Марь
Шрифт:
А теперь боль, боль и мука слышались в голосе бабы Марфы, делали туман вокруг плотнее и холоднее. Стеша поежилась.
— Она была красивая?
— Очень. Мне кажется, она была сказочно красивая. Но он, как ни странно, выбрал меня.
— Кто? — спросила Стеша с замиранием сердца.
Туман пошел алыми, как кровь, сполохами. Только это была не кровь, это была боль пополам с черной меланхолией. Кажется, теперь Стеша умела различать оттенки не только тумана, но и людских чувств.
— Ты спрашиваешь, кто? —
— Но… как?
— Дай свое согласие, — сказала эта незнакомая баба Марфа. — Скажи вслух, что хочешь увидеть все собственными глазами.
— Я хочу, — сказала Стеша, не раздумывая ни секунды.
— Хорошо. Пойдем со мной.
На ее запястье сомкнулись крепкие пальцы, потянули. Стеша не сопротивлялась. Она дала свое согласие.
Они остановились на краю черного «оконца», мох под их ногами качнулся и застыл в неподвижности. Из складок одежды баба Марфа достала нож с костяной рукоятью, полоснула им сначала по своей раскрытой ладони, потом по Стешиной. Стеша ойкнула, попыталась отдернуть руку, но баба Марфа держала крепко.
— Смотри, — сказала она, и в голосе ее Стеше почудилось сожаление и жалость. О чем она сожалела? Кого жалела? — И ничего не бойся, девочка моя. Помни, что это не твоя жизнь. Просто смотри.
Кровь с их раскрытых ладоней падала в черную воду, и в том месте, куда попадали капли, вода шипела и испарялась, поднималась в воздух то ли паром, то ли туманом. В тумане этом слышался звонкий смех.
Глава 25
Туман поднимался от нагретой и влажной земли, взбирался по подолу бархатной амазонки, мелким бисером оседал в волосах. В тумане слышался звонкий смех.
— Мари! Мари, я здесь! Ты почти нашла меня!
Она не нашла. Она искала Анюту уже так долго, что выбилась из сил. Одежда ее сделалась влажной и тяжелой, а тонкая кожа охотничьих сапог пропиталась водой.
— Анюта! Где ты? — Закричала она, и собственный голос показался ей чужим и незнакомым. Наверное, из-за тумана. А еще из-за страха.
Это была глупая идея: сбежать на болото от отца и его гостей. Гости были все как на подбор стары. Молодым среди них был лишь граф Всеволод Уступин, сын старинного отцовского приятеля, прикативший к ним в гости из самой столицы. На Всеволода у маменьки были очень большие планы. Мари исполнилось двадцать лет, еще немного, и станет она никому не нужным перестарком. Это не маменька говорила, а нянюшка Аграфена. Нянюшка растила их с Анютой с младенчества и могла себе позволить такие вот вольности. Как бы то ни было, а Мари нужно выйти замуж. Желательно за кого-то достойного, обеспеченного и нездешнего. Всеволод Уступин подходил на эту роль как никто другой. Но вот беда: Мари он не нравился. Не отзывалось сердце, не трепетало от одного только взгляда в его сторону. А должно было трепетать! Мари это точно знала, чувствовала где-то внутри себя, как оно будет, когда придет время.
Да и Всеволоду она тоже не приглянулась. Может, и приглянулась бы, если бы не Анюта. Именно Анюта, ее младшая любимая сестра, была рождена для того, чтобы блистать в свете и кружить головы кавалерам. Всем без исключения! Вот и Всеволод не стал исключением. Сказать по правде, Мари была этому рада. В душе она продолжала лелеять надежду, что родители оставят надежду устроить ее будущее и займутся будущим Анюты. Ну и что, что она младше? Что за предрассудки?! Если уж из них двоих кому-то и нужно выходить замуж, то точно не Мари, а Анюте! Вот и жених уже есть, приехал из самой столицы.
В этой чудесной задумке было лишь одно слабое место: Анюте тоже не нравился Всеволод Уступин. Вернее сказать, ей нравилось с ним флиртовать, получать от него комплименты и подарки. Но связывать с ним свое будущее она не собиралась. Наверное, потому эта охота была в тягость им обеим. Но отец настаивал. Пришлось согласиться украсить собой скучное мужское общество. Во всей этой затее Мари радовала лишь конная прогулка. Лошади нравились ей куда больше, чем залетные столичные кавалеры.
Охотиться было решено в Змеиной заводи. В другие времена отец предпочел бы берега реки. В тамошних камышовых кущах уток водилось в избытке. Но по случаю визита дорогих гостей охоту было решено перенести поближе к болоту. Птица там была жирная и непуганая, и охота обещала стать легкой забавой.
Мужчины увлеклись. Когда дело касалось войны или добычи зверя, шелуха цивилизованности слетала с них в мгновение ока, обнажая первобытную дикарскую суть. Мужчины увлеклись, а они с Анютой заскучали. Чтобы хоть как-то скоротать время и не путаться у охотников под ногами, они и отправились на болото.
Знала бы маменька! Маменька к болоту относилась как к живому существу. Живому и очень опасному. Потому, наверное, с раннего детства им с Анютой было строго-настрого запрещено приближаться к Змеиной заводи. Если бы маменька знала, куда отправится отец со своими гостями, то настояла бы, чтобы дочери остались дома. Но отец изменил свое решение в самый последний момент. Болото не внушало ему опасений. Здравомыслящему человеку ведь и в голову не придет покидать безопасные пределы земной тверди ради сомнительной радости изучения топей.
Наверное, они с Анютой оказались недостаточно здравомыслящими, раз решили прогуляться по болоту. Нет, они не планировали рисковать собственными жизнями и уходить далеко от заводи. Их планы были просты и по-детски наивны. Променад по окраине болота должен был скрасить их скуку. В их планы не входил густой туман, который появился так стремительно, что они не успели даже толком испугаться. Да и чего пугаться, когда земля под ногами твердая и надежная, а совсем близко в звенящем сентябрьском воздухе раздаются выстрелы и возбужденные мужские голоса?! Им нужно лишь следовать в направлении этих звуков, и все будет хорошо.
Они бы так и сделали, если бы не Анюта. Анюте захотелось приключений и куража. Ей захотелось сыграть в прятки в тумане. Анюте захотелось. А Мари ее не отговорила.
Она испугалась лишь когда вслед за смехом Анюты исчезли и другие, куда более громкие звуки. Она больше не слышала ни голосов, ни выстрелов. И ее собственный голос сделался едва слышным. Его поглощал плотный, как вата, туман. Оказалось, что в этом коварном тумане Мари не может доверять ни одному из органов чувств. Предметы расплывались и меняли очертания, звуки глохли, запахи делались острыми и пугающе незнакомыми. И только осязание продолжало служить ей верой и правдой. Шершавая кора старого дерева. Колючие иглы ели. Мягкие и влажные моховые кочки. Почти невесомый белый пух травы-пушицы. Земля, содрогающаяся от невидимых приливов и отливов.