Марина и цыган

Но едва мы вошли в дом, как дядька упал на диван и принялся хохотать, как сумасшедший. Глядя на него, засмеялась и я. Когда мне это надоело, я сказала:

– Ладно, хватит на сегодня маскарада! Разоблачайся!

Спрятав наши наряды в сундук, я вернулась назад. Однако Женька сонным голосом произнёс с дивана:

– Ты не возражаешь, Марина, если я немного посплю?

Пожав плечами, я отправилась в сад, но деревенские уже ушли и мне стало скучно. Заглянув от нечего делать к соседям во двор, я увидела сваленное у плетня сено. Поваляться на нём было моей давней мечтой. Недолго думая, я оседлала плетень и стала перебрасывать охапку за охапкой к нам во двор. В это время послышались чьи-то шаги и появился Димка. Не обнаружив сена на месте, он растерянно почесал в затылке и стал озираться по сторонам. Внезапно мой сосед хлопнул себя по лбу, словно ему взбрела на ум какая-то идея, и, крадучись, приблизился к плетню. Обнаружив пропажу, Димка потянулся было к сену, но оттуда внезапно высунулся мой указательный перст и погрозил парню. На мгновение Димка оторопел, а потом спросил жалобным голосом:

– Это ты, Марина?

Выбравшись из-под сена, я подбоченилась и вызывающе уставилась на него, как бы говоря всем своим видом: «Что, какого-то паршивого сена для меня пожалел?» Димка понял мой молчаливый упрёк и ретировался, а я улеглась на сено и предалась раздумьям. Хотя солнце ещё стояло высоко над горизонтом, в тени плетня было хорошо, не жарко. Мысли мои вертелись вокруг вчерашней дядькиной авантюры. Я не подозревала его ни в чём плохом, а только в желании немного попугать меня. Недаром перед этим Женька таинственно намекал о якобы угрожавшей мне опасности. Впрочем, я ведь тоже придумала «грозного разбойника». Забавно, что одна и та же идея пришла нам в голову с дядькой практически одновременно.

По рассказам моего деда Коли, женщины в нашем роду не уступали мужчинам ни в твёрдости духа, ни в решительности. Об этом свидетельствовало одно из семейных преданий. События, о которых пойдёт речь, разворачивались в одной из станиц на Кубани где-то в двадцатые годы. Жил там один казак – не богат, не беден, в общем, середняк, как и большинство односельчан, потому что станица была зажиточная. Да стремился тот казак к большему, чем имел, и двух своих дочерей (он был вдовцом) поклялся выдать за первых богачей в округе. Следует заметить, что казак гордился своими дочерями не зря: слыли они первыми красавицами в станице, да и хозяйство держали в исправности. Старшую из них звали Мариной, а младшую – Катериной и ко времени нашего рассказа им стукнуло по девятнадцать и семнадцать лет.

Особенно хороша была Марина. Нельзя было не залюбоваться девушкой, когда неслась она по станице на горячем жеребце с чёрной шалью на голове, закинув длинные косы за спину. А серьёзный взгляд её тёмных глаз не мог вынести ни один парень. Обе сестры не только прекрасно сидели в седле, но и метко стреляли из ружья, которое было нелишним при объезде огромного отцовского сада и пасеки, куда могли забраться воры. Под предлогом охраны сада и встречалась со своим любимым, парнем из соседней станицы, Марина. Пока влюблённые ворковали, Катя стерегла их лошадей. Разумеется, отец девушек ничего не знал об этих встречах. Парень был беден и его сватовство ни к чему бы не привело. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но в это время к Марине посватался зажиточный односельчанин, который был лет на десять старше её. Отец дал своё согласие и велел дочери собираться под венец, стукнув при этом кулаком по столу в знак того, что возражений не потерпит.

