? Ты так и выразился?
Произнося фразу, он одновременно взял с пола бутылку, зажал бокал между колен, налил до краев.
– Придержать книгу. Спрятать книгу. Превратить автора в книгу. Ничегошеньки не понимаю.
– Почему ты продолжаешь ее писать, если знаешь - она закончена, и все мы знаем - она закончена, а ты все пишешь и пишешь?
– Книги - дело бесконечное.
– Это пьесы - дело бесконечное. А книгам давно пришел конец.
– Я тебе скажу, когда книга заканчивается. Когда на весь дом раздается "бух" - значит, писатель завалился на бок и рухнул мертвым на пол.
Карен сказала:
– Этот дорожный знак каждый раз меня воодушевляет.
– Сколько книг писатель выпустил, столько он и продолжает писать, плюс та, что торчит сейчас из машинки. Старые книги остаются жить в каждой клеточке тела.
Брита налила себе и Скотту еще вина.
– Спасибо, я за рулем, - сказал Скотт.
И выпил.
Билл выпил и закашлялся.
Брита стала ждать, пока он достанет свои сигареты.
– Людям эту книгу показывать нельзя. Ни при каком раскладе, - сказал Скотт.
– Как покажешь, так все. Книга безобразная. Придется выдумывать новые слова, чтобы выразить всю ее обрюзглость, ультратяжеловесность, отсутствие энергии, темпа и вкуса.
– Мальчишка возомнил, что может безнаказанно хозяйничать в моей душе.
– Он знает сам. Это кризис, каких мало. Такой непростительный провал, что начинаешь сомневаться в его юношеских шедеврах. Люди примутся читать его юношеские шедевры новыми глазами, выискивая признаки усталости и отупения.
– Книга выйдет. Я ее выпущу. И раньше, чем все думают.
Скотт смотрел на Бриту.
– Он знает, что я прав. Жутко бесится, когда наши мнения совпадают. Его слова в моих устах. У него тогда шарики за ролики заходят. Но я только пытаюсь сохранить за ним его заслуженное место.