Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963

Ваш

[КарлЯсперс]

[126] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру"*

Базель, 6.2.1949

Дорогой Хайдеггер!

Я уже давно хотел Вам написать. И вот сегодня, воскресным утром, наконец-то пришла решимость. Попробую.

Некогда между нами было что-то, что нас связывало. Я не могу поверить, что это исчезло без остатка. Мне кажется, настало время обратиться к Вам в надежде, что Вы пойдете навстречу моему желанию изредка обмениваться словечком-другим.

До 1933 года оба мы были не такими, как сейчас. Необходим какой-то минимум фраз, чтобы вновь отыскать точку соприкосновения, которая позволяла нам говорить друг с другом — уже и тогда с некоторыми странными сопутствующими обстоятельствами.

В 1945 году я ждал объяснения с Вашей стороны, — ждал, так как мне казалось, что инициатива с моей стороны разрушит все, что было в то время возможно. Осенью 45-го я послал Вам пер-

Мартин Хайдегтер/Карл Ясперс

вый номер журнала "Вацдлунг" [350] . Может бьпъ, думал я, мои первые публичные заявления в этом издании дадут Вам повод сказать мне нечто такое, что до 1945 года высказать было невозможно.

В декабре 45-го на запрос фрайбургской комиссии, которая в свою очередь ссылалась на Вас, я написал касательно Вас письмо [351] . И уполномочил комиссию ознакомить Вас с этим письмом, прежде всего с важнейшими его положениями, а затем и с полным текстом. Читали ли Вы его, я не знаю, но смею предположить, что читали. Из него Вам известно, что вынуждало меня ждать, не найдете ли Вы слова для меня: не только Ваш молчаливый разрыв всех контактов с 1933 года, но прежде всего Ваше письмо о Баумгартене, копию которого я видел в 1934-м [352] . Эта минута была одной из важнейших в моей жизни. Личное недоумение было неотделимо от объективной значимости происходящего. Я не упомянул о письме, написанном Вашей собственной рукой и прочитанном мною в августе 1933-го. Молодой человек, которому оно было адресовано, в смятении приехал ко мне в Ольденбург, чтобы вместе со мной мотивировать радикальность решения — противоположного тому, которого Вы требовали в письме [353] , причем в манере, дотоле мне незнакомой.

[350]

Ср. письмо [125] от 1.3.1948, прим. 35.

[351]

Ibid., прим. 343–344.

[352]

Ibid., прим. 345.

[353]

Подробности обстоятельств реконструировать не удалось.

С тех пор прошло много времени. Теперь в качестве предпосылки для дальнейшего я допускаю, что по отношению ко мне Вы не считаете необходимым дать объяснение этим вещам, которые лично касались нас обоих ("еврей Френкель", "интеллектуальное окружение Макса Вебера" и т. п.) [354] . Я это принимаю.

Что именно Вы — возможно, вполне оправданно, — ставите мне в упрек, я не знаю. Со своей стороны позволю себе сказать, что я Вас не обвиняю, так как Ваше поведение в этой мировой

[354]

Ibid., прим. 344.

катастрофе находится не на том уровне, который предполагает морализирующие рассуждения. Бесконечное горе начиная с 1933 года и нынешнее состояние, в котором моя немецкая душа лишь все больше страдает, не соединили нас, а, наоборот, безмолвно разделили. Чудовищность, которая не сводится к одной только политике, за долгие годы бойкота, когда и жизнь моя была под угрозой, не дала нам произнести вслух ни единого нужного слова. Как люди мы отдалились друг от друга. У меня все время стоит перед глазами моя жена [355] , о которой я при нашей предпоследней встрече [356] сказал, что она играла решающую роль для всего моего философствования (до сих пор вижу ее удивленное лицо).

[355]

В разгар преследований евреев Гертруде Ясперс, которая как еврейка находилась в опасности, время от времени приходилось прятаться. Общественные контакты были почти полностью оборваны в первую очередь с нею.

[356]

В марте 1933 г., ср. письмо [113] от 16.3.1933 Хайдеггера Ясперсу

На все это я не закрываю глаза. Принимаю как факт, который можно интерпретировать, но его объяснение, которого годы тому назад я ожидал, не должно оставаться условием нашего разговора друг с другом. Если между нами не случится ничего чрезвычайного, непроясненность останется, но не помешает нам в философствовании, а может быть, и в личном плане общаться друг с другом.