Наконец, наступил торжественный день. Прежде, чем отправиться в церковь, по обычаю хозяева и гости сели за накрытый стол. Сначала выпили по рюмке за здоровье молодых, а потом ещё одну – за их родителей. Невеста была прекрасна, как всегда, но очень бледна. Затянули песню, затем начались танцы и Катя пригласила жениха. Внезапно под окном раздался молодецкий свист, но в разгар всеобщего веселья на это не обратили внимания. Никто также не заметил, как невеста вышла из дома. Когда же её хватились, Марины и след простыл. Первым обо всём догадался жених. Прыгнув прямо с крыльца в сани, он начал что было сил нахлёстывать лошадей в надежде догнать сбежавшую невесту. Тем временем тройка с Мариной и её возлюбленным уже подъезжала к церкви, где их ждал заранее обо всём предупреждённый поп, который на скорую руку обвенчал молодых. Обманутый жених поклялся отомстить, да так и не посмел, опасаясь крепких кулаков мужа Марины. Отец же вскоре смирился и первый навестил дочь и зятя, выдав молодожёнам на обзаведение причитавшееся Марине приданое.

А что же Катя, которая, не жалея каблуков, отвлекала внимание жениха от сестры? Не прошло и полгода после свадьбы Марины, как она тоже вышла замуж. Помните, как она сторожила коней во время свиданий сестры с любимым? Так вот, однажды будущий муж Марины захватил с собой своего друга. Тому наскучило сидеть в кустах, дожидаясь приятеля, и он решил прогуляться по саду. Не успел, однако, парень пройти несколько шагов, как вдруг услышал:

– Стой, стрелять буду!

Пока Катя (конечно, это была она), наставив на него двустволку, строго допытывалась, что он делает в чужом саду, Николай (так звали парня), переступал с ноги на ногу и не мог выдавить из себя ни слова, чувствуя, что краснеет под гневным взглядом карих глаз. К счастью, на шум прибежала Марина со своим возлюбленным и всё разъяснилось. После этого случая Николай попросил друга, чтобы тот, когда в следующий раз поедет на свидание с Мариной, взял его с собой. Что же касается отца девушек, то он сразу дал согласие на брак младшей дочери, не желая более быть посмешищем в глазах односельчан. На весёлой Катиной свадьбе больше всех танцевала Марина со своим мужем. Обе сестры были счастливы в семейной жизни. Незадолго до своей смерти дед Коля, вспоминая историю знакомства с собственной женой и посмеиваясь в усы, признался мне:

– Вот когда твоя бабка, Марина, наставила на меня ружьё, тогда я в неё и влюбился.

– Ну, да, у тебя в тот момент даже чуб покраснел, - шутливо заметила, в свою очередь, бабушка Катя, намекая на рыжий цвет волос мужа.

Дед умер от рака лёгких, когда мне исполнилось десять лет: он был заядлым курильщиком. Не вынеся горя, через полгода за ним последовала и бабушка. Через всю свою жизнь она пронесла беззаветную любовь к мужу и родной сестре, в честь которой меня назвали Мариной.

В конце концов, мне надоело валяться на сене и я решила пойти посмотреть, не проснулся ли дядька, не забыв перед этим перекинуть сено обратно через плетень. Женька по-прежнему лежал на диване и сладко похрапывал во сне. Я не стала его будить и отправилась в горницу. Там вставила в магнитофон новую кассету и принялась под «Цыганочку» трясти перед зеркалом плечами. А потом мне вдруг захотелось переодеться в «чаялэ». Оранжевое платье с орнаментом вполне заменило пёструю цыганскую кофту, а жёлтую юбку до пят с огромными белыми цветами и оборкой я отыскала всё в том же сундуке. Вдобавок к наряду, я повесила на шею бабушкины красные бусы, на уши – клипсы в форме колец, а запястье украсила браслетом-змейкой. Ещё мне понадобился чёрный платок с алыми розами и бахромой. Когда я прошла через зал в спальню, чтобы достать его из шифоньера, дядька даже не шелохнулся.

Посмотрев затем на себя в большое зеркало, я убедилась, что мой наряд, длинные волосы и тёмные глаза придали мне известное сходство с цыганкой. Неожиданно из спальни донёсся мелодичный звон ходиков. Заглянув туда, я увидела, что уже было шесть часов вечера. На цыпочках пройдя мимо спящего Женьки обратно в горницу, я взяла магнитофон и вышла на улицу.

