Марш 30-го года
Шрифт:
В о р г у н о в : Да? Это было бы хорошо... Наши люди совершенно не способны провести черту: здесь дело, а здесь любовь. У них если любовь, так непременно с гражданскими мотивами или там с политикой, а дело летит к черту, потому что любовь мешает: бросают работу и бегают на свидания.
Т о р с к а я : Петр Петрович, только из уважения к вам я обещаю: разговаривать с молодыми инженерами исключительно о фрезах, болванках и об инструментальной стали.
В о р г у н о в : Ну, вот я же и говорю. Разговаривайте о чем хотите: о слинянии душ, о соловьях, о воробьях, при чем тут инструментальная сталь?
Т о р с к а я : Я постараюсь, Петр Петрович...
Входит Одарюк.
О д а р ю к : Уже музыку слышно.
Т о р с к а я : Да ну? (Подходит к двери и слушает.)
В о р г у н о в : Вот еще: эта музыка...
О д а р ю к : Вы инженер?
В о р г у н о в : Инженер.
О д а р ю к : Вы будете управлять заводом?
В о р г у н о в : Почти.
О д а р ю к : А почему станки стоят на дворе и упаковка сорвана? А кто виноват?
В о р г у н о в : Папа с мамой виноваты. Им не нужно было жениться и плодить портачей. Вот. (Вышел.)
О д а р ю к : Что он, чудак?
Т о р с к а я : Это Воргунов. Он интересный человек.
О д а р ю к : Он наш?
Т о р с к а я : Он должен быть нашим.
О д а р ю к : Придется в работу брать?
Т о р с к а я : Ох, трудно его брать в работу!
Вбегает Воробьев.
В о р о б ь е в : Идут. Совсем близко. Ездил встречать. Как раз возле парка встретил. Ну и идут, барт, во! В белых костюмах, черт, красота...
О д а р ю к : Возле парка?
В о р о б ь е в : Да уже к лесу подходят, совсем близко.
Одарюк выбежал.
Т о р с к а я : И Захаров с ними?
В о р о б ь е в : А как же, с Верой Донченко рядом. Вера сегодня дежурная.
Т о р с к а я : А Наташа?
В о р о б ь е в : Наташа? Аж страшно. Такая красивая, куда мне! Загорела, глаза, брат, блестят, На меня только так - повела. А Алешка мне кулак показал, так я и уехал.
Т о р с к а я : Все-таки, что вы будете делать с Наташей?
В о р о б ь е в : Вот, брат, Надежда Николаевна, скажи, что делать? Тут, понимаешь, такое дело, хлопцев боимся.
Т о р с к а я : Отчего?
В о р о б ь е в : Хлопцы еще ничего как следует не знают. Из девчат, и то не все. А у нас же любовь, если бы ты знала! А боимся хлопцев, знаешь, аж шкура болит со страху. Жучок, как стал председателем, так сразу Наташу в оборот: ты что это с Петькой романы затеваешь? Я тебя, говорит, с совет командиров выволоку. Вот какое дело...
Т о р с к а я : Чудаки. Вот я поговорю с Алексеем Степановичем.
В о р о б ь е в : Да что ж с того? Товарищ Захаров все равно в совет командиров передадут. Я уже думаю так: у меня и квартира в городе хорошая и все. Скажу Наташе, пускай прямо ко мне переходит.
Т о р с к а я : Побоится Наташа.
В о р о б ь е в : Вот в том-то и дело.
Т о р с к а я : Да и зачем же ссориться с коммунарами? Они ведь и помогут чем-нибудь.
В о р о б ь е в : Да вот же...
Близко взорвался марш оркестра.
Т о р с к а я : Идут...
В о р о б ь е в : Это, значит, из лесу вышли. Выходят. Сверх спускается Блюм с уборщицами. Услышал музыку и остановился.
Б л ю м : Ну, доигрались... Разве
это коммуна? Это же сумасшедший дом!1-я у б о р щ и ц а : Так что?
Б л ю м : А я знаю что? Лечить надо... Ах, ты господи! Подите скорее,
уберите там самый маленький класс. А то и трубы некуда будет сложить.
Ушли наверх. Звонок телефона. Со двора входит Одарюк и берет трубку.
О д а р ю к : Да, коммуна Фрунзе. Что? Два грузовика отправили? А я не знаю... Стойте? Разгрузить? Разгрузить будет кому. Коммунар Одарюк. А я говорю, будет кому. Значит, знаю. Откуда знаю... Вот сейчас двести коммунаров подходят. Ах, коммунары... (Повесил трубку.)
Сверху спукаются Воргунов, Блюм, Троян.
В о р г у н о в : Десять тысяч лет будем жить, а от глупостей не избавимся. Для чего это встречать, парады разные. Приехали - ну и приехали.
Б л ю м : Нельзя же, Петр Петрович, они же два месяца не были дома. Мы должны же их встретить, посмотреть...
В о р г у н о в : Все равно: если они мне станки поломают, головы пооткручиваю.
Т р о я н : Какая у них музыка... Никогда не работал с молодежью. Интересно.
Б л ю м : Так интересно, Николай Павлович, знаете, как будто в книжке.
Т р о я н : Жизнь должна быть лучше книжки, Соломон Маркович.
Т р о я н : Я же и говорю: куда там книжки годятся.
О д а р ю к : Звонили сейчас: два грузовика со станками отправлены.
В о р г у н о в : А не говорили, грузчики поехали?
О д а р ю к : Грузчиков при станках нет. Спрашивали, кто разгрузит?
В о р г у н о в : Кто же разгрузит?
О д а р ю к : Я сказал, коммунары подходят.
В о р г у н о в : Коммунары разгрузят? Это "вандереры". Каждый ящик сорок пудов.
О д а р ю к : Ну, так что ж такое?
В о р г у н о в : Глупости, побьют... Ах, черт!
Вышли. Сверху сбегает Вальченко. На верхней площадке остановились
Дмитриевский и Григорьев.
Г р и г о р ь е в : Хозяева приехали, Георгий Васильевич...
Д м и т р и е в с к и й : Да, думали ли когда-нибудь, что будем служить беспризорным? А ведь в самом деле хозяева. Уличные дети, воришки, отбросы - хозяева. а ведь это, собственно говоря, красиво, Игорь Александрович.
Г р и г о р ь е в : Я не такой эстет, чтобы в этом видеть красоту. Ведь их еще нужно переделывать. Перевоспитывать, все-таки это, наверное, звереныши.
Д м и т р и е в с к и й : Ну что ж, переделаем...
Вышли. Пробежали наружу уборщицы. Марш очень громко у самых дверей. Слышна команда, марш оборвался. Обрывки короткой речи. "Интернационал". Команда: "Под знамя смирно!" Знаменный мплют. В тот момент, когда верхушка знамени показывается в дверях, салют прекращается. Команда: "Разойдись!" Шум. В вестибюль входят: Вера Донченко в красной повязке дежурного, держа руку в салюте, за нею со знаменем Гедзь и два коммунара-ассистента с винтовками. Д о н ч е н к о (опуская руку): Ой-ой-ой, кужа же теперь. Г е д з ь : И не прибрали. Д о н ч е н к о : Подождите здесь, я пойду посмотрю. (Убежала наверх.) 1-й а с с и с т е н т : И в столовой не убрано. Г е д з ь : Честное слово, как им не стыдно? В двери по два, по три входят коммунары-музыканты с трубами, фанфарами.