Мастер и Виктория

Слышала, как он выдвинул ящик, и меня затрясло нервной дрожью, так, что зубы выбили дробь. На плечо легла прохладная ладонь.

– Не бойся. Доверяй мне.

И я поняла с изумлением, что и вправду доверяю ему. Своему Исповеднику.

Глаза закрыла шелковая повязка. Она была плотной и не пропускала света.

– Ты можешь сесть.

Я присела, стараясь устроить свою еще побаливающую попу на удобную подушку.

На плечи мне лег теплый плед.

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне о своем детстве! – Это был приказ, хотя и мягкий. И боль в том месте, на котором я сидела, напомнила мне о том, что будет, если его не выполнить.

Вдохнув, словно перед прыжком в воду, я начала путано, сбивчиво и бестолково лепетать о Сережке Молчанове, о Лексе и Елке, о смерти мамы, гибели отца, о том, как сбежала в Москву. Исповедник молчал, но я кожей чувствовала, что он не доволен тем, что я говорю. Дойдя до знакомства с Владленом, я не смогла больше продолжать. Всхлипнула и замолчала.

– Что ты почувствовала, когда умерла твоя мать? – вдруг спросил Исповедник.

Я задохнулась. Я не могла ответить. Но и не могла солгать.

– Виктория? – голос стал ледяным.

По спине пополз холодок. И я решилась:

– Вину, - прошептала еле слышно.

– А когда тебя порол отец?

Зная ответ, сказала уже не задумываясь:

– Вину.

– А когда тебя насиловали?

– Вину, - шевельнулись губы, уже привычно.

Исповедник молчал. Я перестала дышать. Слушала удары своего сердца и ждала… Чего? Я не знала.

Повязка с моих глаз исчезла, и я заморгала от яркого света.

Он сидел на корточках и смотрел мне в лицо. Я опустила глаза.

– Нет, - он поднял мой подбородок пальцами, - смотри на меня. Тебе кто-нибудь говорил, что ты красива?

Я покачала головой.

– Что ты желанна?

Снова отрицательный ответ.

– Что тобой можно гордиться?

Опять простое движение головы. Слева направо.

– Что же мне делать с тобой, Виктория?

Прохладная ладонь провела по моей щеке, пальцы коснулись губ. Я задрожала. Меня разрывало на части от тысячи противоречивых чувств.

– Ты наказываешь себя за чужие грехи, – тихий голос так печален.

Он встал и мягко приказал:

– Ложись на кровать!

Я выполнила приказ, не задумываясь. Это оказалось так просто.

– Руки над головой!

Мягкие кожаные наручники плотно обхватили запястья, такие же поножи – лодыжки. Щелкнули карабины. Снова беспомощная, обнаженная, раскрытая. Но с изумлением поняла, что страха нет. Только возбуждение и тлеющее внизу живота желание.

– Ты ненавидишь, потому что не знаешь себя, Виктория.

Исповедник присел рядом на постель. Выражение его лица было странным. Смесь жалости, желания, нежности. Но серо-голубой глаз все так же сиял ледяным холодом, рассеивая иллюзию.

– Закрой глаза, Виктория. Просто слушай мой голос и чувствуй мои руки.

И его прохладные ладони начали путешествие по моему напряженному до дрожи телу.

Шея, плечи, грудь… Пальцы сжали соски, сначала легко, потом до боли. Воздух со свистом вырвался их моих легких.

– Такая гладкая, шелковистая кожа, - он урчал, словно большой кот, у меня над ухом и щекотал дыханием шею, – и грудь, почти идеальная.

Ладони обхватили ее, будто взвешивая, примеряя к себе.

– Разве можно это ненавидеть? – это был вопрос, не требующий ответа.

Ребра, талия, живот… ниже… мимо… Я снова выдохнула, хрипло, со стоном. Бедра, ноги…

– Такая красивая, нежная. Солнечная девочка…

Там, где меня касалась его рука, под кожей словно пробегали электрические разряды. Это было приятно. Очень. И непривычно.

Ладони двинулись вверх - и исчезли, не дойдя до того места, где сосредоточилась ноющая тяжесть.

И вдруг вернулись, приподняв мои ягодицы и раскрывая меня сильнее. А потом я едва сдержала крик: его язык скользнул между складок, и я дернулась, как от удара током.

– Тише… - выдохнул он, и я опять вздрогнула от его дыхания на самом чувствительном местечке. – Ты такая вкусная.

Я задыхалась. От стыда, жгущего меня, как растопленный сахар, и нестерпимо сладкого удовольствия, которое разливалось по телу, расходясь волнами снизу вверх, до самых кончиков пальцев.

– Отпусти, Виктория.

Мне показалось, что я умерла. Лопнула мыльным пузырем, рассыпалась мелкими брызгами. В моем теле не осталось костей, я была как медуза на горячем песке.

А губы и язык уже завладели моими сосками. И оказалось, что грудь не менее чувствительна, чем то место, которое они только что покинули. Снова меня начала затапливать горячая волна; я металась на подушке, кусая губы, чтобы не кричать.

– Не сдерживай себя, почувствуй свое тело, послушай, как оно поет.

И я выпустила себя. Стонала, рычала, кричала, хрипела, рыдала… Я тонула в невероятных чувствах, в которых захлебнулся мой стыд.

Подушечками пальцев он провел по моим искусанным губам, понуждая их раскрыться. И один палец скользнул мне в рот. Не раздумывая, я обхватила его губами.

– Все правильно, Виктория, правильно. Попробуй, какая ты вкусная.

И я действительно почувствовала вкус своего возбуждения. Сладко-соленый. Палец лег мне на язык, слегка надавив. Мне захотелось пососать его, будто конфету.

– Да, умница.

Палец покинул мой рот, оставив неудовлетворенное желание.

– Открой глаза.

Он был большим. Толстым. Узловатым.

– Попробуй теперь меня! – это был приказ. Легкое сомнение и желание. Я хотела этого, хотя и задрожала от страха.

Осторожно прикоснулась языком. Солено-сладкий. Как и я. Нежно обхватила губами, и он подался вперед, проскальзывая мне в рот глубже, осторожно, но неотвратимо. Я задохнулась, когда он достал до стенки горла.

– Дыши носом. Дыши…

Я дышала, стараясь подавить рвотный рефлекс. Я очень старалась. Он отступил, давая мне передохнуть. И снова двинулся вперед. Я опять обхватила его губами и провела языком по гладкой головке.

Резкий выдох… Он доволен мной! Доволен! Меня охватило радостное возбуждение. Я могу! Могу!