Маша для медведя

Сбитая с толку, встревоженная она резко тряхнула головой. Капюшон свалился назад. Начала, было, сердито фыркать и осеклась.

– Макс...

Он опустил руку в карман модненького плащика. Маша смотрела точно завороженная. Медленно вынул наружу, протянул золотую змею, свернувшуюся колечком.

– Дай руку.

Щелкнул замочком, еще и поправил браслет, сказал странным тоном.

– Вот так.

Полежаева растерялась. Уж этого она не ждала. Понимая, что любые попытки оправдаться прозвучат глупо, заблеяла несчастным голосом.

– Я не...

Перебил резко.

– Был уверен, ты скажешь правду, сама. Дурак, да?

Маша беспомощно умолкла.

– Ты...

Его лицо теряло краски. Сила схлынула, впиталась в чистенький, асфальт. Беззащитный, опустошенный человек зябко повел плечом.

– Почему именно с ним?

– Что?

Макс говорил негромко. Глядя в сторону.

– Ладно, молчи, а то врать примешься, оправдываться... На хрен мне это?

– Макс.

– Убила. Маш, ты меня убила. Пусть бы пацан этот длинный. Пусть бы кто другой. Я бы понял твой выбор. Честно. Хотя, мне все равно было бы неприятно, я о браслете, вроде фигня, безделушка, но ведь мой подарок, верно?

Запрокинув голову, он смотрел в небо. Словно читая ответ в белых иероглифах, вытянувшихся над городом, спутанных, комковатых облаков. Они текли мохнатой вереницей, никому ни в чем не отчитываясь. Ни долгов, ни обязанностей. Свобода и только свобода. Или так казалось снизу? Глупым маленьким человечкам? Облака по небу гнал ветер.

– Пойдем, подброшу до дома, до хаты.

Маша опустила руку, браслет жег запястье.

– Макс...

– Не нужно. Ничего говорить не нужно. Больше.

* * *

– Выбирать тебе, золотце, между юридическим и филологическим.

– Ой, дед.

– Увы. Я зашвырнул пробные камни в этих направлениях. Устроить тебя смогу. Реши куда. Сообщи мне.

– Ой.

– И не тяни. Итак, уже весна на улице. Приличные люди это делают зимой.

– Нет, нет.

– Да. Да.

Маша, страдальчески морщась, поплелась с кухни в спальню. Вернулась с пол дороги.

– А если я намылюсь в медицину?

Дед вскинул бровь.

– Серьезно? Или дразнишь меня?

– Никуда не хочу. Вообще.

– Значит, юридический.

Маша вспомнила сразу Светика и Мишку. Учиться у Бурова? Встречаться в коридорах с бывшей подружкой? Еще чего не хватало.

– Ни за какие коврижки. Нет.

Дед продолжал допрос.

– Хорошо. Чем моему солнышку инъяз не нравится?

– Ничем.

– А что тебе интересно?

Маша сунула в рот хвостик косы, погрызла с задумчивым видом. Дед скривился.

– Фи.

Озабоченная внучка не заметила осуждения. Пробормотала.

– Не знаю, правда, не знаю. Только не филология. В школе работать? Лучше в петлю. Терпеть не могу шкрабов.

– Кого?

– Шкрабы - школьные работники.

Дед встал с табурета, опять сел. Потер переносицу. Посмотрел снизу вверх с выражением некоторой растерянности. Отшвырнув косу на положенное ей место, за спину, внучка развела руками. Дескать, понимаю, что веду себя как поросенок. А что делать? Илья Ильич спросил растерянно.

– Может, ты не пошутила насчет медицины?

С тяжким вздохом, на этот раз уже бесповоротно, внучка удалилась с кухни. Оставив деда в несколько разобранном виде. Ничего, он умный, справится. Этого зубра шлепком по лбу не опрокинешь. Илья Ильич начал мыть посуду. Кажется даже, поругиваясь под нос. Маша закрылась в ванной. Включила воду. Благо день субботний, можно расслабиться. К маме она не выбиралась уже почти неделю. Что не есть хорошо...

