Марья-царевна из Детской Областной
Шрифт:
Сбоку послышался сдавленный смешок. Кощей бросил гневный взгляд в сторону: советник с интересом изучал резьбу на частоколе и на царя даже смотреть не думал.
Впрочем, ничего любопытного на ограде советник так и не разглядел. Иначе, как объяснить, что уже через миг он повернулся к правителю Навьего царства:
— Позволь, помогу спешиться, мой царь.
Ну, предположим, Кощей и сам мог на землю спуститься. А вот царевне помочь стоило — раз уж она по старинке спихиваться отказалась.
Не дожидаясь ответа, советник легко соскочил с коня, шагнул к царскому жеребцу и протянул руки к Маше:
— Позволь
Маша на миг задумалась, а затем разжала руки.
Кощей и сам не понял, почему это его задело.
Огненный Змей вроде бы не сделал ничего такого, что нарушало бы каноны поведения, и возмущаться было нечему, но в тот миг, когда ладони советника подхватили тонкий стан полонянки, легкое негодование царапнуло душу…
Царь зло сжал челюсти, спешившись, бросил повод коня выбежавшему из ворот мальчишке в долгополой рубахе, расшитой алыми петухами, и, не говоря не слова, шагнул в храмовый двор.
Все потом. Царевны, советники, зазовки… Все потом. Сейчас — узнать, что со священным конем.
Маша высвободилась из цепкой хватки советника, оглянулась на спешивающихся рынд, привязывающих поводья к коновязи неподалеку.
— Не желаешь посетить храм, царевна? — мурлыкнул голос у нее рядом с ухом.
Женщина оглянулась на советника:
— Что? А можно?
Огненный Змей пожал плечами:
— Почему нет? Царские телохранители вон тоже пошли…
Маша засмущалась:
— Ну… А вдруг я что-то не то внутри сделаю? Мало ли… В носу поковыряешься, а потом окажется, что это богохульство, за которое на Красной площади расстреливают.
Мужчина тонко улыбнулся:
— Богохульство не карается человеческим судом. Каждый из богов достаточно силён, чтобы самостоятельно покарать человека, нанёсшего ему оскорбление. И если кто думает, что может защитить бога слабыми силами людей — это уже само по себе хула на всемогущего бога.
Маша хмыкнула. Очень мило. Сделаешь что-нибудь не так, тебя молнией долбанет, а ты и знать не будешь за что… Люди хотя бы, перед тем, как на костер тащить, расскажут, в чем ты виновата…
Интересно, а вот то, что Маша про косу Соловью и его сыновьям рассказала — это очень-очень-очень плохо? Или плохо — но без очень-очень-очень? Или все-таки для первого раза не страшно? Раньше-то она ни на Макошь, ни на Велеса ничего никогда не говорила…
А вообще, если даже считать, что все раннее сказанное — ужас-ужас-ужас, надо ж, в конце концов, собрать полную коллекцию! А то двух богов, получается, обидела, а к третьему даже в храм не заглянула…
Если это, конечно, не их же храм… А то будет двойное оскорбление — и тогда даже горстки пепла не останется, после того, как тебе молния в маковку приземлится.
Короче, будем исправляться!
Ну, или постараемся очень уж сильно в этом самом Ночном храме не хулиганить и стекла не бить.
Если они, конечно, здесь есть.
Конюшня находилась чуть поодаль от остальных построек Ночного храма — вещие животные содержались подле восточной стены ограды.
Кощей прошел мимо учеников волхвов, беспокойно топчущихся на пороге конюшни и боящихся заглянуть внутрь, дернул тяжелую дверь и шагнул внутрь.
Белый конь Святовита был все так же неспокоен:
жеребец фыркал, мотая головой и недовольно всхрапывая. Изредка скакун замирал, а затем принимался бить копытом…Стоявший подле яслей седой полуверец с тяжелыми бронзовыми браслетами на запястьях не сводил мрачного взгляда с беспокойного зверя.
— Что скажешь, Лютогост?
Волхв оглянулся. Полуверская, оборотническая кровь ближе к старости взяла полную силу: на щеках начинала пробиваться бурая шерсть, а кости черепа уже начали искажаться, вытягиваясь и придавая мужчине звериный облик.
— Плохо дело, мой царь. Индрик с каждым часом все беспокойнее.
— И как это можно истолковать? — спросил Кощей — а сам знал ответ…
— Что-то страшное грядет, мой царь…
— И сколько у нас времени?
Волхв опустил глаза:
— Не больше седьмицы.
По крайней мере, теперь было ясно не только, что происходит, но и когда это ждать… Оставался только вопрос — как со всем этим бороться. И ответа на него пока не было…
Впрочем, возможность хотя бы попытаться заглянуть в будущее была.
— Сможешь погадать?
Полуверец оглянулся на коня:
— Только не с ним. Индрик сейчас не даст никакого знания.
Кощей пожал плечами:
— Хотя б на жребиях Белобога и Чернобога, — помолчал, собираясь с силами, и тихо признался: — Мне сейчас нужен любой ответ…
Лютогост дернул уголком рта: по бурой шерсти на щеке пробежала легкая волна
— Лучше к Ягице Кощеевне сходи за чет-нечетом.
Молодой царь кивнул:
— И у нее я спрошу. Но позже.
Он и сам не мог сказать, почему сейчас ему настолько было нужно тайное знание волхва. Любое гадание не даст точного ответа. Да и истолковать его не всегда возможно… Но душа почему-то яростно требовала задать вопрос, получить ответ! Пусть туманный, пусть запутанный, но хотя бы какой-то…
Полуверец долго молчал, кусая губу, размышляя, что сказать повелителю, а затем резко кивнул:
— Пойдем, мой царь.
Как и царские хоромы, Ночной храм состоял из множества раскиданных по двору теремов. Правда, в отличие от тех, которые Маша видела до этого, стены здешних зданий были не раскрашены во все цвета радуги, а покрыты искусной резьбой — на каждом строении своя. На одном тереме резчик разместил животных: выли на луну вытянувшиеся в струнку волки, скалились огромные медведи, бежали ушастые зайцы, стройные лисы вынюхивали что-то у самой земли, расправляли крылья парящие у самого конька соколы и орлы. На другом — водили хороводы юные девицы и играли на свирелях пастушки. На третьем — кружились в бесконечном беге крылатые псы…
Рассматривать можно было до бесконечности.
— Какому богу хочешь поклониться, царевна? — поинтересовался мягкий голос из-за спины.
Маша понятия не имела, какой бог там за что у славян отвечал, и вообще, как их там звали — хорошо хоть, в свое время про Велеса вспомнила — а потому наугад ткнула пальцем в ближайший терем — на нем были изображены женщины за прялками:
— Сюда можно?
Огненный Змей пожал плечами:
— Почему нет?
Мужчина услужливо распахнул дверь, украшенную изображениями горящих колес, и Маша шагнула через порог.