Маша и Гром

Господи, бедная мама, наверное, там с ума сходит. Надеюсь, дядя Саша с ней хотя бы поговорил толком... сказал, что я жива и здорова. Ну, относительно.

Я не спала не только из-за продавленного матраса и вывихнутой ноги. Уж неудобным матрасом меня точно было не испугать, и не такое проходила. Я чувствовала себя невероятно неуютно, находясь в одной комнате, в одном помещении с Громовым. Мне было очень тревожно. Казалось, я в западне, из которой не выбраться; что я загнана в угол и не могу убежать. Так все, в общем-то, и было. Я правда не могу убежать. Не только из-за ноги, но и потому, что бегать от бандита — глупая, дурная затея, за которую потом можно очень сильно поплатиться. В это я убедилась на своей шкуре.

Я вынуждена оставаться здесь, вместе с Громовым, столько, сколько потребуется, но никто не знает, как долго... Да и решать все будет он, а не я, и эта беспомощность меня убивала. Беспомощность и невозможность распоряжаться собой. Мучительная неизвестность и бесконечно тянущиеся часы... Я задыхалась в одном доме вместе с ним, и — какая ирония! — сам Громов к этому никакого отношения не имел.

Меня тяготили кошмары, воспоминания из моего прошлого. Тяготили и заставляли трястись от необъяснимого, ничем не вызванного страха. С тех пор, как я ушла от Бражника, я ни разу не допускала ситуации, при которой бы теряла контроль. Я всегда старалась все просчитать наперед, удостовериться, что все пройдет точно в соответствии с планом, что время будет выверено до минуты. У меня были четкие, линейные маршруты, от которых я не отклонялась. Список дел на день, который я выполняла неукоснительно. И ставила потом галочки. Галочка означает, что я — молодец. Галочка означает, что все пошло по плану, я все проконтролировала.

Какие уж теперь тут галочки... Как бы не сойти с ума.

Моя жизнь мне не принадлежала. Вновь. А ведь я только недавно начала потихоньку забывать кошмар, из которого сумела вырваться. Он перестал сниться мне каждую ночь...

Чтобы обрести контроль, мне нужно знать, что я могу себя защитить. А я пока ничего не могу... Интересно, куда Громов мог спрятать пистолеты, которые оставил ему водитель? Один, еще из машины, висел у него на поясе в кобуре, и Кирилл с ним не расставался. А где три или два других? Я видела из окна на кухне, как ему передал их водитель перед тем, как окончательно уехать.

С пистолетом в руках я бы чувствовала себя спокойнее. И безопаснее... Едва ли Громов так тоже думает. Бражник научил меня неплохо стрелять. На свою беду. Так что с оружием я худо-бедно смогла бы управиться. Но затея на грани сумасшествия, попытаться стянуть пистолет под носом у Грома. Он же не дебил. Он следит за мной. Он интересуется моим прошлым...

Да и что я буду делать с пистолетом? Куда его спрячу? Выстрелю в Громова? Нет, это не затея, а мой горячечный бред. Может, у меня лихорадка из-за повреждений, полученных в аварии? Если поймает с пистолетом, Громов меня просто прихлопнет и даже не поморщится. У него уже есть повод прихлопнуть меня, просто он пока об этом не знает. Не нужно добавлять новых...

Надо выяснить, какие у них были с Бражником отношения. Я не помню, чтобы тот упоминал Грома хоть когда-нибудь. Но, может, мне отшибло память?

Отшиб.

Громов сказал, что отслужил в Афгане два срока... Странно, что вконец не поехал головой. Может, мне пока везло, и я не сталкивалась с этой его стороной? Два срока... Мой отец погиб на той войне, которая, как выяснилось позже, была никому не нужна. Он не был хорошим человеком, и я по нему не скучала. Но не могла не думать о том, что им всем пришлось там пережить...

Вздохнув, я перевернулась на другой бок и попыталась поудобнее скомкать свитер у себя под головой.

— Не спится? — сбоку из темноты раздался насмешливый мужской голос.

— Не мне одной, — я пожала плечами, хотя он и не мог меня видеть. — Сколько времени уже?

— Почти два.

