Маски (сборник)

 – Интересно, что же приключилось с мистером Крисом? Дуэль? Говорят, он немец, и у него на лице шрамы, которыми они изукрашивают друг друга в Германии.
 – Попадаются любопытные шрамы.
 – Ни разу не видела любопытных шрамов, – сказала мать.
 – Но некоторые и вправду интересные.
 – А может, у него родимое пятно?
 – Как знать. Жуткое, наверное.
 – Однажды он мне пригрозил.
 – Правда? Да как он посмел!
Она бросила свое шитье и возмущенно уставилась на дочь.
 – Что он сказал?
 – Он пригрозил, что снимет маску в моем присутствии.
 – Что он сделал?
 – Так и сказал: если я это сделаю, тебе не поздоровится. Вот что он сказал.
 – Он угрожал?
 – Тебе будет плохо, потому что от этого нет спасенья. Так он сказал.
 – Это у меня-то в доме! Наверху! В МОЕМ жилище! Да я его с полицией отсюда вышвырну! Вызову полицию! Чтоб с глаз долой!
 – Мама, сядь на место.
 – Но он тебе сказал… – мать задыхалась.
 – Но он этого не сделал.
 Хватая ртом воздух, она потянулась за телефоном.
 – Я вызову полицию.
 – Мама, послушай, он не снимал маску. Все в порядке. Я просто раньше не говорила тебе. К тому же он завтра съезжает. Навсегда.
 – Лучше уж навсегда…
 Она сняла трубку и уже собиралась прокричать что-то оператору, как бросила трубку.
 – Он сказал завтра?
 – Да, мама.
 – Навсегда?

  МАСКИ
 – Ну, – мать плюхнулась в кресло и выдохнула, – ну…
 – Мама, не волнуйся.
 – Он бы лучше, он бы лучше… А если бы он снял маску. Что, если бы он при тебе снял маску?
 – Не знаю, – ответила дочь, не зная, что сказать.
 – Ты могла бы сойти с ума, вот что! – воскликнула мать, раздувая ноздри и губы.
 – Но завтра он съезжает, и навсегда.
 – Пусть катится, или я сама его выставлю.
 – Мама, ничего страшного.
 – У него под маской может оказаться нечто ужасное, как в том кино.
 – В немом фильме?
 – Там во время представления человек разбивает люстру и она падает на головы зрителям. У него за зеркалом маска, женщина-певица, и он проходит сквозь зеркало, и уводит ее, играет на органе, и она… Теперь вспомнила?
 – Я была очень маленькая, – сказала дочь, – кажется, вспомнила.
 – …и он играет на органе в маске, а певица снимает ее и видит весь этот кошмар и чуть не сходит с ума.
 – Помню.
 – Черт бы его побрал с его маской. Пусть убирается из моего дома в своей маске. Наверное, у него страшное-престрашное лицо, – сказала миссис Мастерсон.
 – Наверное, – согласилась дочь. – А то с какой стати его скрывать?
– Не хотелось бы его видеть, – сказала мать.
 – Мне тоже, – согласилась дочь.
 – Мне было бы страшно.
 – Я бы тоже испугалась.
 – Оно, наверное, такое жуткое, дальше некуда.
 – Наверняка.
 Мать воткнула иглу в свое шитье.
 – Интересно, что с ним приключилось? Пожар? Как ты думаешь?
 – Какой ужас!
 – Действительно. Да, от пожара бывают жуткие вещи.
 – Никогда бы не вышла замуж за человека с обожженным лицом. Ни за что.
 – Помнишь мистера Уильямса? Он обгорел на пожаре десять лет назад. И какое сейчас у него лицо. Никто не захотел выходить за него замуж.
 – Он никуда не годится.
 – Конечно, не годится. Какая женщина за него пойдет?
 – Говорили про одну. Как там ее звали? Да ты ее знаешь.
 – Кого?
 – Знаешь, знаешь. Помнишь девушку из Зеленой бухты?
 – Кэрол Стюарт.
 – Она сейчас с ним встречается.
 – Значит, и она ни на что не годна.

 – Мужчины какого типа вам нравятся, мисс Таркинс? – поинтересовался он.
 Она отвернулась.
 – Опять вы со своими шуточками, – сказала она.
 – Ну что вы, – принялся он ее умасливать. – Я серьезно. Какой масти – блондины, брюнеты, рыжие? Скажите же, умоляю!
 – Ах, – вырвалось у нее.
 Но он проявил настойчивость, и она наконец призналась:
 – У него должны быть голубые глаза и волевой подбородок, темные волосы и прямой отточенный нос, красивые налитые губы, чтобы… чтобы…
 – Целоваться?
 – Чтобы красоваться! – вскричала она, заливаясь краской.
 – Ах да, конечно, именно это я и хотел сказать. Красоваться!

 На следующий день он спустился по лестнице в маске с волевым подбородком и черными бровями, прямым отточенным носом и крупными налитыми губами.
 – Доброе утро, мисс Таркинс!

 – Мамочка! Я люблю его! – воскликнула она.

 Обращаясь к каждой из своих женщин, Кристофер говорил:
 – Разве вы вправе ревновать? Да ни в коем случае. Только если я день-деньской буду любить всех женщин в одной и той же маске. Вы любите эту маску. Когда я надеваю другую маску, я уже не тот, кого вы любите. Это уже кто-то другой с другой женщиной в другой комнате. Тогда к чему вся эта зеленоглазая ревность. Я люблю вас. Вы любите меня. Чего же вам еще?