Там такое творилось, лучше не вспоминать. Отчим таки слинял. И теперь судился за квартиру, в которую Леночка его опрометчиво прописала. Что за гнусь?

От Иванушки регулярно приходили милые письма. Он собирался через малое время идти отдавать военный долг своей ново обретенной родине. И был этим фактом горд. Еще он выиграл литературный конкурс, в Ленинграде. Отправил туда год назад, перед отъездом, подборку стихов. Раз и в дамки. Напропалую хвастаясь перед Машей, распуская хвост и сопровождая каждое событие своей жизни комплиментами ненаглядной рыжульке, Иванушка даже представить себе не мог, с какой радостью Полежаева распечатывает конверты, прилетевшие из земли обетованной. Далекая чужая страна, проглотившая Царевича, казалась почти сказкой.

В классе про Иванушку перестали болтать. Новых событий хватало. Близкий конец десятилетней каторги пугал и радовал одновременно. Письма от Царевича, очевидно, получала теперь только Полежаева. Се ля ви.

На очередную Машину жалобу, по поводу полной неясности, в профессиональном плане, Царевич ответил шуточным стихотворением. А чего еще от него можно дождаться. Строчки пришли на ум сами собой.

– Я выросла в таверне "Либерти".

На зуб монетки пробовала... как-то

Меня неделю продержали взаперти.

За что? Не удержала память факта

Досадного. Из тысячи проказ

И половины вспомнить не умею.

Одну хотя б? Извольте. Было. Раз -

Подсыпала я сахара еврею

Почтенному в жаркое. Просто так.

Из чувства вредности. Он жутко рассердился.

И непонятно почему. Такой пустяк...

Вопил. Кричал. Хотя бы извинился!

Потом. Вот бред! Он вынул пистолет!

За мной погнался. Налетел на дядю...

А дяде было ровно двадцать лет.

Гигант! Меня любил, признаюсь, кстати.

Все кончилось великолепно. И...

Еврей стал добрый дядюшке приятель.

К чему рассказ? Не сбиться бы с пути.

Я выросла в таверне "Либерти".

И скоро буду, может быть, писатель!

Застирав трусики и футболки, отодвинув тазик к двери, Маша щедро насыпала в ванную морской соли - еще один подарок деда - и погрузилась в горячую воду. О, блаженство! Разумеется, вытянуться не получится, рост не тот. Ну и что? В бассейне поплещется. Позже. Они с Вовочкой и Марком уже три месяца, дважды в неделю, ходили плавать. Трио артистов-бандуристов. Худые как щепки мальчишки и крайне эффектная нимфа в ярком переливающемся золотыми искрами купальнике. Машулькина красная, щедро вышитая люрексом тряпочка, обошлась деду в немалую сумму. А самой Полежаевой пришлось вызубрить стандартную тысячу слов. Немецких. Дед таки решил превратить ее в хорошо образованную барышню. Девушка выбиралась из воды и проходила по бортикам бассейна довольная собой. С наглыми приставаниями никто не лез. Безус действовал на возможных поклонников крайне расхолаживающе. То есть, пылкие взгляды молодые люди издали бросали. Ласковое словечко с более близкой дистанции тоже звучало не раз и не два. Но подплыть и взять за ручку, например? Или по-хамски ущипнуть за попу? Нет. Опять же, спасибо Вовке. Скроит такую морду, защитник чести и достоинства, что распугает потенциальных наглых ухажеров еще на подступах.

Машке искренне нравилось нырять. Но и лишняя возможность покрасоваться перед народом тоже имела место быть.

Четко и аккуратно, войти в воду не так легко, как кажется со стороны. Ножки выпрямлены, тело чуть изогнуто наподобие лука. Движение плавное и выверенное. Тело у Маши было умным. Легко приспосабливалось ко всему. Марк подплывал, шумно отплевываясь, поздравлял.

– Пять с плюсом, как всегда!

– Спасибо.

– Не за что. Всегда рады.

– Да?

– У тебя из-за косы, голова под шапочкой совершенно инопланетной формы.