Мариэль. Замок в ипотеку

— Почему они назвали тебя Саймусом? — спросила она, не зная, о чем поговорить, чтобы нарушить тягостное молчание.

— Это на трейсовском диалекте. Шеймас-Саймус, — ответил он, отпив глоток напитка.

— Ты правда замок продаешь?

Шеймас взял в руки газету и усмехнулся:

— Это не он.

— Что? — не поняла Мари.

— Не Лу объявил о помолвке. Это Тальина. Очевидно же.

— Я не хочу говорить о нем, — сникла она. — Я у тебя про замок спрашивала.

— Да, он мне не нужен. Хочу в город перебраться. Надоело в пустоши болтаться, — Шеймас стал листать газетные страницы.

— Там плодородная земля?

Он поднял на Мари заинтересованный взгляд.

— Да-а-а.

— Много?

— Много.

— Ты просишь пятьдесят кредитов?

— Допустим, — кивнул Шеймас.

Мари протянула мешочек Шеймасу и сказала:

— Здесь тридцать. Двадцать отдам после уборки первого урожая. Может, раньше, если одна идейка выгорит.

— Зачем тебе замок?

— Луис не вытащит меня отсюда, — произнесла Мари, потупив взгляд на кружку. — Я здесь навсегда. У меня есть опыт в руководящей должности. На мне весь офис держался. Отремонтирую замок, сделаю там отель. Разобью ферму и засею поля. Это перспективней работы в прачечной.

— Ты серьезно? — поразился Шеймас.

— Более чем, — она посмотрела ему в глаза. — Продашь мне замок в ипотеку?

По лицу Шеймаса тенями поплыли вопросы от «Ты свихнулась?» до «Как скоро ты выплатишь долг?». От волнения Мари прикусила губу. Пристально смотря на нее, Полукровка все сильнее напрягался. Его брови съезжали к переносице, и на лбу углублялась вертикальная морщина. Не отводя взгляда от Мари, Шеймас отложил газету, которая слетела с края столика и рассыпавшимися листами-крыльями расстелилась где-то рядом на пыльном полу. Чем дольше он молчал, тем меньше уверенности оставалось в самой Мари. Ее начали терзать сомнения. Она не знала, сколько лет Шеймас прожил в замке, но вдруг задалась вопросом, почему он сам не пустил его в дело? На это должна быть причина, и лучше узнать о ней до того, как Мари отдаст все, что у нее есть.

Короткие волосы Шеймаса стали переливаться темными оттенками, мерцая лишь у корней. Он медленно поднес к губам кружку и двумя глотками опростал ее.

— Пятьдесят кредитов за замок — невысокая цена, — наконец заговорил он, положив свои мощные руки на стол. — Завтра мне предложат эту сумму всю и сразу, и я пожалею, что согласился на рассрочку сегодня.

— Поэтому я предлагаю тебе продать мне замок в ипотеку, — напомнила Мари. — Ты останешься в выигрыше за счет немалого процента. Я согласна заплатить шестьдесят кредитов, но частями.

Шеймас поднял пустую кружку и окликнул бармена. Тот подошел к их столику и налил Полукровке еще.

— Те типы говорили, ты просишь сразу только тридцать, — уточнила Мари. — Я тебе даю их.

— А на что ты собираешься делать ремонт? Кто будет работать на плантации? За это надо платить.

— Это уже мои проблемы.

Шеймас выпил еще и звучно поставил кружку на стол.

— Ты загоняешь меня в тупик.

— Чем? — удивилась Мари.

— Замок вдали от населенных пунктов. Ты можешь стать мишенью для разбойников.

— Я умею стрелять из бластера.

— А он у тебя есть? — Шеймас озадаченно приподнял бровь. — Твое предложение заманчивое, не спорю. Но оно рискованное.

— За сколько ты купил замок? — спросила Мари.

— Он достался мне от отца. Только он был куплен для Тальины на тот случай, если ее приговорят к ссылке.

— Но почему ты запустил его?

— Так вышло, — Шеймас достал из кармана штанов помятую пачку, вынул из нее сигарету и закурил с помощью горящей свечки на соседнем столике.

— Шеймас, я не ищу причины остаться. Я не собираюсь портить твою сказочную жизнь своим вмешательством. Я просто предлагаю сделку.

Он поглубже затянулся, выпустил один клуб дыма, второй, третий, не спеша с ответом. Он стал настолько сосредоточенным, что Мари будто сквозь его кожу и череп видела, как от мыслей пульсирует его мозг.

— Ипотека, — задумчиво произнес он. — Шестьдесят, говоришь? Мало будет.

— Не наглей, — сурово ответила она.

— Семьдесят кредитов.

— Шестьдесят пять и точка!

— Ладно. Шестьдесят пять и…

— И? — Мари начала раздражаться, не зная, что предложит ей Шеймас.

— Пока я не подыщу себе другое жилье, я буду жить в замке.

Понимая, как сложно ей будет с этим смириться, Мари потянулась за мешочком.

— Но у меня все равно не выйдет съехать сиюминутно! — остановил ее Шеймас. — У меня там вещи, станки, приборы, инструменты. Я работаю, если ты не заметила. Куда я все это дену сейчас? Если я арендую помещение, я потрачу эту тридцатку. Тогда мне не светит квартира.

В словах Шеймаса было зерно здравомыслия. И все же Мари становилось тошно от мысли жить с ним под одной крышей.

— Можешь занять мастерскую, — согласилась она, отпустив мешочек. — Но имей в виду, если так получится, что завтра я найду деньги для оставшегося долга и верну его, ты немедленно исчезнешь.

— Гадость ты моя ненаглядная, — улыбнулся он, подтягивая мешочек к себе, — не успеешь глазом моргнуть.

Мари окинула его оценивающим взором и, почувствовав необъяснимую власть над Шеймасом, спросила:

— Тебя вообще учили уважению к женщинам?

Он высыпал монеты на стол и стал их пересчитывать.

— Я только что двоих из-за тебя уделал, — напомнил он, радуясь деньгам. — Чего тебе еще надо?

— Не из-за меня. А из-за денег. Знал, что перепадет, да? Подстроил все?

— Ты больная? — Он поднял лицо и взглянул на Мари, как на прокаженную. — Не знаю, что тебе обо мне наговорили опреты, но действовать исподтишка — это в их манере. Не в моей. Я себя отношу к палал. Отторжение несправедливости, неукротимый дух, стихийная борьба — это палал. Опреты — шакалье! Не зря говорят, бабы дуры. Лу ты так же не доверяла? Или растаяла перед его обаянием при вашей первой встрече? Он, наверное, романтический ужин устроил? Сам твой гардеробчик подбирал, да? Затачивал тебя под себя. Ну чтобы не ударить в грязь лицом, когда во главе Опретауна встанет императрица из неподдающихся дрессировке палал.

Каждое его слово болью отдалось в голове Мари. Она стиснула зубы, чтобы снова не разреветься.

— Если ты такая слабохарактерная, то ты уже не палал, — добавил Шеймас и продолжил считать деньги.

— А по-твоему, палал — это отшельники, живущие в грязи и питающиеся с помойки? То, что у тебя есть свое твердое мнение, и ты не боишься его высказывать, еще не делает тебя палал. Ты дикарь, Шеймас. Невоспитанный, грубый, самодовольный. Тебе будет нелегко жить в городе.

— Я, кстати, сюда на мотоцикле приехал, — вдруг оповестил он, ссыпая монеты обратно. — И ты упускаешь шанс вернуться на нем в замок.