Марь

Она и в самом деле содрогалась, раскачивалась под ногами Мари, шла крупными волнами. Словно там, под землей, разыскивая выход на поверхность, проползала огромная змея. Мари слышала даже тихое костяное шуршание чешуи на ее изумрудной шкуре. Откуда-то она точно знала, что шкура именно такая — изумрудная. И из-за этого цвета змее легко затеряться среди болотного мха, слиться с ним в единое целое.

Опасна ли она? Охотится ли на глупых девчонок, рискнувших потревожить ее сон? Или, быть может, просто ползет по своим делам? Мари не знала. Страх лишил ее способности думать здраво. Прямо сейчас нужно было принять правду такой, какой она есть! Мари заблудилась на болоте, в этом дьявольском тумане! Но хуже всего другое: она потеряла Анюту, сестру, за которую с детства несла ответственность и любила больше жизни.

Осознание случившегося вернуло Мари голос. Она закричала, заметалась, разрывая туман руками, отводя от лица колючие ветки, оступаясь на ставшей вдруг ужасно неустойчивой земле, падая в мягкий и влажный мох. Она звала Анюту, а услышала детский плач. Не одна она заблудилась на болоте. На болоте заблудился ребенок.

Мари перестала метаться, замерла, пытаясь определить, с какой стороны доносится плач. В сером мареве она больше не знала, где зад, а где перед. Кажется, даже небо с землей поменялись местами в этом булькающем и вибрирующем котле. Но плач она слышала совершенно отчетливо. Он стал для нее ориентиром и путеводной нитью. Мари двигалась по ней, не обращая внимания ни на собственный страх, ни на то, что земля под ногами пружинила все сильнее и сильнее. Ребенок плакал, и она шла.

Это был мальчик. Маленький мальчик лет пяти. Он стоял посреди небольшой, свободной от чахлых кустов полянки, прижимая к груди кулачки и не сводя глаз с Мари. Здесь, на этом клочке болота, туман отступил и рассеялся. Здесь Мари видела все ярко и отчетливо, словно разглядывала иллюстрацию в одном из географических атласов отца. Ребенок был одет совершенно не по погоде. Лето в этом году выдалось прохладным и дождливым. Пришедший на смену августу сентябрь тоже не радовал теплыми деньками. Ребенок был бос. Его ноги утопали во мху по самые щиколотки.

— Не бойся, — сказала Мари и сделала шаг навстречу мальчику. — Не бойся. Я тебя нашла.

— Я не боюсь, — сказал мальчик и протянул к ней ручки. — Тетенька, я хочу кушать. Очень-очень хочу кушать…

У нее не было с собой никакой еды. Но она непременно что-нибудь придумает, когда они с мальчиком выберутся из болота.

— Все будет хорошо, — сказала она и сделала еще один шаг.

— Ты дашь мне покушать? — Он переступил с ноги на ногу, оставляя на моховой подложке вмятины, которые тут же наполнились водой.

— Я дам тебе покушать. Ты только не шевелись и ничего не бойся.

Мари сделала еще один шаг, и земля ушла у нее из-под ног. А сами ноги по колено увязли в болотной жиже. Она закричала и забилась, пытаясь выбраться из этой ловушки. Она никогда не бывала на болоте, но знала, как коварны топи. Нужно успокоиться. Нужно успокоиться и замереть. А потом нужно подумать и найти выход.

Выхода не было. Вокруг не было ничего, что можно было бы использовать для спасения: ни ветки, ни деревца, ни кустика, за которые можно было бы ухватиться. А трясина засасывала ее все глубже и глубже. И вот уже Мари погрузилась по пояс в это месиво из воды, мха и грязи. И даже сейчас, на краю погибели, она продолжала думать о ребенке. Ребенок сделал шаг к ней.

— Стой! — крикнула она в отчаянии. — Стой! Не шевелись! Это опасно!

— Почему опасно? — спросило неразумное дитя. И сделало еще один шаг.

— Потому что ты можешь утонуть. — Мари старалась больше не кричать, чтобы не пугать его еще сильнее.

— Я не могу утонуть, — сказал мальчик и подпрыгнул на месте. Мох под ним заходил ходуном, а Мари погрузилась в трясину по грудь.

— Не прыгай! Прошу тебя!

— Я не могу утонуть, тетенька, — повторил мальчик и подошел так близко, что если бы Мари захотела, то смогла бы ухватить его за ногу. Но она не хотела! Умирая сама, она не хотела утаскивать с собой еще и ребенка. — Я уже утонул. — Мальчик указал пальцем куда-то за спину Мари.

Ей нельзя было шевелиться. Даже голову поворачивать было нельзя. Но она не выдержала, обернулась.

Трясина была коварна и ужасна. Трясина засасывала ее и выталкивала на поверхность что-то другое. Кого-то другого.

Первым показалось лицо. Детское лицо с белой, как рыбье мясо, кожей и синими губами, с волосами, похожими на выгоревший мох, с веревкой, обвитой вокруг тоненькой шеи. Она узнала это лицо: всего мгновение назад она видела его прямо перед собой.

— Мама сказала, что ей со мной тяжело, — сказал мальчик с печальным вздохом. — Она сказала, что я слишком много кушаю и слишком часто болею.

Нельзя шевелиться, никак нельзя. Но и оставаться рядом с этим… с этим телом в воде совершенно невыносимо!

— Она сказала, что мы пойдем на болото ловить рыбу, чтобы покушать, — голос мальчика звучал ровно и тихо. — Она обещала научить меня ловить рыбу. Для этого нужно было повесить на шею камень. Она так сказала.

— Не надо… — простонала Мари.

— Я хотел поймать рыбу, а она толкнула меня в воду. Сразу стало холодно, и я закричал…

— Замолчи, пожалуйста! — Если бы Мари могла заткнуть уши, она бы заткнула, но руки были нужны ей, чтобы хоть как-то удерживаться на поверхности. — Не рассказывай…

— А потом мне стало нечем дышать. Было очень холодно. Я испугался, тетенька. Я хотел, чтобы мама вытащила меня из воды, а она ушла.

Ноги коснулось что-то скользкое и гибкое. Мари закричала. Она кричала так громко и так отчаянно, что подкравшийся было к полянке туман снова испуганно отпрянул.

— И я утонул, — сказал мальчик. — А потом увидел рыбу. Она большая. Она очень большая. Я бы все равно никогда не смог ее поймать.

— Помогите! — закричала Мари, сплевывая заливающуюся в рот болотную жижу. — Молю, помогите!

— Она добрая, потому что разрешила мне остаться здесь. Иногда я даже могу кушать. Но тебя мне кушать нельзя. — Мальчик разочарованно вздохнул. — Она запретила мне тебя обижать. Она сказала, что я должен тебе помочь.

К Мари, к самому ее лицу протянулась маленькая детская ладошка.

— Хватайся, я тебе помогу, — сказал мертвый мальчик.