– Освободите меня, – заявил я. – Вы не имеете права меня задерживать. Я могу носить маску, сколько мне заблагорассудится. Я никому не причиняю вреда и не провоцирую беспорядков. На каком основании я здесь нахожусь?
Капитан полиции призадумался.
– На каком? – допытывался я. – Что? Дара речи лишились?
– Вам придется поговорить с нашим полицейским психиатром, – торжественно изрек капитан. – Потом можете идти.
– Я сам поговорю с ребенком, – сказал я. –
Приведите его ко мне.
– Это вы к нему пойдете, – вскричал капитан, – наверх!
«Что ж, наверх так наверх», – посмеивался я под своей изысканной серой маской. Дверь отворилась как раз в тот момент, когда психиатр вешал трубку, и мы расселись по своим местам. Это был полицейский психиатр. Вы понимаете, ЧТО это означает. Потрепанный самодовольный горлопан-недоучка, вышибленный из колледжа, все образование которого сводилось к чтению Фрейда в популярном изложении. А все остальное он почерпнул из грошовых синеньких книжечек и вычитал из «Эсквайра».
– Минуточку внимания, – сказал я.
Психиатр и полисмен напряглись.
Я пошарил в своей коробочке, извлек оттуда свеженькую розовую маску с улыбочкой, сбросил серую маску и надел новую.
– Вот так-то лучше, – заверил я.
Психиатр опешил.
– Итак, – начал он.
– Это ужасное недоразумение, ошибка, – сказал я. – Мне просто нравится носить маски, и никто, кажется, этого не понимает. Но вы-то, конечно, понимаете? Я не опасен. Можете установить за мной наблюдение, если хотите, но я не опасен. Я воевал, и с моим лицом случилось страшное происшествие. Вы-то понимаете? Я попросту не могу открыто смотреть на окружающий мир.
– Понимаю, – подтвердил психиатр.
– Вот я ношу эту маску, а этот полисмен меня задержал. Он, сдается мне, не понимает…
Полисмен изумился.
– Я ничего не знал о вашем лице… – промямлил он.
– А вам следовало бы догадаться, что тут что-то не так, иначе с какой стати мне понадобилось носить фальшивую личину, – сказал я, улыбаясь им обоим приклеенной чудесной и лучезарной улыбкой. Я видел, как маска освещает и заливает их физиономии невероятным свечением, словно фонарик. Очаровательно сверкали зубы, горели глаза, чувственно вздувались ноздри, вырисовывались брови, розовая кожа излучала здоровье, жизненную силу и дружелюбие. Я заметил, как дернулись мышцы на щеке у психиатра, и он наконец заулыбался.
– Понимаю, – проговорил он.
– Позднее, – заметил я, – я смогу избавиться от масок, но сейчас, во время реабилитации, я просто не могу без них обойтись. Я отец шестерых детей. У меня замечательная жена, которая души во мне не чает, и я не могу позволить, чтобы она видела мое лицо – все в язвах, шрамах и рубцах.
Психиатр поморщился. На него падал свет маски; полицейский перестал ерзать и сидел подавленный и обескураженный.
Я знал, что дело сделано. Он откинулся с облегчением на спинку стула и сказал:
– Но нам хотелось бы увидеть ваше лицо.
– Даже не просите, – промолвил я, запинаясь.
– Извините, – он сжимал пальцы и удивленно моргал от собственных неудачно подобранных слов.
– Можете идти, – скомандовал он.
– О, благодарю вас, – ответил я.
И вышел.
V группа фрагментов – паранойя
В заключительных
страницах пространного текста, датированного 1946–1947 годами, Брэдбери описывает, как Латтинг впадает в депрессию и психоз: «Он осознает, по какому тонкому льду мы все катимся с нашей цивилизацией, ее жестикуляцией и кривлянием, лишь бы скрыть нашу необъятную внутреннюю порочность».
Два очень коротких одностраничных отрывка дают иное представление о том, как мог бы реагировать хозяин масок на попытку внешних сил отобрать у него все маски. В первом отрывке выдуманный автором Птах представляет собой более домашнюю и начитанную разновидность Латтинга. Он способен лишь пассивно реагировать, задавая косвенные вопросы, когда домохозяин или кто-то из постояльцев приходят, чтобы отобрать у него маски. Он спрашивает: «А ты что, разбираешься в масках?» Это не имеет значения. Все остальные, ничего не понимающие в красоте и назначении масок, хотят одного – чтобы эти пугающие штуковины исчезли. Птах защищается только тем, что заставляет незваного гостя говорить без умолку, пока этот фрагмент вдруг не обрывается.
Тот же принцип лежит в основе второго фрагмента. Но в этом варианте Роби представляет собой более динамичный вариант Латтинга, чем Птах: он едва заметно угрожает незваному гостю. Роби дает понять, что он станет куда опаснее для окружающих, если последние будут иметь с ним дело без маски, в его будничном образе и подобии. Намек на то, что разнообразные маски Роби служат подсказкой и предупреждением о его настроениях. «Отныне я вернусь в ваше общество как обычно, без деревянной маски, но уже со своим истинным лицом, и у вас не будет защиты». Этот вариант напоминает о социальной паранойе, характерной для раннего периода «холодной войны». Попытки Брэдбери обрушить этот страх на саму толпу сполна реализованы в его лучших рассказах 1950-х годов.
Джонатан Эллер
МАСКИ
В комнату с молчаливой дерзостью вошел человек и, оставив дверь распахнутой, уставился мрачным решительным взглядом на Птаха.
– Я пришел за твоими масками, – сказал он.
– Кто ты? – спросил Птах с неподдельным интересом.
– Мистер Жерар, торговец коврами.
– А ты что, разбираешься в масках?
– В этих – да.
– Каким образом?
– Что такое?
Вопрос оказался сложноват для мистера Жерара.
– Я хочу сказать, с чего вдруг ты стал специалистом по маскам и каким образом ты собираешься их у меня забрать?
– Потому что ты всем отравляешь в доме жизнь – всем и каждому. Всех пугаешь, всем досаждаешь, особенно Жозефине и мне. Ты мне не нравишься.
Птах многозначительно закивал, но даже не пошевельнул ни своими тонкими бледными руками, ни птичьей грудной клеткой. Его глаза, как всегда, выражали снисходительное любопытство.
– Не молчи. Скажи еще что-нибудь, – попросил он.
– Ты плохо себя ведешь, – сказал Жерар. – Ну же, давай их сюда. Все до единой!
– Я пришел забрать у тебя маски, – сказал Эдвард.
– О-о! Вот зачем ты пожаловал! Ты вошел не как смелый и решительный человек.
– Я не хочу их у тебя отбирать, но мне велели лишить тебя этих масок, так что для меня это просто работа.