Марш 30-го года
Шрифт:
– У них все не ладится, - Муха прищурился в направлении к вокзалу.
Народ такой - служба движения! Выходи, выходи, ребята!
В колонне табачников закричало несколько голосов. Женщин здесь было большинство. Они вышли из строя и засмотрелись на Красную гвардию. Около десятка вооруженных озабоченно ткнулись в шеренги отряда. Описывая дугу своей палкой, Алеша крикнул:
– Товарищ Колдунов! Принять пополнение, рассчитать, проверить оружие.
Уже подпоясанный, деловой, расторопный Степан приложил руку к козырьку:
– Слушаю, товарищ начальник!
Он старым полковым жестом загреб левой рукой:
– Становись, которое пополнение!
Алешу
– Здравствуйте, - сказала она тихо и опустила улыбающееся лицо.
– Вы меня не признали, видно?
– Маруся!
Она со смехом рванулась в сторону. Но он поймал ее за плечи и обнял левой рукой с палкой, а правуюпредложил для рукопожатия. Вокруг громко рассмеялись девушки:
– Маруся кавалера нашла!
– У! Кавалера, - оскорбилась Маруся, но немедленно же улыбнулась, крепко пожала оуку и даже встряхнула ее:
– А я вас сразу признала!
– Ее глаза с сердитой огневой силой пробежали вокруг.
– От идите, я вам чтой-то такое скажу.
– Куда идти?
– Идите отсюда. Отсюда. А то они смеются...
– Ты на них не смотри, рассказывай.
– Я ничего не хочу рассказывать, я только одно. Как я тогда плакала, когда б вы знали! И хотела все до вас пойти. А потом приехали батюшка с матушкой и меня выгнали. Говорят: иди себе к своим пролетариям. А я сейчас поступила на карабакчевскую.
– А где ты живешь?
– А я тут живу, на Костроме.
– У отца?
– Мой отец еще в ту войну убитый, а я живу здесь у тетки. Товарищ Теплов, а отчевой-то в Красную гвардию только мужчин принимают? А если женщина, так почему ей нельзя?
– Видишь, почему: еще никто не просился из женщин. Да сколько же тебе лет?
– Семнадцать.
– Маленькая ты...
– Маленькая! Ой, господи ж боже мой, маленькая! А как стирать у батюшки, обед варить и на базар ходить, так вы не говорили: маленькая!
– Знаешь что, Маруся? Одной тебе будет... скучно, понимаешь? Если бы вдвоем. Подруг у тебя есть хорошая?
– А как же! Такая есть подруга!
Степан гупнул сапогом рядом:
– Алеша, едут! Смотри, на машине какие-то.
– Маруся, ты приходи ко мне с подругой. Поговорим.
Он подошел к отряду. Павел Варавва, становясь в строй, подмигивал: Алеша увидел длинную машину и, к своему удивлению, рядом с шофером - отца: Семен Максимович был на голову выше шофера, ветер расстрепал его легкую бороду, от этого старик казался еще строже. Светлая, летняя промасленная фуражка надулась ветром и была похожа на боевой шлем.
Шестьдесят человек Красной гвардии без команды выстроились. Линия свежих патронных сумок придавала ей вид действительно внушительный. К правому флангу подбегал с винтовкой старый Котляров:
– Опоздал малость, с трибуной этой. Что это за папы в машине? Да там же твой батько, Алеша!
На заднем сиденье автомобиля Алеша узнал председателя городского Совета рабочих депутатов Богомола. По сторонам от него подпрыгивали на подушке, удивленно приковались взглядами к шеренгам Красной гвардии Пономарев и Петр Павлович Остробородько. Богомол - без шляпы, с великолепной гривой темных прямых волос, чисто выбритый, похожий на поэта, но с лицом серым и опухшим - поднялся в машине, тронул шофера за плечо. Автомобиль остановился со стоном. В старомодном макинтоше, застежки которого ясно сверкали медными львиными мордами, Богомол вышел из машины
и направился к Алеше. Молча протянул руку, обернулся к Остробородько:– Я что говорил? Это войско или не войско?
Петр Павлович поправил очки, кашлянул нежно, кивнул.
– Вы, так сказать, командующий?
– спросил Богомол.
– Нет, я инструктор, командующего у нас нет.
Остробородько не поздоровался с Алешей, отвернулся.
– Я могу дать командующего, - Богомол глянул на город.
– Хорошего, боевого.
Павел Варавва неожиданно из шеренги ответил:
– Сами найдем.
– Найдете?
– звонким тенором спросил Богомол.
– Это вы, молодой человек, найдете?
Богомол гордо вздернул нос на Павла. За ним вздернул очки и Петр Павлович.
– Не молодой человек, а товарищ, - крикнул Павел Варавва.
– А вот вы скажите, почему это вы с Пономаревым в одной компании?
Семен Максимович через голову Остробородько сказал:
– Это я привез господина Пономарева.
– Это другое дело.
Пономарев стоял и покорно терпел.
Богомол еще раз скользнул взглядом по двум шеренгам Красной гвардии, как будто подсчитал ее силы; задержался на бледном веснушчатом лице Николая Котлярова, хорошо рассмотрел широкую фигуру старого Котлярова на правом фланге и отвернулся.
Алеша сжал губы, глянул на отца.
– Где Муха?
– спросил Семен Максимович.
Алеша кивнул на ворота, - табачники были уже там. Семен Максимович распорядился:
– Давай туда.
Алеша подал команду:
– На ремень!
Может быть, только теперь Богомол хорошо понял, что за плечами у красногвардейцев винтовки. Он зябко сдвинул полы своего макинтоша и, глядя в землю, пошел к трибуне. Навстречу ему спешил Муха. Он какбудто что-то жевал, скулы у него ходили. Подал руку Богомолу, другую протянул к Семену Максимовичу:
– Семен...
– Богомол перебил его:
– Товарищ Муха, собственно говоря, что вы думаете предпринять? Что вы предлагаете?
– Народ сам предложит...
– Народ само собой, а ваша фракция?
– У нас нет фракции.
У Богомола тонко дрогнули выразительные актерские губы:
– У большевиков нет фракции?
– Да у нас в заводском комитете все большевики.
– Как это так? Меньшевики у вас есть?
– Да нет...
– Муха подергал свою остренькую бородку.
– У нас этого не водится. Беспартийные есть, так они, почитай, все равно большевики.
– О! Тогда я понимаю, в чем дело. Понимаю. Да, конечно... И Красная гвардия! Сигнала ждете?
– Ждем не сигнала, а... там будет видно. И кроме того... толку ждем.
– Толку? А если не дождетесь?
Муха неожиданно рассмеялся, весело, свободно, как юноша, легко перевернулся, чтобы ветер запахнул полы его пиджака.
– А если не дождемся - добьемся.
Богомол отстал и заговорил с Остробородько, близко наклонившись к его лицу, показывая куда-то на небеса. Пономарев тащился сзади, скучный и как будто спокойный. На его физиономии ничего не выражалось, кроме хорошо налаженного терпения. И борода его терпеливоходила по ветру, и глаза с терпеливой выносливостью пробегали по встречным лицам, перехватывали человеческие острые взгляды и с терпеливой аккуратностью откладывали их в сторону как ненужные подробности набежавшего длительного ненастья. Так человек в пути, идущий через вьюгу, терпеливо месит ногами снег, отворачивается от ветра, регулярно настойчиво стряхивает снежный прах с платья, а верит и радуется только бледным огням впереди или хотя бы оням в воображении.