Мне кажется, этому совсем не помешает, что в философии наши устремления, пожалуй, весьма различны и мое философское самосознание совершенно чуждо Вашему. Тот факт, что в мире наши имена так часто произносят вместе, не под стать ни Вам, ни мне. Вот почему мы независимо друг от друга в 1936-м или в 1937-м, в письмах Жану Валю [357] , которые он опубликовал [358] , высказали это, разным тоном, но сходно по смыслу [359] . Однако и это не повод для того, чтобы мы оба отмалчивались. Ведь при всех непростых подспудных различиях, достигающих до самых глубин наших позиций, философия, чем бы она ни являлась, в истоке и цели не может не быть едина. Эта вера подобна вере в

[357]

Жан Валь (Jean Wahl; 1888–1974) — французский философ, с 1927 г. профессор Сорбонны; своими публикациями одним из первых сделал немецкую экзистенциальную философию известной во Франции. См.: WahlJ.^ Etudes Kierkegaardiennes, Paris 1938; Lapensee de l'existence, Paris 1951.

[358]

Lettre de M. M. Heidegger. Reponse "a M. J. Wahl (Societe fran^aise de Philosophie, seance du 4 decembre 1937. Subjectivite et transcendance.) — In: Bulletin de la Societe fra^aise de Philosophie, 37, Paris 1937, p. 193. Lettre de M. Karl Jaspers, a. a. O., p. 195–198. Также в качестве приложения к: WahlJ., Existence humaine et transcendence, Neuch"atel 1944, p. 134 f.; 138–142.

[359]

В своем кратком письме Хайдеггер подчеркивал, что его философские усилия — хотя в "Бытии и времени" он говорит об "экзистенции" и Кьеркегоре — не могут быть названы "экзистенциальной философией". Он полностью согласен с Жаном Валем в том, что экзистенциальная философия находится в двойной опасности — подпасть под влияние либо теологии, либо абстракции. Его, Хайдеггера, занимает не вопрос об экзистенции человека, но вопрос о бытии в целом и как таковом. Вопрос, который ставится в "Бытии и време-

ни", до сих пор нигде не обсуждался — ни Кьеркегором, ни Ницше, и Ясперс совершенно его игнорирует.

В своем более пространном ответе от 30.1.1938 Ясперс отвечал: "Я нигде не говорю о знании обо всем бытии", "но лишь о знании о «способах всеохватывающего»". Каждый способ всеохватывающего наталкивается, по мысли Ясперса, на границу, ему принадлежащую, и тем самым приходит к точке, где "граница может быть прорвана, открыв другое пространство, пока, наконец, в трансценденции не станет возможен покой". Этот покой никоим образом не может быть знаем. Иной смысл имеет и целостность ("Ganzheit") — всякий раз только в связи со способом всеохватывающего. В противоположность Кьеркегору, он, Ясперс, отрицает "веру в трансценденцию, которая не обнаруживает себя в нашем мире, не удостоверяет и не выдерживает в нем испытания"; однако саму трансценденцию он не отрицает. Он склонен "отрицать всякую «подмену» вечности омирщенными мыслями, считая это заблуждением". — "Не стану отрицать, что в моей философии говорит ностальгия по утраченному, что в ней звучит эхо религии". Однако Ясперс считает, что эта ностальгия сквозит во всей философии, которая сродни Платону и Канту. — "Теория" экзистенции должна бы исключить экзистенцию. "Экзистенциализм — смерть экзистенциальной философии…" Философия может только пробуждать. Тот, кто раскрывает себя в философии, "должен добиваться противоположности диктаторского, почти исчезая в мнимой гибкости и мягкости и благодаря тому открывая слушающему пространство, принадлежащее ему целиком". Конкретность психологизма "должна быть преодолена"; "философствование должно стремиться к такой абстрактности, которая своей формой способна влиять на глубочайшую действительность". "Конкретные" анализы его философии должны всякий раз преодолевать психологическое, чтобы стать интенсивным представлением возможной экзистенции. — "Невозможно… чтобы философия была экзистенци-

альной. Только человек в его временном бытии есть возможная экзистенция". "То, что Хайдеггера и меня называют рядом, словно мы делаем одно и то же, дает, как мне кажется, нам обоим повод почувствовать себя неправильно понятыми. Общим у нас были, возможно, критически-негативное отношение к традиционной университетской философии и зависимость от идей Кьеркегора. Но нас разделяли содержания, из которых мы философствуем".

