Маргарита Наваррская

– Кому как, - пожал плечами Филипп.

Внутри шатра они устроились на мягкой подстилке из соломы, накрытой сверху плотной тканью, и принялись за еду. Филипп маленькими глотками потягивал из бутылки вино и, добродушно усмехаясь, наблюдал, как его друзья с громким чавканьем уписывали за обе щеки внушительные куски хорошо прожаренного и обильно сдобренного пряностями мяса.

Наконец Эрнан удовлетворенно похлопал себя по животу и сыто отрыгнул.

– Очень даже неплохо, - проворчал он, отбросив в сторону пустую бутылку и извлекая из котомки следующую.
– Это, как я понимаю, наваррское. Великолепное вино, нечего сказать.

– Гасконское лучше!
– хором возразили Филипп и Симон, затем недоуменно переглянулись и громко рассмеялись.

Эрнан тоже захохотал.

– Экие мне патриоты! У дураков, говорят, мысли сходятся.

Симон мигом унял свой смех.

– Ты меня обижаешь, Эрнан, - с оскорбленным видом произнес он.

– Это насчет чего?

– Насчет дураков, разумеется.

– А-а, понятно!
– Шатофьер уже привык, что зачастую Симон принимает шутки за чистую монету, и давно перестал этому удивляться.
– Ты уж прости, дружок, что я лишний раз напомнил тебе о твоем несчастье... Да, кстати, Филипп, об обиде.

– О какой еще обиде?

– Твой будущий тесть, оказывается, пригласил в числе зачинщиков Гамильтона.

– Ну и что? Судя по рассказам, Ричард Гамильтон - добрый рыцарь.

Эрнан состроил презрительную гримасу.

– Да уж, добрый!
– негодующе фыркнул он.
– Много хуже меня.

– Не спорю. Но это еще не значит...

– Значит!!! Почему он, почему не я?! Ведь я лучше, я сильнее! Какого черта, спрашивается, король пригласил зачинщиком его, а не меня?

– Думаю, потому что он издалека...

– Шотландский выскочка!

– Выскочка, не выскочка, однако прославленный воин.
– (Филипп решил не бередить рану друга и умолчал о том, что поначалу король собирался пригласить седьмым зачинщиком Шатофьера, но, получив письмо от Ричарда Гамильтона, в котором тот изъявлял желание принять участие в турнире, отдал предпочтение шотландцу).
– Надеюсь, ты не упустишь случая доказать свое превосходство над ним?

– Непременно! Я покажу этому сукину сыну, где раки зимуют.

– Между прочим, - Филипп извлек из-за отворота камзола копию регламента.
– Ты можешь записаться еще до жеребьевки - но только начиная с третьего круга.

– Я уже записался, - ответил Эрнан.
– Пятнадцатым.

– Не хочешь рисковать?

– Ха! Разве это риск? Это называется полагаться на случай. Когда придет время бросать жребий, незабитыми останутся лишь четырнадцать первых и, возможно, еще несколько последних мест - и на них будут претендовать не менее полусотни рыцарей. А я не хочу, чтобы глупая случайность помешала мне сразиться с Гамильтоном.

– Понятненько, - сказал Филипп.
– Ну а ты, Симон, тоже записался?

– Да какой из меня рыцарь!
– небрежно отмахнулся тот.
– Впрочем, если кто-то из вас возглавит одну из партий в общем турнире, я, конечно, присоединюсь к нему... Ну, и еще попытаю счастья в охоте за сарацинами.

Эрнан усмехнулся и вновь запустил руку в котомку.

– Ай-ай-ай!
– сокрушенно произнес он, вынимая последнюю бутылку. Осталась единственная и неповторимая.

– Не грусти, - утешил его Филипп и протянул ему свою, полную на две трети.
– На, возьми. С меня достаточно.

– И мою можешь взять, - добавил Симон.
– Там осталась почти половина.

Шатофьер одобрительно хмыкнул.

– Вот и ладушки. Вы, ребята, настоящие друзья... Ну что ж, коль скоро у меня есть что пить, я, пожалуй, побуду здесь до приезда императора. Передайте Жакомо...

– Это излишне. Август Юлий изменил свои планы. Он прибывает завтра утром.

– Ах, так! Тем лучше. Тогда я чуток сосну в твоем шатре, не возражаешь?

– О чем может быть речь!
– пожал плечами Филипп.
– Спи здесь, сколько тебе влезет.

– Так я и поступлю, спешить-то мне некуда. Во дворце меня никакая барышня ведь не ждет... Да, вот еще что, Филипп. Отныне в нашей компании остался лишь один монах - я.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Сегодня ночью Габриель, наконец, последовал твоему совету и распростился со своей девственностью. Помнишь, вчера он весь вечер увивался около той смазливенькой девчушки, сестры Монтини?
– Эрнан лукаво прищурился.
– Говорят, ты уже положил на нее глаз, но Габриель тебя опередил.

– Ба!
– изумился Филипп.
– Кто это - "говорят"?

– Спроси лучше у Симона. Это он мне рассказал.

Филипп повернулся к Симону:

– А ты-то откуда знаешь?

Тот почему-то смутился.

– Я сам видел, собственными глазами.

– Что?!!
– вытаращился на него Филипп.

– Ну, не... не это, а... Собственно, я видел, как Габриель выходил из ее комнаты.

– Ага, понятно. Ты разговаривал с ним?

– Да.

– И он не попросил тебя держать язык на привязи?

– Ну... Собственно говоря... Это...

– Все-таки попросил?

Симон виновато заморгал.

– Да, попросил.

– Ах, ты трепло несчастное!
– негодующе рявкнул Эрнан.
– Какого тогда дьявола ты разбалтываешь чужие секреты?! К твоему сведению, Филипп, этот пустомеля уже по всему дворцу раззвонил про Габриеля и его барышню.

Филипп укоризненно поглядел на Симона и вдруг улыбнулся.

– Стало быть, ты видел, как Габриель выходил от Матильды? Ладненько.
– Тут он ткнул его пальцем в грудь.
– Но ты-то что делал на половине фрейлин в то самое время? Вот вопрос достойный пристальнейшего изучения!

Краска бросилась Симону в лицо.

– Я... Я просто...

– Ой, не заливай!
– отмахнулся Шатофьер.
– Если тебе удается водить за нос Амелину, и она искренне убеждена в твоей верности, то со мной такой номер не пройдет. Думаешь, я не знаю про дочь лурдского лесничего?

– А?
– Филипп озадаченно взглянул на внезапно скисшего Симона, затем вопрошающе посмотрел на Эрнана: - О чем ты толкуешь, дружище? Причем здесь дочь лурдского лесничего?

– А при том, что у этой самой дочери есть три дочурки, чертовски похожие на верного супруга госпожи Альбре де Бигор.

– Да ты шутишь!
– воскликнул ошарашенный Филипп.

– Нет, клянусь хвостом Вельзевула. Он путается с нею с тринадцати лет, а старший их ребенок родился за полгода до его женитьбы на Амелине.

– Черти полосатые! Симон, это правда?

Симон и не шелохнулся, как будто вовсе не расслышал вопроса. Ссутулив плечи и опустив глаза, он был похож на пойманного с поличным преступника, который прекрасно понимал, что выкручиваться бесполезно, и хранил гордое молчание.

Филипп вновь обратился к Эрнану: