Маршрут - 21

— Да, это я! Не самое лучшее фото конечно, я тут глупо выгляжу и галстук кривой.

Оля принялась вчитываться в документ, который о ФИО старательно умалчивал. Эти строки могли быть о ком угодно.

“Физическое развитие соответствует возрасту. Болеет редко. Сдержана в проявлении эмоций и чувств.

Из добропорядочной, полной семьи. Единственный ребёнок. Никаким систематическим унижениям и дискриминации не подвергалась. К знакомым и семье относится дружелюбно и отзывчиво.

Учится хорошо, но должного энтузиазма в олимпиадах и соревнованиях не проявляет. Лучше всего проявляет себя в гуманитарных науках. Коллективом не отвергается. Не ведомая, не лидер. К любым конфликтам относится отрицательно, новых людей сторонится. Особо массовых мероприятий тревожится. Брать большую ответственность в том числе.

Внеклассные мероприятия посещает редко. Числилась в пяти кружках, в каждый записывалась добровольно. Каждый бросила. Больше прочих посещала литературный — два года. Порученные задания выполняла исправно.

Отличается замкнутостью. Ведёт себя сдержанно. Общается неохотно. Близких друзей нет. Обещания выполняет в срок, чем заполучила положительную характеристику от коллектива. Любит одиночное времяпрепровождение, но не отказывается от возможности поучаствовать в чём-то, как пассивный участник или сочувствующий.

Склонна свои проблемы взваливать на себя, переживаниями не делится. Не единожды была замечена в комендантский час на набережной. На учёте в детской комнате милиции не состоит.

Ребёнок склонен к тревоге и чрезмерной самокритике. Не имеет чётко выраженных целей, пассивен, из-за чего необоснованно принижает своё положение в коллективе. Добра, склонна к сопереживанию. Требуется профилактическая беседа с родителями.”

Оля помотала головой в негодовании.

— Что это? Это так обо мне психолог писала? Единолична? Без энтузиазма? Пассивный частник… ой, участник? И ничего я на себя не взваливала, нормальной была.

Каменёв сидел опечаленным.

— Что ещё там? Это база данных?

— Да. Подходи ближе.

Свидетельство о рождении. И о смерти: на которое Оля не сразу обратила внимание. Протокол патолога-анатомического вскрытия. Там было много чего написано, но главное и больше всего бросающееся в глаза — смерть в результате странгуляционной асфиксии (удушье). На свидетельстве о смерти печать, росписи и написаны сверху фамилия, имя и отчество. День рождения 22.06.1958, а строчками двумя ниже день смерти 26.12.1975.

— Что это за идиотизм?

Каменёв выставил кружку с оранжеватой водой: — Держи, валерьяна обычная.

Оля недоверчиво взяла её, принюхалась. Да, валерьяна, самая обычная.

— На старости лет помогает уснуть и тебе успокоиться поможет.

— Так может вы объясните, что это вообще такое? — отпив, продолжала Оля.

— Досье, если просто, на Тоню тоже есть, но неполное. В архивы электронные мало что успели перенести.

— О чём вы? Свидетельство о смерти, экспертиза какая-то. Я тут перед вами сижу, что за розыгрыш?

— Эх, — он вздохнул, а на лбу у него выступил пот.

— Чего же вы молчите?

— …

— Говорите уже, хоть напрямую!

— Был в Челябинске один проект…

— Который двадцать первый?

— Да, по созданию вакцины был. По бумагам всё прилежно и чисто, но на деле… На деле эксперименты ставили над людьми. В общем, вы, если это вы, что очень вероятно, этим экспериментом и являетесь.

— Глупость! Не стали бы у нас таким заниматься.

— Не забывай. Как бы то грубо ни было, а жизнь одного — это ничто перед жизнью миллионов. Всё же государство должно было о безопасности всего общества думать, а не о благополучии одного человека.

— Говорю, глупость! И причём тут двадцать один вообще?

— Не поверишь, но просто так. Ничего конкретного, просто цифра.

— Ну, и зачем это всё? Что за эксперимент?

Пётр Андреевич сложил руки в замок, упёрся в них подбородком, опустил взгляд: — А ты думаешь, почему вам с Тоней всё нипочём? И Лена тебя спросила о делах женских. Ты… Не могу я так.

— Что я?!

Каменёв схватился за переносицу, зажмурился, полностью уйдя в себя на мгновение.

— Не учили нас такие вещи рассказывать, так что извини. Ты, как бы так выразиться, неудачный образец. Детей не можешь иметь. Не знаю конкретики, но эксперименты с иммунитетом не прошли без последствий, но огрехи были учтены. Тоня была второй, ей повезло больше. Вы не всесильны, но можете пережить намного большее, чем простой человек. Что-то с метаболизмом связанное.

Оля молчала. Ничего — просто тишина. Никогда не выражающая ничего и никого. Смотрела в его опустошённые глаза таким же опустошённым взглядом. Каменёв чуть обмяк, голос стал мягким.

— Вы совершенно ничего не помните?

— А какая уже разница?.. Никакой.

— Расскажи всё-таки, что у тебя с ушком?

