Марфа окаянная

— Да он сам плескович и есть! — загомонили в толпе.

— Ишь, князем Московским пугат!

— Позарились плесковичи на святую Софию, да и наложили от страха в штаны! Обидно, ить, им!

— А коли Иван сунется, Казимир пособит.

— Пособит он тебе — выкуси!

— А ты в морду-то не тычь мне!

Раздалась первая оплеуха. Толпа покачнулась, заражаясь беспорядочно начавшейся потасовкой. Скоморох, не успев подобрать с земли несколько упавших денег, тянул за цепь медведицу на безопасное место. Дралось уже с десяток мужиков. Ване кто-то двинул по затылку локтем, шапка, смягчив удар, слетела, он едва успел подхватить её.

— Бежим! — крикнул Акимка.

Они с трудом выбрались из дерущейся толпы, которая становилась всё больше, и, отбежав шагов на тридцать, вскарабкались на узорную ограду Ивановской церкви.

Купцы у ближайших рядов прятали разложенные товары.

— При князе-то больше порядку было бы, — проворчал один из них. Другой отозвался:

— Порядку ему! Дурья голова! На московском рубле разживёшься разве {28} ?..

У корчмы собиралась новая толпа, состоящая из полунищих оборванцев. Многие были с дрекольем. В центре стоял молодой боярин, в котором Ваня вдруг узнал своего дядю Фёдора Исаковича. Он раздавал мужикам монеты и что-то говорил, указывая на дерущихся. Мужики кивали, некоторые пошатывались.

28

На московском рубле разживёшься разве?.. —

Основной денежной единицей как в Москве, так и в Новгороде XV в. был рубль. Но содержание серебра в московских монетах (рублях) было примерно на четверть ниже, чем в новгородских. Соответственно покупательная способность московских денег уступала новгородским, и вести торговые расчёты, особенно крупные, выгоднее и удобнее всего было новгородскими деньгами. Одним из условий подчинения Новгорода Москве было прекращение в Новгороде чеканки денег и ведение всех расчётов в московской монете. Это сильно ударяло но доходам новгородских купцов, особенно тех, кто вёл торговлю с иноземцами. Естественно, торговые круги Новгорода противились введению московских денег, и одна из главных причин того, что многие купцы поддерживали противников Москвы, было как раз нежелание отказываться от полновесной новгородской монеты.

— Ну, начнётся сейчас! — возбуждённо прошептал Акимка. — Они же пьяные все.

Мужики с громкими возгласами двинулись вперёд.

— Не пойдём под Москву! — орали пьяные глотки. — За короля хотим! За Казимира!

Навстречу выбежал растрёпанный парень из ремесленного люда.

— Опомнитесь, православные! Вера у них не наша, латынская.

О его голову переломилась длинная жердина. Он упал на колени, плача и размазывая по лицу струящуюся из-под волос кровь. Мужики обошли его и, размахивая кольями, врезались в толпу.

Ваня зажмурился, вцепившись изо всех сил в железное кольцо ограды. Акимка же наблюдал за дракой с азартом, приговаривая:

— Так, получил! То-то же! Ага, побежали!

Ваня открыл глаза и увидел, что оборванцы бегут, уже безоружные, назад к корчме, жалко выкрикивая: «За Казимира!» — и выискивая Фёдора Борецкого. Но того нигде не было.

С Михайловской улицы выехал на Торговую площадь тысяцкий Василий Есипович с отрядом всадников. Защёлкали плети. Толпа быстро начала рассеиваться, оставляя на месте толковища шапки, пуговицы, оторванные рукава.

— Слава тебе Господи! — услышал Ваня знакомый и радостный голос. Внизу стоял Никита. — Обыскался! Ну, Акимка, знаю, твоя затея! Ох и достанется отцу за тебя от боярыни! Вот вернёмся, сразу нажалуюсь.

— Никита, не выдавай Акимку, — сказал Ваня, слезая с ограды. — Это я его уговорил. Мы медведяку смотрели.