Да уж. Пробуждение меня ждет не из приятных.

Еще раз вздохнув, я легла на спину и уставилась в светлый, пожелтевший от времени и старости потолок. Как я поняла, вечерние разговоры с его друзьями, подчиненными и братками, ничего не дали. Ситуация не сдвинулась с мертвой точки, и поэтому грядущий день мы точно проведем в этой богом забытой глуши. Кажется, не только я была разочарована, потому что, закончив последний звонок криками и угрозами, Громов вылетел из дома в сарай и где-то с час уничтожал там все деревянное, что подворачивалось под руку. И откуда только силы брались, учитывая, что авария оставила на нем немало следов.

Ну, зато дровами мы запаслись впрок. А к ужину — роскошная перловка с тушенкой — он почти полностью остыл и успокоился. И у меня получалось почти не вздрагивать, когда он входил в комнату. Навязчивые, навязчивые воспоминания...

— Как Гордей?

Я сама не знаю, зачем спросила. Тем более слышала краем уха его разговор с сыном. С мальчишкой все должно быть в порядке. Относительно.

— Не знаю, — он удивил меня такой честностью. — Говорит, что все нормально с ним. Но хер там. Пацану еще и восьми нет, а уже в такой мясорубке побывал.

Не в первый раз у меня возник вопрос о матери Гордея. Где эта женщина, которая по неведомой причине доверила сына такому отцу? Может, она умерла?.. Это многое бы объяснило. Иной причины, по которой мальчишка не находится с матерью где-нибудь далеко и в безопасности, а живет с отцом-криминальным авторитетом, я просто не могла придумать!

Жалобно завыла кушетка под весом мужского тела, и я увидела, что Громов сперва сел, а затем поднялся на ноги. От одного его вида мне сделалось холодно: каким-то чудом он не мерз и спал без привычного темного свитера, в одних лишь штанах. Перед тем, как выйти из комнаты, он достал из-под подушки пистолет и еще постоял перед дверью пару минут, прислушиваясь к тишине снаружи.

Я проводила его взглядом, пользуясь тем, что он развернулся ко мне спиной и не мог меня видеть. Когда услышала скрип кухонный половиц, то аккуратно встала с кровати — она пронзительно, жалобно заскрипела. Черт, черт, черт. Не услышать мог только глухой. Я хотела обшарить черную спортивную сумку, которую Громов на ночь запихал себе под кушетку, и хотела сделать это тихо. Но предательская кровать скрипела громче сирены.

Я застыла на месте, прислушиваясь. В доме стояла тишина, но я не слышала хлопка двери: кажется, Гром точно также стоят на кухне и вслушивается в ночные звуки. С разочарованным вздохом я опустилась обратно на кровать — жалобно звякнули пружины. И сразу же после этого в соседней комнате чиркнули спичками. С тихим шипением зажегся огонь, проскрежетал по полу пододвигаемый табурет.

Когда, кутаясь в куртку, я вошла на кухню, Громов сидел лицом к двери и курил. Белые стены сглаживали ночную темень, и в лунном свете комната казалась синей. Вскинув голову, он выдохнул дым и посмотрел на меня. По его насмешливому взгляду казалось, что он видел насквозь весь мой маневр с его черной сумкой, пусть он и закончился, толком не начавшись.

— Отдай мне один из пистолетов, — попросила я без обиняков.

— Ты ополоумела?!

— У тебя все равно рук на них не хватит.

— Придержи язык, — цыкнул он. — Нахрена тебе пистолет, ты хоть с какой стороны курок знаешь?

— Думаешь, если баба — то совсем тупая? — вскинулась я в ответ.

Ненавижу этот мужской превосходительный тон! Как будто из пистолета палить — великая сложность, какие-то особые навыки нужны. Убивать и разрушать — дело нехитрое.

В ответ Громов повел плечами и хмыкнул. Ну, ясно. Неужели обидела его когда-то телочка?..

— Зачем тебе пистолет? — спросил он, и я не могла понять: всерьез или издевается?

— Чтобы себя защитить.

— Тут никого, кроме меня нет, — он выразительно поднял брови, и от злости и отчаяния мне захотелось ударить по его надменному, наглому лицу.