— Мужчина. Напал на нас. Женщину застрелил. И нас хотел. И я его, того, пристрелила. И добила… — Кожа у Оли покрылась мурашками, а руки чуть побледнели,

Пётр Андреевич спохватился и подошёл к Оле, положил ей на плечо лёгкую руку: — Тише, никто тебя не осудит.

— Я обещала, что буду защищать её. Но я же убийца значит? — стеклянный взгляд сменился на полный непонимания.

— Другой мог бы просто сбежать. Не каждый готов стоять на своём, рисковать жизнью, защищать того, кто дорог.

— Наверное… — Оля вытерла нос рукой.

— Хочешь историю расскажу?

Оля по-детски угукнула, будто ей и не восемнадцать почти, а только шесть исполнилось. Каменёв присел рядом.

— Тот день выдался на одну памятную для учёных наших дату, поминали кое-кого, уже и не вспомню. Всесоюзного масштаба была фигура, а тут и банкетный зал был. Решили здесь проводы устроить. Когда бомбы полетели, лет восемь назад, я думаю, все в метро побежали, бомбоубежища, бункеры. И, так вышло, болезнь скосила почти всех. Повезло единицам, тем, кто смог пережить болезнь, и тем, у кого к вирусу иммунитет был, хотя они всё ещё были разносчиками. Честно говоря, я сам был тогда в недоумении, вроде умные люди, подумай, учёные же, не я, кто с бумагами возится, считай бухгалтер, а мозговитые, воспитанные по всем идеалам! В общем, ум о разуме ещё ничего не говорит. В первые месяцы, когда я только начал людей организовывать, даже думать не смел, что стану главным, нашлись обыкновенные предатели. Даже нацисты. Выяснили, что у них иммунитет есть, а значит нужно сохранить особенность, сегрегацию начать. Геноцид, другим же не повезло. Нечего женщинам с мужиками неполноценными возиться. Их тогда около пятисот было. Начали людей терроризировать, избивать, калечить, даже убивали, всё под предлогом исключительности. Горстка депутатов, что тогда нами именно правила, вступила в сговор. И, что думаешь?

Оля внимательно слушала Каменёва, но никаких предположений не имела, потому лишь пожала плечами.

— За дверьми на первом ярусе лежат самые рьяные из них. И тем, кто приказал их расстрелять, был я. Конечно, были единицы покаявшихся, которых мы заставили самую тяжёлую работу выполнять, а других мы просто выгнали.

Оля вжалась в кресло. Каменёв заметил это, извиняющееся покашлял и достал сигаретную пачку. Чиркнул спичкой, что сразу зажглась. В жёлтом свете его лицо выглядело намного приятнее, живее даже. Он глубоко затянулся, а затем кабинет наполнило облако дыма.

— Извини, надеюсь, ты не против? — он стряхнул пепел с сигареты куда-то в ящик.

Оля помотала головой.

— Идейным людям часто не дают выбиться в люди. Лишь единицам и тех потом душат. Я же родом из деревни, вся родня с Днепра. Мы многое пережили, устану перечислять. Особенно в войну, от коллаборационистов, от полицаев, от предателей. Одного деда моего заморили голодом в Бухенвальде. За сотни километров увезли, чтобы просто убить. А второй погиб под Ржевом, так всех раскидало по Родине. Мама немного знала немецкий, её использовали как переводчика. Ошиблась в каком-то документе, с её слов. Решили повесить. Волей случая спасли партизаны, она под пулями и выбралась. Уже когда освобождали Украину — мой отец заживо сгорел в тридцатьчетвёрке. Подбили. А я был рядовым. Мне тогда единственному в роте не хватило ППШ, представь себе? Ходил с Мосинкой, но она мне очень нравилась! Да я и никогда сильно не геройствовал, о чём порой даже жалею. Почти погиб от гранаты, но меня случайность спасла. Я по неуклюжести споткнулся, спасся от осколков, а товарищ позади меня — нет. На самом деле, немцы были глубоко несчастные люди. Но это не оправдание. Им плохо жилось после первой мировой, решили взять реванш, решили, что форма черепа, генетика, фашизм и много чего ещё их спасёт. Как видишь. В принципе глупо в чём-то нацию винить, расу, ты и сама знаешь, человек это всё не выбирает, а разный язык — не повод убивать друг друга. После всего этого я не чувствовал никакого сожаления, отдавая приказ. Люди, возомнившие себя лучше других по факту рождения и того, чего не выбирали — не достойны такого сострадания. Я так понял тогда, уверен, и умру с этой мыслью. Будь убеждена, если кто-то первый взял тебя на мушку, готов застрелить, ты имеешь полное право защищаться. Жизнь любит играться с нами, потому что нам мало что подвластно, но если подвластно, то мы обязаны отстаивать это. Мы это то, что мы успели сделать. А насчёт прошлого. Вы отличаетесь от нас, советская власть дала вам обеим шанс прожить новую и интересную, пускай и очень сложную жизнь. Вам не следует тратить её на скорбь и траур, вам нужно жить! Как никто из нас сейчас не может, вот так нужно жить! За всех нас. Это же чудо, что вы нашли нас на обломках нашей Родины!