— Медведяку смотрели они!.. — ворчал Никита, оправляя на Ване кафтан и шапку. — А ну заехал бы кто по башке? Не о матери с бабушкой, так обо мне подумал бы. Прямиком один путь — в петлю...

— Ты, Никита, зря шумишь, — подал голос осмелевший Акимка. — Мы бы отбились. Иван не хужее меня дерётся.

— Цыть! — прикрикнул на него Никита. — Рассуждает тут! Не являйся мне ноне на глаза. У Насти схоронись и не высовывайся. От греха подале...

Отсутствие в доме Вани обнаружилось скоро, но никто — ни Настя, ни Олёна, ни домашний дьячок, ни даже мать Капитолина — не решался доложить о том Марфе Ивановне. А та весь день не покидала своей половины терема. С утра ей нездоровилось, ломило поясницу, видимо к перемене погоды, и людей она принимала, сидя неподвижно в кресле с прямой жёсткой спинкой, что придавало её осанке строгую торжественность. Дел накопилось немало, откладывать их на потом было не в правилах Марфы Ивановны.

Долго держала у себя ключника и дворецкого. Обозы с оброками уже начали прибывать по первому насту с Деревской, Бежецкой, Шелонской, Вотской и Обонежской пятин. Марфа требовала отчёта об оставшихся с прошлого года запасах воска, мёда, соли, хлеба, льна, решала, что следует сохранять в амбарах и какие излишки выставить на Торг. Указывала цену, ниже которой уступать товар не следовало: пять денег за пяток льна, три деньги за сотню яиц, две за гуся, одну за куру. Установила одну гривну за бочку пива и полторы за пуд масла. Деньги были нужны. Нынешний год обещал принести более двухсот рублей. В который раз пожалела об отданных Соловецкому монастырю островах и земельных владениях на поморском берегу и опять обругала себя за это: сделанного не воротишь. Да и авторитет её, ещё более окрепший и в Обонежье, и в Новгороде Великом, не стоил разве пожалованных Зосиме Соловецкому погостов?

Соловецкий старец понравился ей. А ведь поначалу, поверив оговорщикам, на порог его не велела пускать: нашептали, что монахи на её земле как на своей хозяйничают. После уж выяснила — то её холопы стыд потеряли, позарились на небогатые владения обители. Стыдно сказать, отай рыбу приезжали ловить на монашеские озёра.

Исправляя вину слуг и доверчивость свою чужим словесам, троекратно приглашала к себе на пир новоиспечённого игумена, а когда тот наконец согласился, усадила на почётное место его, одарила вниманием и серебром. Видела, что непривычна, неприятна её роскошь старцу, и за это уважала Зосиму вдвойне. И подсказывало ещё ей сердце, что неспроста свела её судьба с соловецким игуменом. Что-то видел угрюмый старец впереди нынешних дней, чего она не ведала. Добро, худо ли — теперь уж не спросишь. А тогда вдруг испугал он её и всех бояр на пиру, вскочил посреди чьей-то речи, побледнел, как снег, и осенил пирующих крестом. И засобирался в дорогу, заспешил. Почему так скоро, зачем, не смогли от него добиться, сколь ни расспрашивали...

Заглянула девка с известием о готовом обеде. Марфа Ивановна спуститься отказалась, велела, чтоб трапезничали без неё. Попросила лишь принести ей сижка копчёного из тех, что с Водлы доставлены на днях. Да и того не удалось попробовать. Прибежал Пимен, ключник опочившего владыки Ионы [43] .