коммуникацию — вера вопреки обманчивой видимости. Если память мне не изменяет, некогда мы были в этом едины.

Шлю Вам привет как бы из далекого прошлого, через бездну времен, цепляясь за что-то, что было и что не может быть ничем.

Ваш

[Карл Ясперс]

[127] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу

Фрайбург-им-Брайсгау, 22 июня 49 г.

Дорогой Ясперс!

Вчера Хайс [360] сказал мне, что в феврале Вы мне писали. К величайшему моему сожалению, это письмо не дошло. Иначе я безусловно тотчас бы Вам ответил. Кстати, это не первый случай за последние годы, когда важная почта из-за рубежа до меня яе доходит.

[360]

См. прим. 73 к письму [22) от 18.6.1924.

Я сердечно благодарю Вас за это письмо; то, что Вы его написали, — большая для меня радость. Через все недоразумения, и путаницы, и временный разлад отношение к Вам, которое сложилось в начале наших путей в 20-е годы, осталось в неприкосновенности. С тех пор как пространственно мы стали еще ближе друг к другу, я еще болезненнее ощущал эту отдаленность.

Стражей мысли в растущей мировой беде осталось совсем немного, и все же они должны противостоять догматизму всякого рода, не рассчитывая на результат. Мировая общественность и

ее организация отнкда не то место, где решается судьба человеческого бытия.

Не стоит говорить об одиночестве. Хотя это единственный край, где мыслитель и поэт в меру своих человеческих способностей защищают бытие.

Из этого края я и шлю Вам сердечный привет.

Ваш

Хайдеггер

[128] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру

Базель, 25 июня 1949 г.

Дорогой Хайдеггер!

Я только что получил Ваше письмо от 22 июня. Сердечно благодарю Вас. Мое февральское письмо было рукописным. Но я попросил жену сделать для меня копию на машинке. И сейчас прилагаю эту копию к письму. А если дьявол или техника вздумают нам мешать, мы со своей стороны будем терпеливы и осторожны. Надеюсь, это письмо дойдет. Для верности я отправлю его как заказное.

К огромной моей радости, Вы говорите о том, что в главном наши отношения остались неприкосновенны. Так пусть же они продолжатся!

Сегодня только эти сопроводительные слова к старому письму, а еще новость, дошедшая до меня вчера: спустя несколько

дней после возвращения в Европу Эрих Франк скоропостижно скончался в Амстердаме [361] , на пути через Марбург к нам. Мы с женой очень скорбим, что больше не сможем поговорить с верным другом. Когда-то Вы сыграли решающую роль в его назначении в Марбург [362] . Эта весть, наверное, и Вас не оставит равнодушным.

[361]

22 июня 1949 г.

[362]

В 1928 г. Франк стал ординарным профессором в Марбурге.

С сердечным приветом,

Ваш Карл Ясперс

[129] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу

Тодтнауберг, 5 июля 49 г.

Дорогой Ясперс!

Большое спасибо Вам за оба письма. Мы с женой снова переехали в хижину, правда, из-за непогоды позже, чем в прежние годы, — хижина уже не так защищает от дождя и не так удобна для проживания, как в те времена, когда мы были моложе. Почту, поступающую на мой адрес во Фрайбурге, доставляют нерегулярно, с оказией. Поэтому мой ответ задержался.

На протяжении всех этих лет я сохранил убежденность, что связь между первоосновами нашей мыслящей экзистенции непоколебима. Но я не мог найти пути к диалогу. С весны 1934 года, когда я ушел в оппозицию и внутренне тоже отошел от университетских дел, такой разговор стал для меня еще труднее, потому что растерянность все росла и росла.

Кто сам не пережил того, что выпало на долю Вам и Вашей жене, никогда этого не поймет. Наш старший сын уже пятый год в русском плену и из-за имени и происхождения находится в особенной опасности, а младшего отпустили из лагеря в 1947 году по состоянию здоровья, — все это дает возможность хоть как-то восполнить понимание.