Марш 30-го года
Шрифт:
Д е м и н с к а я : Вот еще... людишки... Как же ты?
Б о л о т о в : Честное слово, не слышал сигнала. Я там в инструментальной работал, а там... примус... шумит...
Д е м и н с к а я : Ну, чего ты врешь: как это можно не слышать тревоги? Вот выгонят тебя - и правильно.
Собченко и Романченко вводят под руки Вальченко.
Т о р с к а я : Что случилось?
В а л ь ч е н к о : Как замечательно удачно.
С о б ч е н к о : Ушибли здорово.
Р о м а н ч е н к о : балку вытаскивали, а эта штука... раскоряка такая, как треснет его по кумполу. Он только брык.
В
Р о м а н ч е н к о : Нога... Хорошая нога.
Собченко и Романченко убегают.
Т о р с к а я : Вы уже в сознании?
В а л ь ч е н к о : Да ничего... сначала оглушило.
Т о р с к а я : Но у вас кровь?
В а л ь ч е н к о : Это ничего... ударило сильно. А как хорошо кончилось.
Погас свет.
Т о р с к а я : Вот еще беда... Болотов, беги ко мне, там возле зеркала свеча и спички. Принеси.
Д е м и н с к а я : Он под арестом.
Т о р с к а я : Ничего не убежит, я отвечаю...
Б о л о т о в : Есть. (Умчался наверх.)
П л а т о в а (сверху): Ой, и темно ж. Вот спирт.
Т о р с к а я : Ну, как вы себя чувствуете, Соломон Маркович?
Б л ю м : Я себя никак не чувствую... Как там с пожаром этим? Для моего сердца нельзя такие пожары. Мне и доктор сказал: в случае чего у вас будут чреватые последствия...
Ш в е д о в (входит): Провода порвали.
Т о р с к а я : Света не будет?
Ш в е д о в : Одарюк уже на столбе. Будет. (У телефона.) 4-17-11. Товарищ Крейцер? Горим. Ого, тушим. Руками растаскиваем. Сейчас весь двор завален огнем: балки, стулья, доски... По всему двору разбросали... Да так благополучно: по башкам кой-кому досталось... Средне. Плохо с костюмами, испортили многие... Да, думаю, что потушим... Хорошо, ждем.
Б о л о т о в (осторожно несет зажженную свечу): Насилу нашел.
Ш в е д о в : Смотри, тут целый лазарет. А я видел, как вас стукнуло, товарищ Вальченко. Аж зазвенело.
В а л ь ч е н к о : У меня тоже впечатление было довольно сильное...
Б л ю м : Сильное впечатление хорошо, если у тебя здоровое сердце.
Т о р с к а я : Зина, принеси бинт из больнички.
П л а т о в а : Есть. (Убежала наверх.)
Ш в е д о в : А знаете, кто хорошо работает? Воргунов. Он и Забегай, как черти. Мы их два раза из огнетушителя тушили. Старый, а с энтузиазмом...
Б л ю м : Голубчик, Шведов... потушим?
Ш в е д о в : Потушим, а как же...
По окнам вестибюля пробегает свет прибывших машин, шум моторов.
Ш в е д о в : О, пожарные приехали. (Выбежал.)
П л а т о в а (сверху): Вот бинты...
Т о р с к а я : Дайте, я вам перевяжу...
В а л ь ч е н к о : Это прямо замечательно. Я желал бы, чтобы меня каждый день... по кумполу.
Т о р с к а я : Через три дня от таких наслаждений никакого кумпола не останется.
З ы р я н с к и й (входит): Ф-фу... насилу одолели.
Б л ю м : Потушили?
З ы р я н с к и й : Не потушили, а растащили по бревнышку. двор, как огненное озеро. Пожарные приехали. С бочками.
В а л ь ч е н к о : Это самый счастливый день...
Б л ю м : Ну, зачем вы так говорите... Вы знаете, чем это может кончиться?
В а л ь ч е н к о : А что?
Б
л ю м : Я же знаю, чем это кончается. Пока у тебя голова разбита, так все хорошо. А когда голова целая и все на месте, так тебе говорят: я уезжаю...В а л ь ч е н к о : Кто?
Б л ю м : Откуда я знаю кто? Каждая может уехать. Говорит, характерами не сошлись... Жены эти самые...
В а л ь ч е н к о : Нет... не может быть...
Т о р с к а я : Мне этот лазарет придется разогнать за то, что он занимается пустяковыми разговорами...
П о ж а р н ы й (входит): Где телефон? 5-50. Говорит связист. Коммуна Фрунзе. Пожар номер шесть. Воды не было. Да, ребята сами растащили. Во дворе много огня. Поливаем. Пришлите несколько бочек... (Вышел.)
Воргунов и Забегай входят обнявшись.
З а б е г а й : Пропустите старых партизан. Ой-ой-ой, что же они с нами сделали? Товарищ Воргунов?
В о р г у н о в : Да, здорово нас того. Стервецы, из огнетушителя поливали.
З ы р я н с к и й : Вы еще спасибо скажите, а то из вас окорочка были бы.
В а л ь ч е н к о : Жму вашу руку, Петр Петрович.
В о р г у н о в : А вы как?
В а л ь ч е н к о : О, я наверху блаженства.
В о р г у н о в : Кому что, а курице просо...
Т о р с к а я : Да вы весь мокрывй, надо сейчас же переодеться.
З а б е г а й : Идем, сейчас идем. Я вам предлагаю, как старому партизану, мое галифе.
Смех. Зырянский и Синенький входят.
З ы р я н с к и й : Хорошо, товарищ Воргунов?
В о р г у н о в : Да, это по-нашему: все горит, никаких инструментов, шипит, гремит, валится, а они руками, голыми руками. Это все-таки картина...
Т о р с к а я : Да ведь и вы с ними.
В о р г у н о в : Да ведь и я такой же...
З ы р я н с к и й : Синенький, давай отбой.
Сигнал во дворе. Толпой вваливаются коммунары. Большинство мокрые, черные, измазанные, обгоревшие, все бурно веселые. На секунду задерживаютсявозле Вальченко, Блюма, Воргунова и убегают наверх. Приходит на свое место и мокрый Лаптенко и, улыбаясь, заглядывает всем в лицо. Деминская спешит убрать в сторону бархатный коврик на лестнице. Ей кто-нибудь помогает.
О б р ы в к и ф р а з :
– Товарищ Вальченко, как ваше здоровье?
– Что же теперь?
– Там стульев штук триста.
– Это я вас из огнетушителя тушил, товарищ Воргунов.
– Значит, и костюм за ваш счет.
– А может, он был старый.
– Вот кто хорошо действовал. Как тебя зовут?
– Лаптенко, Гриша?
– Он молодец.
– Ему хорошо, у него спецовка подходящая.
– Как раз для пожаров.
– Его надо сейчас принять.
– Идем купаться, корешок...
– Соломон Маркович, а я говорил вам.
– Это горел старый мир.
– Ишь ты какие: старый мир...
– Выходит так, что и тушить не надо было.
– А за что я вам пошью новые костюмы?
– Заработаем.
Т р о я н (входит): Чему я больше всего поражаюсь, это что мои очки уцелели.
Т о р с к а я : На кого вы похожи, Николай Павлович!
Т р о я н : Горел.
Общий смех. Троян не столько обгорел, сколько изодрался.
В о р г у н о в : Где это вас так?