Марь
Шрифт:
Глава 36
Серафим пришел вечером следующего дня. Стеша как раз только-только вернулась с болота. Он не стал заходить в дом, уселся на крыльце, положил на колени посох. Набалдашник посоха представлял собой искусно вырезанную волчью голову.
— Похож на Звереныша. — Стеша присела рядом с Серафимом, коснулась набалдашника.
— Это он и есть. — Серафим выглядел непривычно серьезным. —
Стеша осторожно взяла в руку посох. Набалдашник отличался темным, почти черным цветом. В лучах утреннего солнца прижатые к голове острые песьи уши отливали зеленью и перламутром. Вместо шерстинок на загривке с филигранной точностью были вырезаны чешуйки.
— Это чешуя? — спросила Стеша, скользя пальцем по деревянной песьей голове.
— Да. — Серафим улыбнулся. — Псы Мари особенные. Их шерсть может превращаться в чешую. У твоего звереныша тоже так будет. Лет через сто.
— Через сто?
— Псы Мари живут очень долго.
— А мама Звереныша? Она тоже может покрываться чешуей?
— Нет. — Серафим покачал головой. — Псицы так не умеют.
— Наверное, это очень красиво, — сказала Стеша мечтательно. — Жаль, что я никогда не увижу Звереныша таким. — Она вернула посох Серафиму, спросила: — Уже решил, кому ты его подаришь?
— Да. — Серафим кивнул. — Я подарю его Феликсу.
— Тому мальчишке, помощнику фон Лангера?
— Он хороший.
— Он один из них!
— Он хороший, — повторил Серафим с мягким нажимом. — Мы с ним подружились.
— Не надо, Серафим, — попросила Стеша. — Не надо с ним дружить. И не рассказывай ему ничего! Я тебя умоляю!
Прежде чем ответить, Серафим посмотрел на нее долгим, полным сомнений взглядом. А когда заговорил, в голосе его была грусть:
— Он боится за вас с тетей Марфой. Говорит, что может случиться что-то страшное. Что его хозяин очень плохой человек.
— А раньше он этого не знал? — спросила Стеша зло.
— Он еще совсем мальчик, Стэфа. — Серафим с укором покачал головой. — Нужно время, чтобы научиться отличать добро от зла. Я умею с рождения, а Феликс учится прямо сейчас. И я знаю, что он хороший. Ему не нравится то, что происходит. Он слушает и запоминает, а потом рассказывает мне. Фон Лангер готовит экспедицию на болото. У него есть карта, и он надеется, что у него получится найти Марь.
— Зачем? — спросила Стеша. — Зачем ему нужен этот призрачный остров?
— Он болен. Разве ты не поняла? — Серафим посмотрел на нее с искренним изумлением. — Он смертельно болен. Феликс говорит, что это какое-то наследованное заболевание.
— Наследственное, — поправила Стеша машинально и тут же спросила: — И он хочет избавиться от своей болезни на острове, которого не существует?
— Остров существует. — Серафим забрал у нее свой посох, уперся подбородком в черный набалдашник. — Он существует, просто людям не дано понять, зачем он нужен.
— Когда фон Лангер собирается в экспедицию? — спросила Стеша.
— Феликс не знает. — Серафим пожал плечами. — Он просто видел карту на его рабочем столе. И там была нарисована красная линия.
— Он запомнил маршрут? Феликс видел конечную точку?
Стеша уже была готова бежать на болото, несмотря на запрет бабы Марфы, сгустившиеся сумерки и едва уловимый запах гари. Начало лета выдалось небывало жаркое. Пожары на торфяниках еще не пылали в полную силу, но ветер уже приносил на своих крыльях горьковатый дым.
— Он хочет выйти к болотному домику. — Серафим вздохнул. — Думает, что один из плавучих островов — это и есть Марь.
— К домику… — Сердце дрогнуло и ухнуло куда-то вниз. — Серафим, мне нужно на болото!
— Тебе не нужно на болото! — Послышался за их спинами голос бабы Марфы. — Ночью на болоте опасно, Стэфа!
— Я не боюсь! — Стеша вскочила на ноги, посмотрела в глаза бабе Марфе.
— А зря! Даже я боюсь болота, Стэфа! — Баба Марфа покачала головой. — А я знаю о нем поболее твоего. — Она втянула ноздрями воздух. На лице ее появилось какое-то полное отчаяния выражение. — Торфяники снова горят. А это значит, что он уже проснулся и входит в силу. И ночь — это его время! Он ночью на болоте хозяин!
— Кто? — спросила Стеша шепотом. — Про кого вы говорите, бабушка?
— Про того, на чье покровительство рассчитывала моя безумная сестра.
— Она говорит про Тринадцатого, — вмешался в их разговор Серафим. — Он тоже ребенок Мари, только нелюбимый.
— Настолько нелюбимый, что она не позволяет ему умереть, — сказала баба Марфа. — Он может лишь ненадолго уснуть.
— И как он выглядит, этот Тринадцатый? — спросила Стеша. — Кто… Что он такое?
— Иногда в небе над болотом появляются крылья, — снова заговорил Серафим. — Крылья из дыма и искр. Это его крылья, Стэфа. Он редко показывается людям, но если коснется живого существа хоть одним своим перышком — быть беде. Он не любит никого, кроме птиц. Говорят, птицы разносят его огонь на своих крыльях.
— Несколько раз загорались дома в Марьино. — Баба Марфа кивнула. — Горящие птицы падали на крыши, залетали в окна. На моей памяти такое было лишь однажды, летом семнадцатого года. Тот дом выгорел почти дотла.
— Какой дом? — спросила Стеша, хотя уже знала, какой. Помнила обожженные, черные от времени и копоти стены графской усадьбы.
— Моя мать заживо сгорела из-за такой вот огненной птицы, влетевшей в окно ее спальни. Пожар не могли потушить до утра. — Голос бабы Марфы звучал ровно и отстраненно, как будто она рассказывала страшную сказку, а не историю своего рода. — А вечером того же дня из своего охотничьего ружья застрелился отец. Не смог пережить ее смерть.