Пимен был своим человеком в доме. Ему нравилось бывать здесь, нравилось почтение, оказываемое хозяйкой и знатными гостями: как-никак второй человек в Новгородской епархии, именно ему, как думали все, должен был Иона передать архиепископство. Он уже мысленно видел себя в парадном облачении, в парчовых ризах и золотой митре, возглавляющим Совет господ, укрепляющим духовную власть и независимость святой Софии. То, что московский митрополит не утвердит его, Пимен допускал и готов был принять посвящение от митрополита Литовского Григория {29} . Разговоры о латынстве — чушь! Разве не от цареградского патриарха сам Григорий получил сан митрополита Православной Русской Церкви? Обвинения в латынстве все из Москвы идут. От злобы, от зависти. Пора, давно пора освободиться от Москвы, как от овода кровососущего.

43

Прибежал Пимен, ключник опочившего владыки Ионы. — Пимен (? — после 1471 г.), ключник (то есть казначей) архиепископа Новгородского Ионы. Активный сторонник партии противников Москвы и сторонников присоединения Новгорода к Литве. Расхищал архиепископскую казну, тратя деньги на личные и политические нужды. По смерти Ионы претендовал на архиепископскую кафедру, но не получил се, проиграв жребий ризничему Феофилу, который, обнаружив кражи Пимена, потребовал суда над последним. Вече приговорило Пимена к заточению в монастыре.

29

То, что московский митрополит не утвердит его, Пимен допускал и готов был принять посвящение от митрополита Литовского Григория. — Григорий (? — 1488) — епископ Смоленский (1442—1458), в 1458 г. патриархом Константинопольским Григорием IV Маммой поставлен в митрополиты всея Руси. В Москве Григорий, как исповедовавший униатство, не был принят. Тогда Папа Римский Пий II определил его на митрополию в Киеве, дав сан митрополита Киевского и Литовского и всея Руси. В этом сане Григорий претендовал на главенство над Русской Православной Церковью и добивался её присоединения к Флорентийской унии. Попытки его завершились крахом, а независимость и постоянное требование денег от Папы и великого князя Литовского вызвали недовольство: в 1474 г. Григорий был сведён с кафедры и отправлен в монастырь.

Архиепископ Новгородский по существовавшим в древности и средневековье порядкам избирался на вече в Новгороде, но мог приступить к своим обязанностям лишь после того, как его кандидатуру утверждал («ставил») глава Русской Православной Церкви — митрополит Московский и всея Руси. Некоторые митрополиты являлись сторонниками, а нередко и просто послушными слугами политики великих князей московских, и московские князья пользовались правом митрополита утверждать или не утверждать архиепископа на Новгородском столе для того, чтобы не допускать на новгородское епископство ярых противников московского влияния и великокняжеских устремлений. В XV в., когда отношения Москвы и Новгорода накалились до предела, а сторонник взвешенной, взаимовыгодной политики — архиепископ Новгородский Иона (см. о нём прим. №19) скончался, претенденты на архиепископскую кафедру — владычный ключник Пимен и викарий Матфей, сторонники активной антимосковской политики, понимали, что в случае, если им повезёт на вече, митрополичьего утверждения они не получат, и, возможно, рассчитывали добиться «доставления» у митрополита-униата Григория.

В доме Марфы Ивановны он находил поддержку и единомышленников: Лошинского, Ананьина, Офонасова, Есипова {30} . Передавал через Марфу деньги на общее дело из владычной казны. Деньги влияли на решения веча. О казнокрадстве шептались в городе, да поди докажи! Свидетелей не было, за руку никто не поймал, а Иона перед кончиной более высокими был озабочен помыслами, проверок не затевал и отчёта не требовал. Умирал долго, утомил всех ожиданием — каждый день готовились услышать из слабеющих уст имя восприемника. И не услышали. Так и опочил под утро, не назначив Пимена. Не успел. Или не пожелал сознательно?..

30

В доме Марфы Ивановны он находил поддержку и единомышленников: Лошинского, Ананьина, Офонасова, Есипова. — Имеются в виду новгородские бояре — сторонники отделения Новгорода от Москвы и присоединения к Литве.

