Марья-царевна из Детской Областной
Шрифт:
Нет, конечно если лазутчиков много, чем больше людей на твоей стороне, тем лучше, но чем поможет, даже если сейчас сон снять, девчонка — заряла, которая только и способна свечи разжигать да закаты ярче делать?
Остается только вопрос — вчера зазовка к царю приходила. Почему сегодня на какую-то челядинку чары упали?
Сплошные вопросы без ответов.
Осторожно подхватив на руки призрачное невесомое тело, царь положил девушку на лавку у стены — на ней обычно бояре сидели. К чему бы не стремился неведомый враг — служанке ничего не грозит, она не может быть его целью, а значит, пока можно
Дверь из тронной залы пришлось открывать с усилием — что-то явственно мешалось с той стороны. Наконец, Кощей смог выбраться наружу… И замер, ошарашенно глядя перед собой:
— Что за наважденье?!
Перед входом в царские палаты должны были, по всем правилам, стоять двое рынд. Они и сейчас здесь были. Только не стояли, а лежали на полу, сладко прижимая к себе бердыши и всхрапывая во сне…
Кто бы ни был виновен в этих чарах, к делу он подошел толково.
И в отличие от бесполезной сенной девки, разбудить рынд надо было. И как можно скорее.
Мужчина опустился на колени рядом лежащими на полу оруженосцами. Медленно повел ладонью над головою одного, другого, прикрыл глаза, прислушиваясь к чародейству, окутавшему неподвижные тела…
Кожу щекотнул легкий холодок, пальцы словно льда коснулись…
А в следующий миг сердце прошил резкий удар боли — будто кинжал в грудь вонзили. А затем еще и провернули несколько раз, для надежности.
Царь покачнулся и рухнул на алый ковер, хватая ртом воздух, и чувствуя, что с каждым мигом дышать становится все труднее…
Маша не знала, сколько она простояла, прижавшись спиной к гладкой древесине двери. Открывать глаза и проверять, все ли вокруг в порядке, совершенно не хотелось.
Ну, подумаешь, лишний часик или два потеряет! Можно подумать, кого-то кроме нее самой это волнует!
Все происходящее могло иметь только два объяснения. Дурацкое: магия и колдовство. И более вероятностное: вегето-сосудистая дистония, гипотония, повреждение отделов ЦНС. Выбирай, что предпочитаешь!
Орловой, честно говоря, не нравилось ни первое, ни второе, ни третье. Тут можно, конечно, успокоить себя, что все дело в банальном переутомлении, но опять же — с чего бы это? Ночных дежурств нет, все тихо и спокойно… Если, разумеется, не считать внезапное перемещение в параллельно-перпендикулярный мир. Но опять же, разве это причина падать в обморок?
К счастью, приступ повторяться не собирался — что не могло не радовать.
Кощеева невеста медленно открыла глаза, убедилась, что в обморок она вроде бы в очередной раз не скатывается — и лишь после этого решилась отодвинуться от плотно закрытой двери и оглядеться по сторонам.
Терем Маша, видимо, выбрала правильный. Пусть все освещение состояло из двух десятков свечей, но разглядеть, где полонянка сейчас находится, можно было. По крайней мере, эти хоромы и расписаны был ярче, чем те, в которых поселили пленницу, и ткани на стенах поцветастее, и занавески на окнах посимпатичнее.
Пожалуй, пора было брать себя в руки и отправляться искать жениха.
Странное у них в Нави сватовство получается — за прошедшие полтора дня этот самый Кощей ей и пары слов добрых не сказал, а сам
туда же, в мужья набивается.Вот передумает Маша, откажется замуж выходить, будет Кощей знать!
Правда, тут есть небольшая проблемка. У всех похищенных Василис, гордо топающих ножкой и заявляющих: "Не пойду я за тебя замуж!" на примете обязательно какой-нибудь царевич имелся. А те, у кого никого не было — лягушками прыгали… Триста лет в "Царевне-лягушке" было, кажется?
Ладно, пора отбросить нехорошие мысли — в конце концов, это ведь всего лишь сказки! — и попытаться-таки спокойно поговорить с Кощеем.
И вот кстати умная мысль в голову пришла — голова кружиться начинает, когда Маша на улице вечером одна находится. Значит, после разговора надо будет попросить, чтобы ее обязательно проводили…
Женщина толкнула дверь, ведущую в следующую комнату… И пораженно охнула:
— Os baculum!
Ругаться, надо сказать, было на что.
Вероятней всего, комната была столовой — по крайней мере, на это намекал щедро уставленный стол, стоявший в глубине помещения. Правда, в нормальной столовой не должны вповалку лежать люди: зеленокожий остроухий парнишка, напоминающий фентезийного эльфа, упал прям рядом со столом, вцепившись обеими руками в край шитой петухами скатерти, мужчина с песьей головой повалился возле двери, выронив ковш — напиток неопрятной лужей растекся рядом, — заросшее с головы до пят бурой шерстью существо рухнуло на ковер, не выпустив из рук огромное блюдо — слетевший с него запечённый гусь ускакал в дальний угол…
Упавших было много, человек десять, не меньше.
Маша рухнула на колени рядом с ближайшим: одетым в алый кафтан хрупким мальчиком лет десяти на вид, — коснулась пальцами шеи, нащупывая пульс…
Ребенок, прижимающий к груди миску, до краев наполненную гречневой кашей, сонно захныкал и дернул ногой.
И пульс у него, кстати, был вполне ровный, нормального наполнения.
Получается, он… спит?!
По коже от запястья до локтя словно ледяными иголочками пробежали.
Маша досадливо поморщилась, отгоняя неприятное ощущение и потянулась рукою к соседу.
А у того даже пульс щупать не пришлось. Мужчина с синей, слегка блестящей, словно свежей краской облитой, кожей, мотнул головой и громко всхрапнул.
Да что за чертовщина здесь творится?!
Спят все, получается?! В еду снотворного подмешали, что ли?..
Или это не они обедали, а только стол накрывали?..
Получается… Какая-то дрянь распылена в воздухе?!
А Маша спокойно этим дышит!
Женщина рванулась к узорчатому окну, рывком раздвинула шторы, толкнула тяжелые створки…
В комнату ворвался свежий ветер. С улицы послышалось насмешливое уханье совы…
Царский советник умчался из Навьгорода, едва солнце скрылось за горизонтом.
Сегодня перелететь Пучай-реку было легче. Создавалось впечатление, что обычно тугой, горячий воздух, дрожащий над серыми волнами и способный обжечь даже существо, созданное из пламени, нынче подостыл и стал даже как-то полегче, что ли…
Умрун уже ждал на противоположном берегу, нетерпеливо постукивая носком тяжелого черного сапога, выглядывающего из-под подола балахона.