Маша и Гром

— Еще нужно решить с… — Авера, судя по голосу, тоже не к добру вспомнил нашего мертвого друга.

Я коротко мотнул головой. Ну не при бабе же! Достаточно, что Маринка вообще в курсе произошедшего. Но можно в детали этой возьми ее не посвящать.

В этот момент позади меня раздались тихие шаги.

— Доброе утро, — растерянным голосом поздоровалась Маша, остановившись в шаге от моего стула. Я мог почувствовать ее напряжение и нервозность, даже сидя к ней спиной.

— Привет, — Авера разглядывал ее с нескрываемым интересом.

Заметит Маринка — оторвет ему яйца.

Свободное место осталось только между мной и Аверой, и девчонка села на стул, не сдержав горестного вздоха. Почему она ведет себя так, словно вчера я затащил ее в постель? Я прекрасно помню, что нет, не до такой степени нажрался, чтобы потерять на утро память. Ничего между нами не было.

Ну, не захотела и не захотела, какие проблемы? Я никогда никого не заставлял со мной спать против воли просто потому, что нахер не надо. Проблем с бабами у меня обычно не было. Да и выбор всегда был большой. Поэтому то, что Маша начала вдруг вздыхать и строить из себя оскорбленную невинность, меня разозлило. Наверное, наложилось еще и похмелье. Ну что за трепетная принцесса! Такая скорбная мордашка из-за того, что я слегка полапал ее у стены? Да она, блин, и не сопротивлялась!

А сейчас она еще и смотреть прямо на меня отказывалась, все бросала косые взгляды, закрывшись распущенными волосами.

Завтрак проходил в молчании. Довольным из нас четверых казался только Авера. Маринка вяло ковырялась в тарелке вилкой, всем своим видом показывая, что происходящее ей не нравится. У меня помимо похмелья начинала болеть голова, и я бесился ду зубовного скрежета.

Маша ерзала на стуле и пыталась отодвинуться от меня подальше и при этом не слишком близко к Авере, чтобы ее не прибила ревнивая Маринка. На фоне нашего завтрака в утренних новостях рассказывали, что в стране жить стало лучше, жить стало веселее.

Я хмыкнул. Что может быть прекраснее завтрака в кругу друзей?

— Какие, — Маша заговорила, но, поймав мой взгляд, запнулась, — какие на сегодня планы? Я имею в виду, можно ли мне домой?

Ну, ты только посмотри на нее, как торопится вернуться в свою вонючую коммуналку. Да скатертью дорога! И к завтраку как в броню облачилась: штаны, кофта с длинными рукавами, молния чуть ли не под горло застегнута. Это, конечно, не в одной футболке на голое тело, которая жопу не прикрывает, по ночам шастать.

Я разозлился еще сильнее и нахмурился. И кто тут еще ведет себя как истеричка? И сам не особо понимал, почему бешусь. Просто смотрел на нее и злился.

— До вечера пока тут посиди. Если все будет нормально, поедешь потом домой.

— А почему прямо сейчас нельзя? — конечно же, она не могла промолчать.

— Не терпится? — съязвил я, и она дернулась, словно ее ударили.

Я поймал внимательный взгляд Маринки и сердито пожал плечами. Еще одна баба с многозначительными взглядами.

Маша завела за ухо волосы, обнажив шею, и я вспомнил, как вкусно она пахла ночью. Какие-то цветы или ваниль, хрен разберет. Но мне понравилось. И как она сама льнула ко мне, и как часто, возбужденно дышала. А сейчас отодвигается как от прокаженного. Ночью у нее под футболкой просвечивалась небольшая, аккуратная грудь. Я любил баб с размером побольше, но…

— Гром, Гром! — Авера, кажется, звал меня уже не в первый раз.

Я поднял голову.

— Что? — буркнул, досадуя на самого себя.

Сбоку поежилась Маша, и это подлило масла в огонь моей злости. Я пожалел, что вчера так просто отступил. Нужно было надавить, обхватить ее хорошенькое личико ладонью и заставить себя поцеловать.

— Поехали, говорю, че резину тянуть.

Я отбросил в сторону приборы, отодвинул тарелку с нетронутым завтраком и стремительно вышел из кухни. Я знал, что они обе — и Маринка, и Маша — смотрели мне в спину.

Уже перед самым выходом, в коридоре я столкнулся с девчонкой. Она как раз шла из кухни.

— Кирилл, — позвала она меня по имени, словно мы были знакомы сто лет. — Я хотела…

— Мне некогда, — огрызнулся я и вышел за порог, оставив ее с расстроенным личиком недоумевать в квартире.

Пока ехали в лифте, Авера решил побыть моей совестью. Он смотрел на меня, не скрывая недоумения, и даже, кажется, осуждал.

— Что?!

— Ничего, — он выразительно пожал плечами. — Ты как с цепи сорвался. Что она тебе сделала?

Кто она — выяснять я не стал. И так было понятно.

— Не понимаю, о чем ты, — я ощетинился и скрестил на груди руки.

И когда только Авера заделался заступничком этой девки? Помнится, и он, и Капитан в две глотки орали, что ее надо хорошенько пробить. А теперь что, ее взгляд олененка лишил Аверу способности критически мыслить?

Когда сели в его машину, я решил, что нужно вплотную заняться делами и выкинуть из башки и девку, и ее грудь, которой она бесстыже терлась об меня ночью, и ее сладкий цветочный запах.

И вечером выцепить Свету. Или Настю. Похер. Любая баба сойдет, чтобы снять напряжение последних дней.

— Надо с Капитаном что-то решить, — сказал я, пока Авера выруливал на гелике с парковки.

— Иваныч будет нас после ждать после встречи с Денисовичем. Пусть привлечет пацанов, которые нам в том году помогали. Его знакомые еще по Афгану, — Авера поймав мой взгляд в зеркале заднего вида. — Кто у Капитана из родни остался, ты в курсе?

— Да вроде и никого. Отец спился пару лет назад, мать еще в девяносто втором умерла.

— Вот и славно. Помяни мое слово, не зря люди говорят, что жениться надо на сироте. Это правило во всех случаях работает. Убил — и концы в воду, — он грубовато хохотнул. — Во всех смыслах.

Тот день выдался невероятно долгим. С Эдуардом Денисовичем мы протрещали больше двух часов, пытаясь придумать для меня складную легенду. Не хотелось давать ментам лишний повод для вопросов, их и так уже предостаточно.

От адвоката я узнал последние новости. Жмура, который у меня на газоне остался лежать после попытки похищения Гордея, опознали. Им оказался трижды судимый и недавно откинувшийся после очередной ходки Краснов Петр Борисович, он же вор по кличке Красный. Какая-то мелкая сошка, ни к одной группировке себя не относил, действовал в основном в одиночку, редко — с напарником. Промышлял разбоем и грабежами.