Посадник Иван Иванович Лошинский (? — после 1476 г.) — боярин новгородский, брат Марфы Борецкой, один из богатейших новгородцев, активный противник Москвы. С 1469 г. посадник. Участвовал в войне 1471 г. с Москвой, после продолжал антимосковскую политику. В 1475 г. участвовал в разбойном нападении на Славкову и Никитскую улицы в Новгороде, где были сожжены и разграблены дома сторонников Москвы. За это в ноябре 1475 г. был отдан под суд и но приговору великого князя Ивана III «посажен в железы» и отправлен на заточение в Муром, где, по-видимому, и умер.

Василий Ананьин, посадник (см. коммент. №18).

Есипов (Василий Есипович), тысяцкий (см. прим. №8).

Дмитрий Офонасов, боярин.

Дошло до жребия. И отвернулась от Пимена удача, грехи, что ли, Господь не простил? Выпал жребий ризничему Феофилу [44] . Хуже и придумать было нельзя. Тугодумен, труслив, неповоротлив. Тряпка, а не архиепископ. Ему бы пуговки золочёные пересчитывать да моль в ризнице бить!..

Первое, о чём подумал Пимен тогда, — яд. Умертвить. Убрать со своего пути, восстановить справедливость! Одумался, нельзя. Всяк на него же первого и покажет. К тому же и поддержка вдруг объявилась у Феофила: архимандрит Юрьева монастыря Феодосий, игумены Нафанаил и Варлаам Хутынского и Вяжицкого монастырей, бояре Александр Самсонов, Офонас Груз, Феофилат. Даже Захария Овин, богаче которого нет в Новгороде Великом {31} . И все обещают помощь, советуют не ссориться с Москвой, не допустить размирия.

44

Выпал жребий ризничему Феофилу. — Феофил (? —1484) — ризничий (то есть заведующий имуществом) архиепископа Ионы (1459 — 1470), архиепископ Новгородский (1470—1480), избран но жребию 15 ноября 1470 г., утверждён на столе митрополитом 15 декабря 1471 г. Недальновидный, но достаточно смелый и решительный политик, Феофил в 1471 г. поддержал сторонников Москвы, чем на некоторое время заслужил благоволение великого князя Московского Ивана III, по впоследствии постоянно ходатайствовал перед великим князем о сохранении новгородской «старины» и прощении заточенных и сосланных новгородских бояр, за что навлёк на себя гнев и в 1480 г. был сведён с кафедры, увезён в Москву, на некоторое время заточен в Чудовом монастыре, но затем освобождён, хотя не возвращён в сан.

31

К тому же и поддержка вдруг объявилась у Феофила: архимандрит Юрьева монастыря Феодосий, игумены Нафанаил и Варлаам Хутынского и Вяжицкого монастырей, бояре Александр Самсонов, Офонас Груз, Феофилат. Даже Захария Овин, богаче которого нет в Новгороде Великом. — Нафанаил (? — 1499) — игумен Хутынского монастыря (1467 — 1499) в Новгородской земле; Варлаам (? — 1512) — игумен Вяжицкого монастыря (1459 — 1512) в Новгородской земле; Александр Самсонов (?) — боярин новгородский, сторонник Москвы, в 1475 г. вступил в службу к великому князю Московскому Ивану III; Офонас Груз (? — после 1488 г.) — боярин новгородский, один из богатейших жителей Новгорода, придерживался умеренных позиций в политической борьбе Новгорода с Москвой, в 1488 г. выселен из Новгорода и лишён всех владений, но получил в компенсацию солидную вотчину под Москвой; Феофилат (? — после 1490 г.) — боярин новгородский, последний новгородский посадник (1471 — 1478), сторонник мирного урегулирования отношений с Москвой. Заключил от имени Новгорода договор 1478 г. о ликвидации новгородской независимости с великим князем Иваном III. Был одним из немногих новгородцев, не подвергшихся «выводу» и сохранивших свои владения; Захария Григорьевич Овин (Овинов) — новгородский боярин, по легенде — богатейший новгородец второй половины XV в., сторонник Москвы, не спасшийся, однако, от лишения владений и «вывода» в 1478 г.