Маша и Гром

Иначе козлы подготовились бы получше. С кем я имею дело? Обычно сразу где-то вылезали «уши» и было хотя бы понятно, почему тебя пытаюсь замочить. Здесь же почти три дня уже — и тишина. Ни требований, ни угроз. Ничего, что пролило бы свет на заказчика всей этой карусели. А мне бы очень хотелось знать его имя. Очень.

Я хрустнул кулаками и бросил взгляд на пакет на столе, в котором углядывались очертания двух бутылок с водкой.

Позади раздались шаркающие шаги, и девчонка, покряхтывая, опустилась на табурет напротив меня и забарабанила оцарапанными, стесанными пальцами по столу.

— Надолго мы здесь? — спросила она после недолгого молчания.

Я видел краем взгляда, что она постоянно косится в мою сторону, а прямо смотреть отказывается.

— Хер его знает, — я ответил совершенную правду.

— Мне нужно поговорить с мамой.

— Она уже в курсе. Все уже в курсе.

— Я хочу сама ей сказать, что со мной все в порядке.

— Нет, — я пожал плечами и повернулся к девчонке, чтобы она испепелила меня своим уничижительным, полным праведного гнева взглядом.

— Да какого черта! — она меня не подвела.

Вскинулась, тряхнула запутанными лохмами, посмотрела на меня исподлобья. Взгляд — пылал.

— Я тебе что, пленница?

Вот так она и перешла со мной на «ты».

— Нет, но ни с кем разговаривать ты не будешь. Пока мы отсюда не выберемся.

Она взбесилась до чертиков. Даже нижняя губа задрожала. Занятно, что с людьми делает стресс. Она до усрачки боялась меня еще вчера вечером, а сейчас уже и голос почти повышает. Но не до конца. В этом «почти» — тонкая грань. Визгливых, орущих баб я терпеть не мог.

Мне кажется, у любого мужика в жизни есть женщина, которая изменила все «от и до». В хорошем и плохом смысле. Так вот моя бывшая, Алена, стала как раз такой женщиной. В самом херовом смысле, какой только возможен.

— ... пожалуйста, — а девчонка оказалась настойчивой. — Я просто хочу услышать ее голос и сказать, чтобы она не волновалась.

— Нет, — я покачал головой.

— Почему?! — она все-таки не выдержала и, разозлившись, хлопнула ладонью по столу. Но быстро опомнилась, прижала ладонь к груди и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами невинной лани.

А она была хороша.

— Потому что среди моего близкого окружения сидит крыса. И пока я не узнаю, кто это, я никого не могу исключать. Никого, — я выделил голосом последние слово и посмотрел девчонке прямо в испуганные глаза.

Интересно, притворяется, или правда стало страшно?

— Ни твою мать, ни тебя саму.

Она нервно сглотнула. Дернулась худая шея.

— Я к вам вообще никого отношения не имела до субботы, — вяло парировала она, вспомнив, что она со мной на «вы».

— И очень удачно оказалась в нужном месте в нужный час, — я прищурился. — Идеально, чтобы втереться ко мне в доверие. Спасительница единственного сына. Практически святая.

— Мне не нужно ваше доверие, — острый как бритва, быстрый взгляд в мою сторону. Кажется, она оскорбилась.

— Будь ты киллером, я бы удивился, если бы ты сейчас в этом призналась, — я съязвил.

Маша слегка отодвинулась от стола и посильнее запахнула на груди куртку. Рукава были слишком длинными для нее, и потому ее ладони в них тонули.

— Но интересное совпадение, согласись. Ты пришла в мой дом — и Гордея похитили. Ты мутила с Бражником — и его убили. Чего я не знаю о тебе, Маша Виноградова?

Она дернулась так, словно я шибанул ее током. Но довольно быстро взяла себя в руки и посмотрела на меня, прищурившись.

— Мы расстались за полгода «до», — бесцветным, тусклым голосом парировала она и посильнее натянула на ладони длинные рукава куртки. — В материалах уголовного дела по его убийству все это есть. Меня допрашивали как свидетеля.

— Читал, читал.

— Ну и вот, — она повела плечами. — Просто очередное дерьмовое совпадение в моей жизни. Вся моя жизнь — череда дерьмовых совпадений.

После вспышки ярости она как-то сдулась, потухла. С лица исчезли все эмоции, губы были строго поджаты, глаза смотрели в одну точку. Но она явно нервничала, потому что принялась рвать заусенцы на пальцах.

Интересно.

— А водителя, который нас сюда привез, ты, значит, не подозреваешь? — очень нелепая попытка перевести тему.

Но пока я больше не собирался ее допрашивать, поэтому сделал вид, что не заметил этого неловкого маневра.

— Я всех подозреваю.

И это было правдой. Кого-то больше, кого-то меньше. Но крысой мог быть каждый.

— Тяжело же тебе живется, — заключила она, нахмурившись.

И сразу же зашипела, когда скорченная на лице гримаса потревожила свежие ссадины.

— Не жалуюсь, — я хмыкнул.

Она помолчала, но недолго.

— Что это за дом вообще?

— Я тут вырос.

Две комнаты, одна из них та, в которой мы сидели. Другая — и зал, и столовая, и спальня, и рабочий кабинет. Там и сейчас стояла колченогая, железная кровать со скрипящими пружинами и продавленным матрасом — на ней спала мать. А напротив нее — моя старая кушетка. С деревянными, лакированными, коричневыми стенками. Обои в цветочек и полоску, ковер на стене. Пока жива была мать, все горизонтальные поверхности накрывали кружевные салфетки из дешевого тюля, которые она шила сама. Полы — конечно же, с рисунком «елочка», поверх — выцветший длинный палас. У окна — кресло на тонких деревянных ножках с деревянными же подлокотниками. От старости уже невозможно было угадать цвет обивки — она давно засалилась. Напротив окна у стены — конечно же, полированный темно-коричневый сервант.

Я закрывал глаза и помнил всю мебель наизусть. Время здесь застыло. Все осталось точно так же, как в шестидесятых-семидесятых, когда мать и отец обставляли этот дом. И окончательно заморозилось в восемьдесят четвертом, когда умерла мать.

Пока я с мрачной угрюмостью вспоминал свое детство, девчонка буравила меня пронзительным, оценивающим взглядом. Подтвердила свою теорию, что бандитами становились мальчишки из нищих семей, выросшие в бедности и стремящиеся отхватить кусок побольше? Если так, то она сильно удивилась бы, познакомившись с родителями Авёры: отец и мать — оба профессоры. Мать еще и в консерватории работает, скрипку преподает. И сыну с детства любовь к музыке прививала. А он все равно оказался рядом со мной и точно также держит в руке пистолет. Хотя и за скрипку иногда берется. Той же рукой.