Ещё было светло, хотя солнце уже скрылось за деревьями. Его розовые лучи просвечивали сквозь листву, отражаясь в оконном стекле. Включив магнитофон, я задумалась, глядя на закат. Минут через десять вслед за мной, потягиваясь, вышел дядька. Некоторое время он молча разглядывал меня, а затем, так и не произнеся ни слова, вернулся в дом. Вскоре, привлечённый музыкой, в воротах соседнего дома показался Димка. Опершись рукой на забор, он стал смотреть в мою сторону. Вслед за ним выглянула Алёнка. Приблизившись к брату, она положила ему на плечо свою руку и стала что-то нашёптывать на ухо, косясь на меня. Потом откуда-то появились Федя и Вадим, прибежала толстая Анька с девками и подошли ещё парни. Остановившись возле Димкиного дома, деревенские стали о чём-то переговариваться, не решаясь приблизиться ко мне. Отвернувшись от них, я внимательно вслушивалась в слова зажигательного цыганского романса, одновременно поводя плечами и прищёлкивая пальцами в такт музыке.

Вдруг совсем близко кто-то сказал:

– Станцуй, Марина!

Подняв голову, я встретилась взглядом с Димкой. Следом подтянулись и остальные. Окружив скамейку, они стали уговаривать меня не стесняться. На что я нехотя ответила:

– Если бы умела, то станцевала!

– Марина, тебя общество просит! – неожиданно раздался слева дядькин голос.

Недовольно покосившись на Женьку, я обомлела: одетый в розовую атласную рубаху и чёрные брюки, заправленные в кожаные полусапожки, с блестящими глазами и вьющейся копной волос он казался вылитым цыганом.

– Ну, хорошо, попробую, - после паузы произнесла я.

По моей просьбе Женька отыскал на кассете нужную запись и включил магнитофон на полную громкость. Одновременно деревенские расступились и образовали большой круг. Приподняв правой рукой подол длинной юбки, а левой придерживая платок на плечах, я под перезвон гитар выступила на середину. Затем почти сразу, как это обычно бывает в цыганских мелодиях, темп убыстрился и я завертелась, как юла, в бешеной пляске, размахивая подолом направо и налево и выбивая дробь каблуками. При этом у меня в ушах звучали подбадривающие крики и хлопки, а перед глазами мелькали, как в калейдоскопе, лица. В кульминационный момент, когда, выгнувшись дугой, я затрясла плечами и грудью, в круг неожиданно вступил дядька. Похлопывая себя ладонями по бёдрам, как это делают в танце цыгане, он вихрем закружился вокруг меня. Зрители тут же радостными восклицаниями поддержали наш новоявленный дуэт и, не успела стихнуть музыка, как раздались громкие аплодисменты. Никто из присутствующих явно не жалел ладоней. Разгорячённая танцем и прерывисто дыша, я кланялась вместе с Женькой, который не успевал вытирать со лба пот. Деревенские же столпились вокруг нас и, казалось, их восторгам не будет конца. Затем все стали упрашивать нас с дядькой повторить танец. Женька вопросительно посмотрел на меня, но я отрицательно покачала головой и сказала, что хорошего понемножку. После чего, оставив дядьку отвечать на восторженные излияния зрителей, забрала магнитофон и удалилась в дом.

Проходя через зал, я вдруг заметила на столе листок, вырванный из тетради, и машинально хотела смахнуть его с клеёнки, однако там было что-то написано. С листком в руках я приблизилась к окну и прочла следующее: «Жду тебя ровно в семь за околицей». Под запиской не было подписи, но моё сердце учащённо забилось, а щёки, буквально, запылали. Впрочем, вполне возможно, что я ещё не совсем пришла в себя после танца. Так как стрелки на часах показывали без четверти семь, а до околицы можно было добраться за пять минут, у меня осталось ещё время подумать. Внимательно перечитав в который раз таинственное послание, я сначала предположила, что это очередная Женькина шутка. Потом – что записка адресована не мне, а дядьке. Однако мой внутренний голос твердил, что это не так.